Город казался провинциальным и очень уютным. Наверное, такое ощущение создавали клены, образующие зеленую арку над дорогой, и дома образца пятидесятых — пятиэтажные, желтого цвета, даже с какими-то украшениями на фасадах. Должно быть, их еще пленные немцы строили, решил Костя. Он выглянул из-за угла и невольно отшатнулся. Общежития университета на улице Розы Люксембург были оцеплены военными. Он разглядел армейские грузовики и все понял. Каким-то образом турки все же прорвались в центр города к университетскими общежитиям и хватали местных студенток, чтобы увезти в Турцию. Однако, похоже, они грузили и молодых мужчин приятной наружности, потому что слышались крики и мат. Косте показалось, что операцией руководит Каюров. Нет, не может быть, подумал Костя. Ведь Игорь его убил.
Воспользовавшись тем, что все внимание солдат, стоящих в оцеплении, было приковано к погрузке, Костя, не замеченный никем, перебежал проспект и через пять секунд осторожно вошел в магазин. Дверь была нараспашку, а внутри царил вселенский хаос: содержимое полок валялось на полу и было растоптано многочисленными мародерами. Но растащить все не успели. Костя нашел в углу упаковку с минеральной водой. Нести ее было неудобно. В случае, если я на кого-то нарвусь, то даже не успею вытащить пистолет, подумал Костя, оглянувшись напоследок и заметив бутылку коньяка, горлышко которой торчало из-под опрокинутого мусорного ветра. Это значит, что нам обязательно повезет, подумал он и взял коньяк с собой. Теперь обе руки у него были заняты.
— Все нормально? — спросил он, благополучно вернувшись к своим.
— Да все вроде ничего. Только вот там кто-то шлялся, — показал Сашка Тулупов в сторону троллейбусной линии.
— Следи дальше, а мы займемся Игорем, — сказал Костя, с удовлетворением отметив тот факт, что Сашка зарядил подствольник и вообще выглядел собранней, чем обычно, то есть не хихикал, не зубоскалил по молодости лет, и не заглядывался на девиц. Впрочем, девиц рядом не наблюдалось, кроме, разумеется, кареглазой Заветы. Но она была занята Игорем и извела на него тонну ваты.
Ваты, конечно, не жалко, но аптечка одна, подумал Костя. Игорь был никаким. К тому же его вырвало прямо в салоне.
— Давай его посадим так, чтобы он не видел себя в зеркало, — сказал Костя. — А эту вату, — он показал на окровавленные комки, выбрось наружу.
Они вымыли руки. Хорошо хоть я не дал Игорю выпить весь спирт, подумал Костя, разрезая на нем одежду, и они занялись его раной. Оказалось, что Завета разбирается в этом деле не хуже Кости. Пока он мазал кожу вокруг раны йодом, Завета обработала рану перекисью водорода и заморозила ее. Кровотечение заметно уменьшилось. После этого, увидев, что Костя неумело возится с кривыми иголками и нитью, взяла дело в свои руки и четырьмя стежками стянула края раны, а Костя наложил давящую повязку с тетрациклиновой мазью и привязал руку в туловищу. Ему показалось, что они прокопались часа два, но когда он взглянул на часы, то понял, что прошло не больше получаса. Напоследок он сделал Игорю укол антибиотика и только после этого вспомнил о бутылке коньяка.
— Хлебнешь? — предложил он Игорю.
— Естественно… — процедил сквозь зубы Игорь, у которого на лбу выступил пот.
Он сделал большой глоток, и, казалось, даже Костя услышал, как коньяк, урча от удовольствия, разлился в желудке у Игоря.
Лицо его выражало удовлетворение. За все время операции он не издал ни звука, только морщился и скрипел зубами. Костя понял, что они с Заветой настоящие живодеры, и что-то такое совершили неправильно. Может быть, рану надо было обезболить. Игорь сделал еще два больших глотка и сказал:
— Чувствуется, что мужик возился со мной.
— Почему? — удивился Костя.
— Да руки у тебя к этому делу склонны.
— Э-э-э… — с облегчением засмеялся Костя и вылез и машины.
Лучше три репортажа сделать, чем зашить одну рану. С другой стороны, кому не нравится, когда тебя хвалят, с удовлетворением подумал он и приложился к бутылке. Коньяк был явным дерьмом, но в данной ситуации подходил любой крепкий алкоголь. Жаль, что мало, подумал он. Насчет медицины ему все говорили, что у него талант. Костя даже подал документы в мединститут, а потом передумал. Виной всему была Ирка, которую он встретил в телецентре. Ноги у нее обалденные. Можно сказать, что Ирка сама по себе, а ноги — отдельно — длинные, гладкие, похожие на тюленей. Не толстые и не худые — пропорциональные, как раз в меру.
