Сашка Тулупов сидел где-нибудь тихо в углу и слушал, открыв рот. Костя спирта ему не давал, нечего было привыкать пацану к таким вещам. И вообще, Костя был за него от ответе, потому что знал его родителей и хотел, чтобы Сашка живым и здоровым вернулся домой. Но таких вечеров выдавалось мало. Обычно они были загружены от восхода до заката: все время на ногах. Тулупов снимал, а Костя все больше записывал и обдумывал репортажи. Иногда ему в голову приходили совершенно гениальные вещи. Для их реализации они готовы были соваться волку в пасть, и за это их сдержано, но неоднократно хвалили дома, то бишь в отделе. Была в этом какая-то червоточина: получается, они там в тепле и уюте, а мы здесь спим на камнях, иной раз рассуждал Костя, хотя чувствовал, что эта командировка у него переломная в смысле карьеры, что его репортажи узнаваемы и имеют собственное лицо. А потом ему было, кроме всего прочего, до жути интересно. Так интересно, что Сашка Тулупов иногда служил у него тормозом. Слава богу, что Костя к суждениям Тулупова пока прислушивался, понимая в следующий момент, что на рожон лезть не стоит, что они нужны живыми там, в Москве, и своим родным, и на работе, и вообще, если разобраться в конце концов — Родине, хотя это и пафосно звучит.
На ночь глядя Сашка Тулупов куда-то смотался и притащил два одеяла — такие белые, что было жаль стелить их на пол.
Игорь Божко протрезвел и ходил как в воду опущенный — никто не давал ему опохмелиться, но дразнить побаивались, а только скалились в кулак.
— Ну, гады… — злобно шипел Божко, — погодите, я вам тоже ничего не налью.
От соседей пришел капитан — Гера Серомаха — в синей казачьей форме и принес ящик рыбных консервов. Капитан был как с иголочки: чистый, подтянутый, в хромовых сапогах, в которые можно было смотреться, и с шашкой на боку. Он рассказал, что они держали вокзал, но в субботу рано утром пришел состав из Днепропетровска.
— Понимаешь, проворонили, — рассказывал он с тем юмором, которым пытаются оправдать собственный промах. — Эти в наглую стали высаживаться на перрон. Балакали-то по-нашему, по-русски, а оказались бандеровцами из СНА, 'наци' из других организаций и этномутанты. Последние отличались деградированным сознанием трехлетнего ребенка. Они были фанатичнее националистов, потому что их держали на амфетамине. Насадишь его на клинок, а он железо грызет и улыбается. Три дня бой шел. Дело доходило до рукопашной. Но дальше рынка их не пустили. А вчера окончательно разогнали по окрестностям. Так что вы смотрите в оба.
Костя в него вцепился и заставил все повторить на диктофон, но получилось не так, как в первый раз, потерялась свежесть восприятия. Ладно, потом сделаю конфетку, решил он, если получится, в чем он сомневался: Серомаха чего-то не договаривал. Обычно за этим кроется не очень доблестные поступки, думал Костя, как то: добивание пленных и другие экзотические 'штучки', о чем Серомаха говорить не хотел. Ну не хочет, так не хочет, подумал Костя.
Капитан ушел, а консервы оказались малость тухлыми. Но и этому были рады, потому что не ели два дня. Жаль, только хлеба не было. Консервы открыли, свалили в таз и прокипятили с уксусом, а потом сожрали в течение пяти минут, только ложки застучали, словно пулеметная трель.
Ночь прошла относительно тихо. Стреляли только где-то на окраине в районе стадиона 'Монолит'. В южной части города летал неизвестный самолет. К рассвету полыхнуло со стороны Макеевки, но быстро погасло.
— Должно быть, ракета упала, — сказал кто-то, зевая.
Костя спал, как убитый. Ему снилась Москва и Марьина роща, где он жил.
Утром, когда они завтракали, вернулись разведчики во главе с долговязым Сарайкиным, который был кадровым военным из-под Тулы, но застрял у родственников в Донецке. Марков долго что-то с ними обсуждал в самом дальнем углу подвала, а потом подошел и сказал:
— У противника появились танки.
— В смысле?.. — удивились все, даже те, кто спали после ночного дежурства.
— В смысле 'леопарды'.
— Вот бы снять один! — воскликнул Сашка Тулупов.
— Кто о чем, а вшивый о бане, — заметил Марков.
Сашка Тулупов предпочел, чтобы его больше не замечали. Действительно, чего хорошего, если тебя начнут давить танками.
— Выходит, Германия приперлась? — удивился Костя.
— Ты не забывай, что они все в НАТО, — сказал Марков, — с афганцами разделались, Иран завалили вместе с Бушером, надо же с кем-то теперь воевать!
— Ну да… ну да… — согласился Костя, думая, как бы половчее связать это все с местными событиями. — Я думал, мы только с америкосами столкнемся. Что думаешь делать?
