Чего она его все время мнет? Он и без того растянутый. Еще и моргает испуганно, и лицо красными пятнами пошло — от смущения, что ли?
— Да, слушаю вас.
— Скажите, вы… Вы ведь сейчас в туалет пойдете, правильно?
— Да. И как же вы догадались, интересно?
Похоже, она не поняла его искрометного юмора. Опустила глаза, ткнула пальцем в дужку очков на переносице, пробормотала совсем тихо:
— Извините, я не так, наверное, спросила… То есть я хотела… Вы не присмотрите за мальчиком, а? Вам же все равно по пути… Ну, то есть в туалет по пути…
— Да, но я не понял… В каком смысле за ним надо присмотреть? Чтобы мимо писсуара не написал?
Мышка совсем смутилась, глазки-бусинки забегала под стеклами очков. И Митя подумал, зря он так… В самом деле, трудно ему, что ли? Зачем издевается над женщиной? Тем более она добрая, болеутоляющее ему предлагала…
— Да вы не обращайте внимания, пожалуйста, у мамы на этот счет своя личная паранойя! — объяснил ситуацию пацан, тоже выбравшийся в проход со своего места. Значит, это и есть Кирка. Худой, как циркуль, подросток-нескладеха. Еще и рыжий. Но улыбнулся хорошо, по-взрослому, показав ямочки на щеках. Мол, мы-то, мужики, все понимаем, надо иметь снисхождение к женским слабостям.
Митя улыбнулся в ответ. Нельзя было не улыбнуться.
— Представляете, она меня с детства дядьками в туалете пугает! Но вы над ней не смейтесь, ладно? Что поделать, все мамы такие… С приветом на этот счет. Я ей объясняю, что и сам любого дядьку могу напугать, а она все равно…
— Да понял я, понял. Пошли, буду за тобой присматривать. Там уже очередь, наверное, собралась, пока мы объясняемся.
— Спасибо вам. Извините, — пискнула напоследок мышка, выскакивая из автобуса. И тоже потрусила «прямо и направо», прошелестев на ходу: — Кирка, я жду тебя в столовой, успеем что-нибудь горячее съесть!
С проблемой «прямо и направо» они справились быстро и молча. Так же молча пришли в небольшую то ли столовую, то ли дорожный буфет. Митя сдал Кирку матери, взял себе солянку и отбивную, уселся за столик у окна. Есть особо не хотелось, но солянка оказалась и в самом деле солянкой, и мясо выглядело аппетитно. Нужно было поесть «про запас». Когда еще в дороге поесть придется?.. Да и время надо убить, не торчать же просто так возле автобуса.
— Можно мы с вами? — раздался над головой Киркин веселый голос. — Уже все столы занятыми оказались… Ничего? Не помешаем?
— Да ради бога. Садитесь, конечно, — приглашающе повел Митя ладонью.
Кирка поставил на стол поднос с тарелками, оглянулся, крикнул в сторону стойки-раздачи:
— Мам, иди сюда! Здесь свободно!
— Кирилл, ну что ты, в самом деле. Неудобно же… — пролепетала мышка, подходя со своим подносом.
— Почему неудобно? Нормально, мам. Садись, не стесняйся. Заодно и познакомимся. Вас как зовут?
— Дмитрий.
— А я Кирилл. Можно Кирка, я не обижаюсь. Тем более меня и в школе так зовут. А Дмитрий — это Дима, да? Или надо говорить — дядя Дима?
— Да перестань… Какой я тебя дядя? Вообще, меня чаще Митей называют… Митя как-то привычнее. А в общем, как хочешь, так и называй, мне все равно.
— Ага. Тогда, может, Митяй? Рэпер такой есть — Митяй…
— Знаю. Но на Митяя я вряд ли потяну.
— Понял… Тогда я вас лучше Дмитрием называть буду, можно?
— Валяй.
— А маму мою Викой зовут.
— Как?!
— Викой… Ну, Викторией то есть… А чего вы так удивились?