Завета курила с Саней и, вообще, делала вид, что Костя ее не интересует. Врешь, с превосходством подумал Костя, врешь, я тебе нравлюсь, только ты выделываешься. Точно так же вначале вела себя и Ирка, и все остальные его приятельницы. А их у Кости было великое множество. Он принялся вспоминать их всех. Приятное было занятие — тасовать в голове картинки, но его отвлекла Завета.
— Где ты так научился обрабатывать раны? — спросила она, взяв у него бутылку и отхлебывая из нее между двумя глубокими затяжками.
— С детства насмотрелся. Отец врач, — ответил Костя.
— У меня тоже родители врачи, хирурги. Я даже проучилась три курса в медицинском и бросила.
— Почему? — спросил Костя, потому что она ждала вопроса.
И вообще, у него возникло такое ощущение, что она не прочь с ним пообщаться поближе.
— Замуж вышла? — сказала она.
— А муж где?
— Муж объелся груш.
— Понятно, — сказал Костя и хлебнул коньяка.
Теперь он показался ему совсем невкусным, напротив, даже противным. Как можно было бросить такую женщину? — подумал он. И ноги у нее тоже классные, и глаза классные. А волосы, интересно, крашенные или натуральные? Спросить, естественно, он постеснялся. Я бы в нее точно влюбился, если бы у меня не было Ирки, ей богу! Она же со своей стороны, чувствуя, что он подспудно ею интересуется, то и дело выдавала ему маленькие авансы, заставляя реветь в нем все клаксоны и медные трубы. Однако, наученный опытом, он держал себя в руках, да и вообще — Костя в душе был романтиком и любил длинные, чувственные вступления, а не галопам по Европам. К его чести надо отметить, что многие женщины его не понимали. Он их ставил в тупил сдержанностью и отсутствием знаков внимания. Не любил он скоропалительные романы. Это была его слабостью или силой — он не знал.
В этот момент Сашка Тулупов произнес с паническим нотками в голосе:
— Снова они!..
Костя так быстро оглянулся, что почувствовал, как у него скрипнули шейные позвонки: со стороны биологического факультета вышагивали четверо: один впереди, трое за ним. Двигались они, выставив перед собой животы — толстые, упитанные, словно налитые жиром. Оружия не было видно, но чувствовалось, что оно под одеждой. Костя потянулся и взял с сидения в салоне 'беретту'. Перед операцией он снял куртку, а пистолет положил рядом, потому что он ему мешал.
— Давай, я выстрелю по ним из подствольника? — азартно предложил Сашка.
— Не надо, черт его знает, кто это такие, — сказал Костя. — Не маячь передо мной, стань в трех шагах сбоку. Говорить буду я. А ты, Завета, уйди за машину.
— Почему? — удивилась она, и вскинула на него черные-пречерные глаза.
У Кости что-то внутри оборвалось, он заставил себя произнести как можно жестче:
— Зайди!
— Эй, кто вы такие?! — спросил человек, который шел впереди группы. — 'Ракетчики'? Самолеты сбиваете?!
На бритой голове у него был длинный 'оселедец'. Он размахивал руками так, словно рубил ими воздух. И вообще, выглядел очень самоуверенно. Для себя Костя назвал его 'главным'. Был он старше остальных и говорил громко, но за этой уверенностью крылась нервозность. А это было плохо, очень плохо. Костя предпочитал иметь дело со спокойными людьми.
— Мы из телевидения, — ответил Костя, демонстративно держа пистолет в руках.
Никелированная 'беретта' блестела на солнце, как дорогой протез. Она настолько удобно лежала в ладони, что, казалось, была ее продолжением. Костя видел в Боснии, что делает с человеком пуля девятого калибра, выпущенная в упор. Однажды на его глазах патрульный офицер-албанец выстрелил в серба, стоящего перед ним. Без видимого повода. Они разговаривали на перекрестке. Костя готовил репортаж с противной стороной. Договоренность, которую Костя добивался три недели, стоила ему ведро пота и неимоверного терпения. Серб привел и познакомил его с офицером. А офицер взял и выстрелил ему в живот. Через пять минут он умер на руках Кости от кровопотери. Албанец, естественно, испарился, словно его и ни бывало. Потом Косте как бы невзначай шепнули, что его долго выслеживали и наконец подстрелили люди из отряда Аса. Но стоны умирающего, кровь на руках и одежде, а главное — глаза серба, Костя так и не мог забыть, они часто являлись ему в минуты одиночества.
— А почему вооружены?
— Потому! — грубо ответил Костя.
— А почему вооружены?
— Потому! — грубо ответил Костя.