— А что делать? Артиллерии нет. 'Корнетов' кот наплакал. С ПРГ много не навоюешь. Минировать дороги надо! Иначе не продержаться.
Марков только не добавил: 'До прихода наших'. Все об этом думали, все об этом мечтали и с надеждой прислушивались, но на востоке было тихо-тихо, вроде там и Россия не лежала, а простилались дикие земли.
Нам так и так не продержаться, думал Костя. Воевать с кадровой армией хуже нет. Перебьют всех, как в Иране, своим высокоточным оружием. А потом решил не думать об этом, все равно ясно, что с танками дело дрянь, потому что танки — это тоже очень серьезно. Даже когда у нашего Т-90 кончились снаряды, стоило Шмалько повернуть ствол в сторону противника, как он тактично замолкал и расползался по развалинам. Но снарядов не было. Обыскали все доступные склады. Воинскую часть на улице Щорса прочесали вдоль и поперек. Нашли только старый пластит, автоматы, противогазы и 'оранжевые' флаги, которые ту же пустили на портянки — уж очень из добротной ткани они были сделаны.
— Есть еще воинская часть слева от аэропорта. Но она, должно быть, захвачена, — предположил Марков.
— Это радиотехнический дивизион, — сказала Божко, который все знал. — Но вот в одном месте на Азотном, в низине у речки Вонючки, где до сих пор подземные склады РАВ, могут быть снаряды, ну а взрывчатка — точно.
— Ну что, смотаешься к ним? — спросил Марков.
— Конечно, смотаюсь, — согласился Костя. — За одно живой репортаж организуем. На Азотном кряж, удобное место.
— Ну и ладненько. К вечеру вернетесь?
— Надеюсь, — сказал Костя и поплевал три раза через левое плечо.
Он почему-то понял, что они не вернутся и что видят они друг друга в последний раз. Да ладно, подумал он, так не бывает. И тут же забыл о своих предчувствиях.
Игорь Божко куда-то сбегал и вернулся, в новом разгрузочном жилете, перепоясанный крест накрест пулеметными лентами, и с пулеметом ПКМ в одной руке и огромной винтовкой В-94 — в другой. На поясе у него висел остро заточенный охотничий нож. Костя невольно залюбовался — высокий, статный, с косичкой, Игорь был воплощением русского богатыря, правда, немного с попорченной психикой, но с этим можно было мириться. К тому же Игорь обладал таким звериный чутьем на всякого рода опасности, что один стоил десятерых. В общем-то, они с Саней к нему невольно прислушивались, во всем полагаясь на его военный опыт.
— Держите! — Игорь сунул Косте трофейную 'беретту' и обойму к ней, а Сане Тулупову — АК-74М.
— А зачем пистолет-то? — спросил Костя, малость обидевшись из-за того, что Игорь его так мелко оценил.
— Последняя надежда души, — объяснил Игорь, деловито поправляя ленты на груди и рассовывая гранаты в кармашки на лифчике.
— В смысле? — Костя заподозрил очередную хохму Игоря.
— Застрелишься, чтобы в плен не попасть, — объяснил Игорь с таким видом, словно предсказывал будущее, и в его глазах запрыгали чертики смеха.
— Типун тебе на язык, — ответил Костя, который уже привык к армейским шуткам Божко.
В плен он почему-то попадать не собирался. Не было у него таких намерений. Он собирался живым и здоровым вернуться в Москву.
— А 'снайперка' зачем? — спросил он.
— Чудак, — ответил Игорь, окая, как волжанин, — это наша артиллерия. Ты в эти дела не лезь. Не разбираешься — не лезь. Я сам!
— Ну ладно, — пожал плечами Костя. — Сам так сам. — Он заподозрил, что у Божко есть план, о котором он распространяться пока не хочет.
Сашка Тулупов в разгрузке с гранатами для подствольника выглядел примерно так, как корова под седлом, потому что Сашка был обычным, глубоко штатским тележурналистом, а оператором стал в силу необходимости, когда под Харьковом осколком бомбы убило Виктора Ханыкова — их оператора, а водитель Михалыч попросту сбежал. Их осталось двое, и они по-братски поделили обязанности: Костя стал шофером, а Сашка — оператором. Не возвращаться же, действительно, домой с пустыми руками.
Харьков бомбили даже усерднее, чем Донецк, потому как он оказался ближе к границе и там наносились превентивные удары на случай, если русские войдут в город. Разбили в пух и в прах университет, площадь перед ним и гостиницу 'Украина'. Да и вообще, весь центр попортили так, что он предстал перед Костей, который два курса отучился на журфакультете университета имени Каразина, горами кирпича. От былого кубического великолепия остались одни воспоминания. Могучие каштаны стояли, искромсанные осколками. Парки и улицы обезлюдили. Город казался мертвым. Летали одни вороны. Однако по последним данным Харьковский танковый завод работал во всю. Только вот танков нигде не было видно.
Сашка Тулупов в разгрузке с гранатами для подствольника выглядел примерно так, как корова под седлом, потому что Сашка был обычным, глубоко штатским тележурналистом, а оператором стал в силу необходимости, когда под Харьковом осколком бомбы убило Виктора Ханыкова — их оператора, а водитель Михалыч попросту сбежал. Их осталось двое, и они по-братски поделили обязанности: Костя стал шофером, а Сашка — оператором. Не возвращаться же, действительно, домой с пустыми руками.
Харьков бомбили даже усерднее, чем Донецк, потому как он оказался ближе к границе и там наносились превентивные удары на случай, если русские войдут в город. Разбили в пух и в прах университет, площадь перед ним и гостиницу 'Украина'. Да и вообще, весь центр попортили так, что он предстал перед Костей, который два курса отучился на журфакультете университета имени Каразина, горами кирпича. От былого кубического великолепия остались одни воспоминания. Могучие каштаны стояли, искромсанные осколками. Парки и улицы обезлюдили. Город казался мертвым. Летали одни вороны. Однако по последним данным Харьковский танковый завод работал во всю. Только вот танков нигде не было видно.
Они ушли сереющими сумерками через туннель, не опасаясь в предрассветные апрельские часы случайных снайперов.
Их передавали по цепочки окопов 'гражданской самообороны'. Костя страшно удивился. Оказывается, за неделю боев город покрылся окопами и в них сидели вполне серьезные люди с самым разнокалиберным оружием. Откуда они все взялись, думал он с удивлением, ведь когда бомбили город, казалось, что он вымер. А теперь набежало. Его так и подмывало взять пару репортажей, чтобы удовлетворить собственное любопытство, но надо было ехать и искать эти чертовы снаряды. Не успел он об этом подумать, как со стороны перекрестка бахнул танк Шмалько, а потом раздались пулеметные и автоматные очереди. Видать дело было дрянь, раз Шмалько стал тратить НЗ. Впрочем, они уже были на месте и обнаружили, что перед школьным гаражом ходит боец с автоматом. Он тут же взял его наизготовку.
— Мы за машиной! — крикнул Сашка Тулупов, на всякий случай показывая редакционное удостоверение.
— Отойди на всякий подальше в сторону, — попросил Костя, — а то у тебя вид слишком.
— Какой? — спросил Игорь.
— Грозный, что ли? — пояснил Костя и переключился на часового, который не подпускал их к гаражу.
— Машина конфискована, — заявил он. — Бляха муха!
— Это наша машина. Московского телевидения.
— Правда, что ли? — спросил боец, не опуская однако автомата, и его ствол со срезом смотрел прямо в живот Сане.
— Ну конечно, — сказал Костя, — стали бы мы чужие машины воровать.
— Все равно не положено. Машина конфискована.
— Слышь, ты, хренов охранник, ноги повыдергиваю! — вдруг завелся Игорь Божко. — Государевы люди пришли за своей машиной, а ты?!
— Стойте, где стоите! — боец клацнул затворов. — Бляха муха!
— Стоим, стоим, — поднял руки Костя. — Игорь, отойди на десять шагов и посчитай до десяти. — Потом обернулся к часовому: — Позвони своему командиру.
— Не положено!
— Ну позвони, тебе говорят! Чего ты дуру валяешь?! — крикнул Игорь, расправляя свою широкую грудь, на которой, как цепи, звякнули пулеметные ленты.
— Еще чего! Буду я звонить для каждого, бляха муха.
— Что здесь за шум?
Костя оглянулся из-за магазина 'Тысяча мелочей' появился грузный майор из 'гражданской самообороны' с голубой повязкой на рукаве. Форма на нем была какая-то странная — с одной стороны непривычная, а с другой до боли знакома. Так это форма еще советской армии! — сообразил Костя.
— Есеня, убери оружие! Кто вы такие?
— Журналисты из Москвы, — показал Костя редакционное удостоверение. — Прятали от бомбежки здесь нашу машину. Сейчас едем делать репортаж.
— А… москвичи, — удовлетворенно протянул майор. — Это хорошо. А то мы уже думали, что машина бесхозная. Что там слышно? Когда наши-то придут?
Костя вдруг покраснел. Где бы он ни представлялся, ему задавали один и тот же вопрос о наших. Что он мог ответь? Что сам не в курсе? Как-то несолидно. Ну а с другой стороны врать было бессмысленно, потому что они сами ничего не знали.
— Понятно… — посмотрев на него, печально вздохнул майор несуществующей армии. — Значит, будем упираться. Хорошо хоть прикрыли с воздуха. А то, думали, конец. А откуда идете-то?
— Да на перекрестке неделю сидели, — в тон ему ответил Костя.
— У Саши Маркова?
— Да, у Александра Илларионовича.
— Ну так надо зайти к нему в гости, — обрадованно развел руки майор, словно кого-то заранее обнимал. — Ладно, я вижу, что вы спешите. В другой бы раз обязательно рассказал бы вам много всяких историй. Вчера, например, на том терриконе, — он показал себе куда-то за спину, — поймали натовского снайпера, радиста и автоматчика.
— Что они рассказали? — с интересом спросил Костя.
— Ничего. Не успели. Их даже не довели до меня. Мы так и не поняли, кто они такие. Народ обозлен. Судя по мордам — европейцы. Документов нет.
— Неужели пиндосы?
— А черт его разберет. Здесь теперь, как в ковчеге, каждой швали по паре. Сняли с радиста бронежилет, а он возьми и взорвись. Одного нашего бойца покалечило.
— Ну да, — вспомнил Костя свою эпопею, — в Грузии то же самое, в бронежилетах — система 'свой-чужой'. Как она работает, никто не знает. Американская штучка.
— Вот я о том же, — вздохнул майор. — Есеня, мать твою… да опусти ты автомат! — крикнул он. — Уходим! Здесь больше нечего охранять.
— Есть… — разочарованно ответил Есеня, — бляха муха…
Напоследок он покосился на Игоря Божко. Но у него не было никаких шансов. Один раз Костя видел, как Игорь справился со здоровенным мужиком, который, получив оружие в руки, возомнил себя богом. Так вот, Игорь отобрал у него автомат и избил до такого состояния, что мужик начал просить прощения. После этого Игоря очень и очень зауважали, а некоторые стали побаиваться.
***
— Занятный майор, — сказал Сашка Тулупов, когда они выехали на Университетскую. — Надо будет к нему заехать.
— Да, — согласился Костя. — Только бензин почти весь слил.
Сашка держал свой АК-74М между колен стволом вверх и, вообще, похоже, не имел понятия, как с ним обращаться. Он всего-то работал в редакции полгода, и когда Костя принимал его в штат, то, конечно, не знал, что через полгода они вдвоем окажутся в самой горячей точке СНГ.
— У тебя оружие на предохранителе?
— Ну?…
— Я говорю, поставь на предохранитель. Да не целься в меня. Вот… блин!.. Поставил?
— Поставил.
— Хорошо хоть аппаратуру не украли, — подал голос Игорь, который, задрав ноги в офицерских хромовых сапогах, устроился на заднем сидении между тарелкой, треногой и ящиком с оборудованием. Он весело крутил головой в предвкушении развлечений. — Я эту встречу еще месяц назад предвидел.
— С кем?! — удивился Костя, который уже и забыл о часовом.
— Ну, с этим… Есеней. Я знал, что он машину отдаст.
— Дался он тебе, — примирительно сказал Сашка.
— А вот и дался! — упорствовал Игорь. — А вот и дался! Я, может, всю жизнь борюсь против таких олухов.
— Так что же ты тогда выделывался? — спросил Костя, внимательно следя за дорогой и объезжая две воронки напротив школы, — ему хотелось подсказать очевидные вещи, которые для Божко, видать, были совсем неочевидными.
— Иначе бы не отдал! — хвастливо сказал Игорь.
Костя понял, что разговаривать бесполезно, а Сашка только расхохотался. Весело ему было смеяться над чужой бедой.
Божко чувствовал себя на этой войне, как муха на варенье, — обжирайся не хочу. Он знал, когда надо было бежать, а когда падать, когда надо смеяться, а когда плакать. Единственно, с чем он не мог справиться — это с алкоголем. Алкоголь делал из него зверя, поэтому с Игорем старались не пить. Пил он только с теми, кто не знал его особенностей. И пили только один раз, больше никто искушать судьбу, ну кроме Кости, конечно, не решался. На Костю он почему-то реагировал дружелюбно. Ох, и песни они пели, но тихонько в самых глубоких подвалах.
Теперь в этой части городе можно было заправиться только в одном месте — на Панфилова. Ближайшая по Университетской было сожжена десантом 'оранжевых' еще месяца полтора назад.
Вначале пришлось проехать мимо общежития университета — запах стоял невыносимый. С тех пор апрельский запах тополиных почек, усыпавших дорогу и тротуары, стойко ассоциировался у Кости с запахом смерти, и он на долгие годы перестал любить весну. Общежитие было первой жертвой первой же бомбы, а так как бомбежка производилась ночью, то и народа в ней было под завязку. Стекляшка 'Цветы' во дворе устояла, а от здания ничего не осталось, только перила магазина 'Украина' и крыльцо со скользкими плитками. Тех, кто был снаружи похоронили, а те, кто остался под тонными кирпича, так и остались там лежать.