— Нет… Ничего…
Митя торопливо глотнул кофе и поперхнулся, конечно же. А Кирка подскочил с места, начал услужливо колотить его ладонью по спине. Мышка по имени Вика взглянула испуганно. Сквозь удушливую судорогу кашля у Мити в голове мелькнула дикая мысль: да как она смеет вообще… Как смеет называться таким именем!..
— Все, все… Спасибо, все в порядке, не надо! — едва отбился от Киркиной услужливости Митя, махнув сердито ладонью. — Садись, ешь, а то не успеешь!
— Успею… Я быстро ем. Нет, а чего вы так удивились, а?
— Кирка, отстань от человека… — страдальчески прошептала мамаша, разделываясь с отбивной на своей тарелке. — Ей-богу, неловко за тебя.
— Почему неловко? Я ж ничего неприличного не спрашиваю.
— И все равно — отстань… Извините его, Дмитрий.
Она снова тыкнула пальцем в дужку очков и наклонила голову к тарелке. Почти носом клюнула свою отбивную. «Смешная какая, ей-богу! — подумал Митя. — Классическая недотепа. Еще и ребенка сумела родить, надо же!..»
— Дмитрий, а вы когда-нибудь в Париже были? — не унимался с вопросами Кирка.
— Был.
— Ух ты… А в Берлине?
— Тоже был.
— А в Праге?
— И в Праге был. Когда в школе учился, на летних каникулах. Потом еще с родителями ездил…
— Значит, везде были, да?
— Выходит, так.
— А зачем еще едете, если везде были?
— Ну почему же — везде… В Амстердаме, к примеру, не был…
— Из‑за улицы красных фонарей туда едете, что ли?
— Кирилл, прекрати! Что за допрос ты человеку устроил? Это… Это неприлично, в конце концов! — возмутилась мышка. Хотя она и не мышка вовсе, как выяснилось. Она Вика. Но называть эту мышку Викой даже в мыслях у Мити не получалось.
— Мам, да что я такого неприличного спросил? — распахнул нежно-медовые глаза Кирка. — Не я же в Амстердаме эти красные фонари придумал! Чего ты меня все время перебиваешь?
— Я тебе потом объясню, ладно?
— И в самом деле, ничего неприличного я не услышал. По-моему, вы слишком строги с сыном, — равнодушно отозвался Митя, отправляя в рот очередной кусок отбивной.
— Ну вот! И я о том же! — радостно подпрыгнул на стуле Кирка и, воодушевившись, выпалил следующий вопрос: — А почему вы один едете? Скучно же одному! Вам что, не с кем ехать было, да?
— Кири-и-ил… — страдальчески протянула мамаша, не поднимая головы. — Ну прекрати, пожалуйста… Я тебя умоляю…
Митя хотел было снова выдать что-нибудь такое, добродушно-демократичное, но в последний момент передумал. Почему он должен отвечать за ее страдания, вымучивать вежливость с деликатностью, в конце концов? Кто она ему? Он же не психолог, чтобы с чужими комплексами возиться. И не педагог Макаренко.
— Пива пойти взять, что ли? — проговорил задумчиво, повернув голову к барной стойке. — Как вы думаете, успею я пива выпить?
— Конечно, успеете! — радостно подтвердила мамаша. — Еще целых пятнадцать минут в запасе.
— Может, и вам пива взять? Хотите?
— Ой, что вы… — испуганно махнула она рукой. — Я пиво не пью.
— А что пьете?
Похоже, он ее совсем озадачил: заморозилась растерянностью, смотрит сквозь стекла очков, не моргает. Хорошо хоть рот не открыла.
— Ну? Вам взять чего-нибудь?
— Ой, нет-нет… Ничего не надо, спасибо.
Пиво оказалось ужасным, разбавленным до неприличия. Что ж, все гармонично и закономерно — если кормят хорошо, значит, наливают плохо. Если наливают хорошо, значит… Ну и так далее…
Сели в автобус, поехали. Народ после обеда расслабился, повеселел, там и сям слышались взрывы хохота. Видимо, не он один такой умный у барной стойки отметился. Еще и веселый голос гида добавил оптимизма:
— Друзья, а не посмотреть ли нам какой-нибудь хороший фильмец?
— Да-а-а! — дружно пронеслось по рядам.