Он не любил, когда его воспринимали слишком молодым, к тому же ему не понравилось, что один из подошедших стал заходить за машину.
— Стой, где стоишь! — Костя качнул стволом в его направлении.
Главный тотчас жестом остановил подчиненного. Однако Костю больше волновали не они, а двое других, которые стояли за главным. Он не видел, что они делают. Надеюсь, подумал Костя, Сашка не сплохует.
— Так все-таки, — спросил главный, — почему с оружием? Что у вас в машине, 'иглы'? Вы стреляете по самолетам?!
— А кто вы такие?
— Кто мы такие? — переспросил он на тон выше. — Я сейчас покажу, кто мы такие! — и потянулся к внутреннему карману куртки.
Это фраза могла быть сигналом для нападения. Двое других тоже дернулись. Предчувствуя, что сейчас произойдет самое нехорошее, Костя сделал шаг вбок и выстрелил, но не в командира, а в того, который снова попытался нырнуть за машину, и, переводя ствол по направлению к главному, услышал, как одновременно с АК-74М ударил пулемет ПМК. Не успел Костя выстрелить еще раз, как все было кончено. Трое лежали на асфальте, держа руки на затылке, кроме четвертого, который, схватившись за бедро, корчился от боли. Из-за фургона с пулеметом в руках показался Игорь. Он держал дымящийся ПКМ одной рукой и орал, как сумасшедший:
— Лежать, суки! Лежать!
Из-за его плеча, любопытствуя, выглядывала и Завета. Глаза ее блестели от возбуждения. На этот раз Игорь выручил всех, с облегчением подумал Костя.
— Чего ты с ними церемонишься?! — напал на него Игорь, — Бей прямо в лоб!
— Вам это так просто не пройдет! — прошипел главный.
— Заткнись, гнида! — Игорь наступил ему на 'оселедец'. — Думаешь, я тебя не узнал. Скажи спасибо, что я вас пожалел. Руки! Руки! Обыщи их! — сказал он Косте. — Да не заходи ты со стороны головы!
Под взглядом остальных Костя чувствовал, что делает все неумело и даже чуть-чуть суетится. У главного он обнаружил удостоверение.
— Какая-то 'походная служба безопасности'?
У остальных троих вообще никаких документов не было. Зато у каждого было по гранте РГД-5 и 'вальтеру'.
— Хорошие пушки, — одобрил Игорь, — забирай!
— Мы из днепровского куреня! Я выборный начальник! — снова подал голос командир.
— Мне плевать, кто ты такой! Здесь другая власть, советская.
— Эй!.. — произнес, пятясь Сашка, — смотрите!..
Из-за угла, там, где обычно поворачивал троллейбус четырнадцатой марки, вывернула толпа народа с оружием в руках и агрессивно направилась в их сторону.
— В машину! — крикнул Костя, стреляя поверх голов так, что улица сразу наполнилась падающими листьями.
Сашка все-таки выстрелил из подствольника, со счастливым лицом проследил за результатом своих усилий и последним прыгнул в кабину. Костя, не стал дожидаться, когда он захлопнет дверь и рванул с места в карьер на пятой скорости, и они, как ужаленные, понеслись в сторону парка. Стреляли по ним или нет, никто так и не понял. Пришлось ехать в объезд, чтобы не попасть в засаду, потому что если бы они поехали прямо, у них была бы только дона дорогу и перехватить их было пару пустяков. К тому же Костя боялся, что турки по всем правилам перекрыли улицу Университетская, но обошлось. То ли у них не хватало сил, чтобы оцепить район, то ли они были беспечны, а скорее всего, просто плохие вояки.
— Нам повезло, что мы нарвались на националиста местного разлива, — стал рассказывать Игорь, когда понял, что и на этот раз их пронесло. Он опустил ПКМ на подл и стал рассказывать. — Зовут его Тарас Ямпал. Он мнит себя большим политиком. Если бы это были настоящие боевики, они бы вначале начали стрелять, а потом разбираться.
Мимо 'Золотого кольца' на Южном они пролетели, как стрела. Напротив цирка застыла вереница трамваев. Здесь было удобное место для засады: дорога проходила в низине, и все было как на ладони. Из переходов лилась вода. В районе Вечного огня еще виднелись остатки колючей проволоки. Год назад в газетах писали о том, что рада все же под давление 'наци' поменяла конституцию. Оппозиция воспользовалась этим и провела закон о 'титульной нации'. Регионалы стремительно теряли власть из-за бездарной политики 'двух стульев'. Некоторые из них тайком поддерживали 'оранжевых' в качестве следующей реальной власти. Сам Виталий Ясулович был не против втихую сыграть под дудку 'наци'. Это было обусловлено целым рядом причин, и главной из них — огромный долг перед МВФ. По сравнению с ним все остальные экономические шалости регионалов выглядели, по меньшей мере, блекло. Как всегда разыгрывалась комбинация 'ты мне, я — тебе'. Без поддержки 'оранжевых' ни один проект не мог быть проведен через раду. Виталий Ясулович забыл о своих предвыборных обещаниях и погряз во лжи и двусмысленности. О русском никто уже даже не заикался. Считалось, что русскоязычное население свыклось с реальностью и только ждет, как манны небесной, вступления в ЕС.