— Отлично! И что будем смотреть? Детектив или комедию? Я думаю, какую-нибудь классическую комедию, чтобы просто от души посмеяться! Мы же все в отпуске, в конце концов!
— Да-а-а! — снова пронеслось по рядам.
— Тогда на выбор! «Кавказская пленница»? «Джентльмены удачи»? «Бриллиантовая рука»?
— Да без разницы! — крикнул мужской голос из последних рядов.
— Ну, тогда «Бриллиантовая рука»…
Вскоре экран телевизора взорвался веселой музыкой, явив до боли знакомые лица — Миронов, Никулин, Папанов…
— Отстой! — послышался сзади возмущенный голос Кирки. И следом — испуганное мамашино бормотание:
— Тихо, ты что… Как тебе не стыдно, это же классика! А классика не обсуждается, хоть и комедийная! Смотри, это же Гайдай…
— Подумаешь, Гайдай! Да кто он такой, чтобы его шепотом произносить и глаза закатывать?
— Кто такой? Гениальный режиссер, между прочим, вот кто такой. И стыдно этого не знать, даже в твоем все отрицающем пубертатном возрасте.
— В каком-каком возрасте? Как ты меня сейчас обругала?
— Ладно, смотри… Потом объясню. Все смотрят, и ты смотри…
Митя тоже смотрел на экран, вяло улыбался. Здесь он с мамашей был полностью согласен — все-таки Гайдай гениальный режиссер. Такую энергетику вложить в обыкновенные диалоги, в жесты, в атмосферу сюжета, самого, в общем, непритязательного… И откуда что берется? Хотя бы эту песенку взять, которая звучит в сцене соблазнения Семен Семеныча: «…Слова любви вы говорили мне в городе каменном…» Ведь пошлая по сути песенка, если из контекста вырвать. Но с другой стороны — вписалась гениально. А как Светличная изображает роковую соблазнительницу — вообще отдельная тема. Как идет, как зубами клацает, как ножку обнажает и глядит с поволокой. С ума сойти!.. Хотя для Кирки, наверное, это все равно пойдет в «отстой». Другое поколение, другие нравы. Сам же Митя эту комедию по-другому помнил. Как с мамой и папой на диване перед телевизором сидел, как они смеялись… Мама еще сказала тогда, что Гайдай способен из любой истории сделать комедию. Потому что, если в обычной жизни такое представить… Якобы жена застает мужа у любовницы… Разве это по большому счету смешно?
Он вдруг подумал, что из его истории, наверное, тоже можно сделать комедию. Да, наверное, он смешно выглядит со стороны. Влюбленный дурак, бегущий по кругу с чемоданом. От Вики — к Дэну, от Дэна — обратно к Вике. А Вика, значит, роковая женщина, разгуливающая по квартире в нижнем белье и новых туфлях. Тоже смешно. И все эти сцены страсти на ковре — тоже по сути комедия… И все страдания, если подать их под соусом той же песенки… Слова любви вы говорили мне! А фонари с глазами желтыми! А помоги мне, помоги мне…
Ну да, комедия. Наверное. Но от этого вовсе не легче… Наоборот, еще хуже. Лучше бы уж драмой выглядело, драмой как-то приличнее.
Митя вздохнул, отвернулся к окну. Вот и сумерки нарисовались, растушевали яркие осенние краски. Это ж сколько они километров с утра отмахали? Много… И Вика от него уже далеко… И что с того? Лучше ему от этого? Да ни фига…
«Бриллиантовая рука» закончилась, без перерыва пошла «Кавказская пленница», сопровождаемая регулярными смешливыми всплесками. Сумерки за окном сгустились, напала дремота… Митя опять уснул, как провалился.
И снова его разбудил голос гида:
— …Скоро остановка, у вас будет тридцать минут. Можно поужинать. Потом граница, паспортный контроль, потом ночной переезд по Польше, рано утром большая остановка, чтобы привести себя в порядок, потом прибываем в Берлин. Да, и паспорта далеко не убирайте, я их соберу перед границей…
Митя вдруг спохватился — даже программу тура не посмотрел! Надо глянуть. Когда заходил в автобус, гид сунула ему в руки конверт. А где он, кстати? А, вот, выглядывает уголком из кармана сумки. Сейчас посмотрим…
А вот и первая важная информация — женщину-гида зовут Валентиной. Надо запомнить. Так… А это листок с программой…
Ого! Это ж не программа, это и впрямь галоп! Это что ж получается? Из ночного переезда вынырнули и сразу на целый день в Берлин? Помятые, полусонные? Потом ночь в отеле, оттуда прямиком в Амстердам… Потом по такой же схеме на один день в Брюссель заскочили… Зато в Париже — целых три дня. А на обратном пути — Прага. Жаль, Прага всего на один день расписана, утром въехали, вечером выехали.
А впрочем, не все ли равно? И хорошо, что все галопом, наскоком. Права мама была: в этой круговерти захлебнешься суетой сменяющихся картинок и обо всем на свете забудешь. Захочешь погрузиться в свои мысли, а нельзя, надо бежать, бежать! Быть бы живу да от автобуса не отстать! Полноценная тренировка для потеряшек!
Только Митя подумал о маме, как ожил телефон. Пока он вытаскивал его из кармашка сумки, незамысловатые позывные бежали теплыми волнами по сердцу. Надо же, обрадовался как ребенок — мама звонит… Не один ты на свете, потеряшка несчастный, мама у тебя есть…
— Да, мам, слушаю. Добрый вечер.
— Ну как ты, сынок? Едешь? Все хорошо? Голос вроде нормальный…
— Да, еду. Сейчас остановка будет, потом, ближе к ночи, пограничный контроль.
— Не устал?
— Да от чего мне уставать? Нет, мам…
Ты действительно все хорошо придумала… Спасибо…
— Я рада, сынок. А у нас хорошие новости! Ксюша приходила, Маечку с ночевкой оставила! Они с дедом сейчас в гостиной «Спокойной ночи, малыши» смотрят… Позвать?
— Позови, конечно!
Пока мама звала Маечку, Митя быстро прокашлялся, подобрался весь, будто перед прыжком в воду. А когда Маечка ответила, голос все равно предательски сел, прозвучал робкой хрипотцой:
— Это я, доченька… Здравствуй…
— Ой, папочка! Я по тебе соскучилась! А бабушка сказала, ты уехал!
— Да, я уехал. Но я… Я тоже очень соскучился…
— А ты скоро приедешь?
— Нет, не скоро.
— А мы с дедушкой и бабушкой завтра пойдем в зоопарк!
— Здорово, Маечка…
— А с тобой когда пойдем?
— Мы обязательно пойдем с тобой куда-нибудь, Маечка. Будем часто-часто вместе гулять.
— Когда мама разрешит, да? Она говорит, что ты… Ой, я слово плохое забыла, какой ты…
— И не вспоминай, Маечка, не надо. Ты главное помни — я люблю тебя. И бабушка тебя любит, и дедушка.
— Ладно… Я побегу, пап, там сейчас мультик про Машу и Медведя начнется! А ты еще с бабушкой поговори!
— Давай…
— Мить, ты слышишь меня? — снова услышал он мамин голос.
— Да, мам, слышу.
— Ты прости, Мить, я понимаю, конечно, это не наше с отцом дело… Но мы сегодня с Ксюшей посидели, чаю попили. В общем, сложилось у нас общее впечатление, что она не будет возражать, если ты…
— Мам, не надо. Давай мы сами как-нибудь разберемся.
— Но ты даже не дослушал! Конечно, она ведет себя очень вызывающе, но… Это всего лишь защитная реакция, сынок! А на самом деле, если ты сам проявишь инициативу… Если раскаешься…
— Да ничего у нас уже не будет, мам. Не может ничего быть.
— Но почему? Ведь жили как-то раньше! Ты тоже ее пойми! Ксюша из тех женщин, которым очень важен замужний статус. А без него она чувствует себя страшно ущербной и оттого злится. Не на тебя по большому счету злится, а на потерю статуса, понимаешь? И если бы ты пришел с повинной… Все-таки у вас дочь… Да и жили вы неплохо, вполне нормальная семья…
— Нет, мам. Давай больше не будем это обсуждать, ладно? Тем более по телефону.
— Но ведь надо же как-то жить, сынок! Если не содержанием, то хотя бы формой! Жизнь есть жизнь…
— Мам, ты увлеклась. Остановись, пожалуйста.
Было слышно, как она вздохнула. Помолчала секунду, потом проговорила грустно:
— А впрочем, ты прав, я лезу не в свое дело и тороплю события. Наверное, я слишком обрадовалась твоему спокойному голосу… Ладно, отдыхай. А Ксюше я от тебя все равно привет передам! А может, и новый номер телефона, разрешаешь, а, Мить? Поговорите… Хотя бы про Маечку…
— Мам, угомонись. Прошу тебя. Я помню ее номер и, если захочу поговорить, сам позвоню.
— Все, все, угомонилась. Нет, правда, Мить, сама себе удивляюсь! Ты ж знаешь, я никогда в твои дела раньше не лезла… А тут вдруг! Будто прорвало! Это я от радости, наверное, что внучку в гости заполучила, вот и разбежалась с надеждами. Так хочется все вернуть на круги своя… Ладно, извини, больше не буду к тебе приставать.
— Пока, мам… У нас тут остановка на ужин… Я потом сам позвоню, хорошо?
— Счастливо, сынок…
Пока Митя разговаривал, автобус успел припарковаться, двери открылись, туристы дружно подскочили со своих мест.
Организм, исправно переработавший выпитое за обедом пиво, давно подавал тревожные сигналы, и Митя одним из первых выскочил в проход, скомандовав на ходу Кирке:
— Давай, пошли быстро! Ну!
— Куда? — опешил Кирка, моргнув рыжими ресницами.
— В туалет, куда ж еще…
— А я не хочу. Я ж пива не пил. Не, не пойду…
— Кирка, иди, если зовут. Остановки потом долго не будет, — засуетилась мамаша, толкнув сына локотком в бок.
— Да чего пристали? Я не умею авансом писать!
— А ты постарайся, брат. Обстоятельства так складываются, что надо уметь и авансом. Пошли, пошли. Автобус уже опустел, последние будем.
Первые две минуты, пока стояли в очереди в туалет, Кирка молча дулся. Потом повернул к Мите голову и спросил вкрадчиво:
— А правда, почему вы без жены поехали, а? Вы не женатый, что ли?
— Да как тебе сказать, брат…
— А что, есть много вариантов ответа? По-моему, их только два — или женат, или не женат.
— А вот и нет, вариантов как раз много. То есть не вариантов, а нюансов. Но ты еще маленький, чтобы в это вникать. Неинтересно тебе пока.
— Ага. Чуть что, сразу маленький. Знаем, проходили…
— Ладно, не обижайся. Да и какая тебе разница, женат я или нет?
— Ну… просто интересно. Подумаешь, обыкновенный вопрос. Я вообще по природе очень любознательный.
— Нет, ты не любознательный, Кирка. Ты любопытный. А это уже две большие разницы, как говорят в Одессе. Любознательность — это одно, а любопытство — это… Это сам знаешь что. Или не знаешь?
— Знаю. Мама тоже часто так отвечает. Что это не порок, но большое свинство.
— Вот именно, Кирка.
— Это вы насчет свинства намекаете? Или что не порок?
— Не заговаривай мне зубы, Кирка.
— Да понял, понял…
— А если понял, шагай вперед. Наша очередь подошла…
Ужинать пришлось на этот раз в одиночестве. Кирка сунулся было с подносом к Мите за стол, но мамаша окликнула его сердито — хватит, мол, приставать к человеку… И лицо у нее было сердитое и оттого еще более непривлекательное. Сидела, бубукала что-то себе под нос, воспитывала бедного Кирку, наверное. Вот же зануда какая. Не повезло парню.
До пограничного пункта добрались ближе к ночи. Сначала белорусский, потом польский пограничники прошли между креслами, собирая паспорта и скользя одинаковыми холодными взглядами по лицам. Наконец процедура была закончена. Валентина забрала паспорта, быстро раздала их туристам, автобус поехал дальше…