Итак, благодаря попустительству и близорукости партии власти, регионалов, и разумеется, неуемными стараниями Олеси Тищенко, население Украины было поделено на три категории: 'титульная нация' — коренное население, говорящее по-украински, поклоняющееся 'трезубцу' и являющаяся паствой украинской национальной церкви, получило паспорт оранжевого цвета; этномутанты — категория граждан, стремящаяся к натурализации, активно изучающая украинский язык и лояльно относящаяся к центральной власти — желтый паспорт; остальное население — паспорт черного цвета. Последние оказалось больше всех. Они лишались права голосовать, быть избранным во все сферы власти, а также — права на работу в государственных учреждениях. Для слежки за ними вместо упраздненной СБУ была создана ППУ. Правда, вначале ППУ предназначалось прежде всего для подавления в оппозиции в Крыму. Третий отдел ППУ работал по выявлению неблагонадежных. Таких людей принуждали регулярно отмечаться в полиции. Таким образом передвижение их было ограничено. Они были лишены средств информации и доступа в Интернет. Их телефонные разговоры прослушивались. Говорить по-русски разрешалось только в кругу семьи. Специальные люди следили, на каком языке говорит человек вне дома. Процветало всеобщее сексотство. На каждом углу весели ящики оранжевого цвета. Любой желающий мог отправить письмо в ППУ.
В Донбассе начались массовые протесты. Людей хватали на улице без разбора. Врывались в квартиры и частные дома. На витринах магазинов (там, где их еще не успели разбить), принадлежащих русским, рисовались звезды, для того, чтобы их не посещали украинцы. Словно в назидании и насмешку, на холме, там, где во время великой отечественной войны был немецкий концентрационный лагерь, возвели новый. А когда провозгласили отделение Восточной Украины, толпа разнесла лагерь в щепки, разогнав всех прихлебателей и освободила заключенных.
Это был первый 'оранжевый' концентрационный лагерь в Украине. Позднее их было возведено на всей территории страны великое множество, от Карпат, до Луганска и Харькова.
Костя долго удивлялся, почему Олеся Тищенко после выборов сразу же затянула гайки? А потом, вспомнив, что Ященка убили те же самые пиндосы, все понял: потому что отрабатывая хлеб за Ященка, который не выполнил политический заказ пиндосов и Евросоюза, посадивших Украину на кредитную иглу, Олеся не могла быстро привести их план в действие без самых радикальных методов. Если считать, что три балтийские проститутки не доплюнула с правами человека, то Украина всех переплюнула. А Ященка сыграл в ящик, вспомнил Костя самый свежий анекдот в мире. Не помогла ни шагреневая кожа на морде, ни волосатая рука Дяди Сэма. Когда его убили — демонстративно, в центре Киева, Запад, конечно, обвинил во всем Виталия Ясуловича и Россию. Якобы, только они были заинтересованы в смерти экс-президента, а Олеся вроде бы как и ни причем, хотя именно Ященка отбирал у нее пресловутые пять процентов электората. Эту смерть долго смаковали и обсасывали со всех сторон, пока и обсасывать уже нечего было. Бедный Ясулович, который слезно просился в ЕС и которого не брали из-за одной единственной причине — Украина была настолько бедна по меркам ЕС, что еще один голодный рот им попросту не был нужен. Хватало своей бедности от Испании до Греции.
Глава 3
Суматошный деньЖизнь складывается из мелочей. У Игоря Божко открылось кровотечение. Сашке Тулупову понравилось стрелять из подствольника. Он упражнялся, пока не кончились гранаты. Завета попросила остановиться у первого же магазина женской одежды, и она явилась, достаточно быстро даже для женщины, в сногсшибательных джинсах и в стильной блузке.
Косте все больше нравилось смотреть на нее. Никогда, ни к какой женщине он не ощущал такого умопомрачительного влечения, даже к Ирке Пономаревой. Фигня какая-то, думал он. Когда я избавлюсь от этой зависимости. Нет, женщины делают со мной что-то непотребное. При виде их я лишаюсь воли и свободы выбора. Надо держаться и ни в коем случае не сдаваться. А по радио, между тем, вещало: