- Значит, утром вы вернётесь, а я продолжу путь, - заключила Летта без обиняков.
От кристально-ледяных ноток её упрямства зачесался нос, и тоненько зазвенело в ушах. Олаф усмехнулся:
- Я лучше постараюсь придумать причину посущественнее. Ешьте, и будем ложиться спать.
Он прекрасно осознавал, что вряд ли сможет теперь оставить её до конца путешествия. Нечего усугублять чувство вины, некогда поселившееся в душе Олафа. Оно не было связано с Леттой Валенса. Оно было родом из детства. Однако порядком мешало жить. Не объяснять же все это девушке. Они только две птицы, случайно соприкоснувшиеся в одном воздушном потоке. Юноша доведёт её до Темьгорода, а потом придумает, как жить дальше.
Закончить ужин молодым людям не довелось. Из глубин пещеры донёсся мощный рык. Затем другой, уже ближе. К ним медленно приближался дикий зверь. Он был голоден, растревожен грозой и неумолим. Прекрасно ориентирующийся в запахах людских эмоций, Олаф был абсолютно по-человечески нечувствителен к ароматам дикой фауны. И мог лишь предполагать, кто готовился сменить их трапезу на свою.
- Отойдите к стене, госпожа, - скомандовал он, привставая. - И постарайтесь не встречаться с хищником взглядом.
- Кто это? - Летта осталась на удивление спокойной, и внешне, и внутренне, лишь плотно прижавшись спиной к камням.
- Думаю, недоед, - парень отвечал, без особого разбора бросая в огонь все, что могло гореть. - Они водятся в этих краях. Обычно в лесу, но этот, видимо, облюбовал пещеру.
Юноша оказался прав. Зверь вышел и замер, напуганный летящими во все стороны искрами. Подслеповато щурясь, глухо зарычал. Гора мускулов и злости, довольно уверенно стоящая на двух задних лапах. Роста он был исполинского, на треть выше Олафа. Шерсть хищника лоснилась, передние лапы были крепко прижаты к бокам, но это не мешало оценить величину двенадцати когтей. Против них был только острый кинжал юноши. Глаза недоеда слезились от дыма, ноздри раздувались, из пасти капала дымящаяся тягучая чёрная слюна.
- Не встречайтесь с ним взглядом, - повторил Олаф, поудобнее перехватывая оружие.
Зверь, постепенно привыкающий к огню, подступил чуть ближе. Пробить толстую шкуру на таком расстоянии ножом было не просто, но подпускать хищника к себе - казалось опасным. Юноша взмолился Жизнеродящей, замахнулся и...
Услышал тонкое пение. Видеть он не мог, но ведь сзади находилась только Летта. Значит, пела она. Особенно выводя высокие звуки и меньше стараясь на низких. Мелодия была приятной на слух. Напоминала перелив ручья в жаркий день, пение птиц, лёгкий ветерок, шелестящий ветвями деревьев где-то в вышине. Слов Олаф не понимал. Это был какой-то совершенно незнакомый язык.
Но недоед, видимо, полностью попал под воздействие песни. Сначала он сел, как уставший после нелёгкого трудового дня человек, привалившись спиной к стене, потом лёг, по-собачьи положив голову на передние лапы, затем прикрыл глаза и захрапел.
- Спит? - удивился юноша, невольно оглядываясь на Летту, она, встретившись с ним взглядом, кивнула, ни на миг не переставая петь.
Девушка отступила от стены и, лёгкими шагами, миновав Олафа, подошла к зверю. Присела сбоку, запустила руки в густую шерсть. Парень запоздало понял, что Летта полностью обхватила шею недоеда и легла на него, крепко прижавшись всем телом. Время затянулось. Нет, юноше даже не пришло в голову, что она душит чудовище, у неё бы просто не хватило сил на это. Тем более, девушка обнимала хищника почти нежно и все тянула свою песню, тише и тише, прямо в мохнатое ухо. А потом вдруг оборвала мотив на звенящей ноте, и бессильно соскользнув с его спины, отползла в сторону.
- Он заснул? - боясь признавать очевидное, спросил во второй раз парень.
- Теперь навечно, - подтвердила его худшие подозрения Летта.
Она едва дышала от усталости. Её глаза были прикрыты, и чётко отчерченная синева под глазами выдавала полный упадок сил, на грани болезни. В воздухе разлилась едко-кислая изнеможённость.
Юноша, боясь оторвать взгляд от застывшей в вечном сне груды, нащупал на импровизированном столе флягу с водой и протянул девушке. Летта с благодарностью кивнула и сделала несколько больших глотков. Жизнь медленно возвращалась к ней. Вскоре певунья могла уже сесть, все ещё не выпуская флягу из рук. По подбородку девушки стекала капля воды, глаза были полуприкрыты, но запах изнеможения стал менее резким.
Тогда Олаф решился спросить:
- И что вы пели?
Она призналась нехотя:
- Одну из песен Мракнесущего.
- Я тоже так мог, - молодой человек мотнул головой в сторону безжизненного тела, - впечатлиться?
- Под эту нет, - Летта улыбнулась кончиками губ. - Но у Мракнесущего много песен, для каждого, кто вышел из чрева Жизнеродящей. На кого-то они навевают лёгкий сон, на кого-то вечный.
Стало понятным, почему девушка оставалась такой спокойной перед лицом опасности. Как подсказывал Олафу опыт, напевы Мракнесущего были известны достаточно ограниченному кругу, их не записывали на нотные станы и не пели в светском обществе. Юноша похолодел от пришедшей в голову мысли. Он сначала вскочил, сделал несколько шагов туда-сюда, словно в глубоком раздумье, а потом опустился перед сидящей девушкой на одно колено и склонил голову. Спросил, не поднимая глаз:
- Госпожа Летта Валенса, вы имеете какое-то отношение к Храму и темным жрицам?
Её запахи заиграли разными оттенками. Там струилась солоноватая непреклонность, змеилась жжёным сахаром опаска, кололась морозом обида, обжигала пряная гордость, холодила мятная рассудочность, отдаляла терпкая независимость. Девушка сначала помолчала, вскинув подбородок и сомкнув губы суровой линией. Потом пошевелилась, провела руками по лицу, будто снимая надоевшую вуаль. Запахи унялись, словно змея под звуки дуды умелого кудесника.
- Как видите, я вполне могу справиться с опасными врагами. Думаю, ваше отсутствие на станции не окажется слишком долгим, чтобы вы могли потерять место. Скажете, что передавали мне деньги, а потом просто заночевали в пещере, - сказала тихо, глядя поверх макушки Олафа.
Он медленно покачал головой, переводя взгляд на Летту. У юноши немного отлегло с души, но менять учтивую позу он пока не спешил.
- Вы не ответили на мой вопрос.
- Это что-то изменит?
- Ничего. Но я хотя бы буду знать, ради кого именно оставил дом.
Летта внимательно посмотрела на него. Юноша не стал отводить глаза.
- Вы считаете, что принадлежность к храму Мракнесущего делает его служительниц подобными друг другу? Они становятся для вас, как одно целое, и по одной вы можете осудить всех?
- Я не собирался никого судить, - тон был искренним и убедительным, видимо, она это услышала.
- Я не имею никакого отношения к жрицам Храма, - произнесла сдержанно, но проводник слышал по её запаху, что признание являлось лишь частью правды.
Олаф вздохнул, поднялся с колен, подобрал нож и, шагнув к ещё тёплой туше недоеда, принялся её ловко разделывать. За тёмную лоснящуюся шкуру можно было выручить не один десяток сигментов. А зубы зверя ценились у имперских знахарей, как средство от многих болезней. Жаль будет, если все это пропадёт. Девушка следила за движениями парня со стороны. Не ложилась спать, но и помочь не спешила.
Когда он уже почти все закончил, начала рассказывать едва слышно:
- Моя мать служила в Храме. Отец увидел её там во время празднования межсезонья, когда открывают ворота и пускают внутрь всех желающих. Мать танцевала и пела арии, играя роль слепой Жизнеродящей, закапав в глаза туман-траву. Видимо, моя родительница слишком уж напоминала богиню, потому что Мракнесущий своим дыханием опрокинул все светильники. Начался пожар. Люди бросились к выходу. Безумная толпа сшибала все на своём пути, затаптывала упавших, лишь бы избежать пламени. Лишь мама не видела, куда бежать. Поэтому покорно стояла, ожидая своей участи. На ней уже тлела одежда, когда отец подхватил её, обернув своим плащом, и вытащил наружу. Слезы от дыма промыли девичьи глаза. Мать, наконец, увидела своего спасителя. Думаю, их любовь вспыхнула именно в этот миг. Они, воспользовавшись суматохой, убежали подальше от Храма, и много сезонов скитались по Империи. Я родилась в тот же год и была их единственным ребёнком. Родители старались научить меня всему, чего знали сами. Старались быть добрыми ко всем встречным людям, чтить Жизнеродящую. Прошло уже несколько лет после побега. Мать и отец успокоились, потеряли бдительность. Все чаще я слышала, как они предполагают, что жрицы поверили в гибель матери в пожаре. Отец выстроил дом на окраине небольшого города. Там правосудие Храма нас и настигло. Жрицы не стали петь песен Мракнесущего, они просто зарезали их во сне. Меня служительницы не тронули. Я, по малости лет, не несла ответственности за проступок родителей. И в качестве будущей жрицы не заинтересовала. Служительницы передали меня под опеку дяде, родному брату матери.
Теперь парень чувствовал, что недосказанности не будет. Нотки искренности раскрывались, как цветочные бутоны в начале сезона, и крепли с каждым произнесённым словом. Девушке нелегко давался рассказ. Она каждое слово проговаривала, как первопроходец прокладывает следы на будущей тропе. Но исповедальный путь не имеет возврата.
- Дядя воспитывал меня вместе со своими тремя дочерями. У нас было все, что можно желать: красивая одежда, наставники и уйма свободного времени. Меня особо не отличали и не выделяли. Я не чувствовала себя чужой или обделённой. А поскольку была самой младшей, то имела гардероб в три раза больший, чем у каждой сестры по отдельности, пусть и не слишком новый. Свободного времени у меня было много, я читала книги и вспоминала доброй печалью ушедших к Жизнеродящей родителей. - Летта шумно вздохнула и выдохнула, словно набираясь мужества перейти к следующей части своего рассказа. - Все было бы ничего, если бы дядя не был игроком. Особой удачей он не обладал. Поэтому в конце каждого сезона нам приходилось потуже затягивать пояса. За сезон прореха в бюджете более-менее затягивалась, долги были розданы или прощены, и все начиналось заново. Сестёр потому и не торопились вывозить в свет, что особого приданого за ними не числилось. Хотя пару раз они бывали при дворце, где удостоились весьма лестных отзывов. На меня же теперь внимания не обращали совсем. Я не блистала красотой, а ум для девушки не важен. Дядя не стал бы меня искать, если бы я потерялась и не вернулась домой. Пока в доме не появился нотариус и не сообщил, что новые хозяева дома, некогда построенного отцом, начали ремонт и обнаружили замурованными в стене десяток флаконов с сигментной массой, сундучок с драгоценностями и листы с записками отца. Я мгновенно оказалась завидной невестой. По традициям Златгорода, если опекун состоятельной девушки подберёт ей супруга до её совершеннолетия, тогда треть её состояния отойдёт ему, а остальное мужу, с условием пожизненной ежемесячной выдачи девушке наличных денег. А если она останется одинокой, то ей выдадут казначейские векселя и она сможет воспользоваться ими на свои нужды.
- И, конечно, дядя не преминул позаботиться о женихе? - догадался Олаф.
Она кивнула, грустно глядя куда-то вдаль. От неё густо, одуряюще потянуло тревогой и печалью, перекрывая запах освежёванной туши недоеда и потухающего, а потому чадящего костра.
- А вы решили убежать, потому что жених оказался стар, глуп и безобразен? - высказал тут же второе предположение.
- Нет, - возразила Летта. - Он молод, красив и умён. Это племянник жены моего дяди. До сих пор охотно одалживающий ему средства на игры, а теперь вдруг вознамерившийся за счёт меня покрыть долг.
- Разве вы не могли просто понравиться этому племяннику? - удивился юноша.
- На мне собирались жениться только из-за наследства, - безапелляционно заявила девушка. - Посмотрите внимательно. Я слишком некрасива, чтобы зажечь любовь в чьём-то сердце. Меня отвергли даже жрицы Храма, из которого некогда сбежала моя мать.
Парень почувствовал неловкость, если бы он стал убеждать Летту, что она хотя бы немного красива, его ложь могла спугнуть откровенность. Но и просто промолчать было неверно:
- Как бы там ни было, жених мог полюбить вас, Летта Валенса. А вы его. Пусть не сразу. Со временем.
- Нет, - возразила она жёстко, и, отвернувшись к стене, свернулась на земле тугим клубком.
Олаф понял, что девушка считает разговор оконченным. Однако оставался ещё не выясненный вопрос:
- А зачем это путешествие в Темьгород?
Она приподняла голову и ответила тускло:
- Во-первых, мне надо успеть получить гарантированное решение, что брак со мной недопустим. Это возможно только там.
- В Темьгороде?
Темьгород издревле был рекреацией для ущербного люда, которому Империя запрещала регистрировать отношения и рожать детей. Туда свозили несчастных со всех концов света. Иногда под стражей. Проводили над ними необходимое воздействие, давали жилье, еду и работу по силам. Считалось, что это делается во благо Империи. У Олафа была своя точка зрения, жаль, что от его частного мнения мало что зависело.
- Просить подобной судьбы по доброй воле - полный край, - юноша насквозь проникся отчаянием Летты Валенса и подошёл ближе, намереваясь как-то поддержать её.
Но в сочувствии девушка не нуждалась:
- По крайней мере, там от меня будет толк, - она не стала пояснять, что собирается делать в проклятом гетто, завернулась с головой в свой плащ и сделала вид, что заснула.
Олаф не стал настаивать. Просто лёг в паре локтей от неё. Совершенно позабыв, что девушка так и не пояснила, что будет "во-вторых".
День второй. Привал с душком.
Когда утро ворвалось в пещеру рябью в воздухе и заунывной песней горного ветра, молодые люди одновременно открыли глаза и посмотрели друг на друга. Ночной холод бесстыдно заставил их приблизиться и искать тепла в крепких обоюдных объятиях. Между ними было лишь несколько слоёв одежды, сразу вдруг показавшейся удивительно тонкой.
Юношу затопил аромат девичьей скромности и смущения. Олаф проворно вскочил на ноги и отскочил на пару шагов назад. Стал деловито скручивать шкуру недоеда, собирать оставшийся провиант и разбросанные вещи.
- Вы хороший человек, встречающий проводник Олаф, - произнесла Летта медленно.
Слова были искренними и потому обрадовали. Он оглянулся на девушку и улыбнулся.
- Перекусим по дороге. За холмами есть гостевой привал, хорошо бы добраться до него к ночи, - предложил мягко, закидывая основную часть ноши на свои плечи. - И доброго ветра нам в спину!
Воздух снаружи был сух и прохладен. На небе - ни облачка. Даже не верилось, что всю ночь не прекращался дождь. Летта неуверенно глянула вперёд. Дорога уходила вдаль, огибая гору, где камнежорка прогрызла пещеру. Позади оставались поля кислицы, лес и станция Олафа.
- Вы можете еще вернуться, - едва слышно шепнула девушка.
Но юноша услышал и помотал головой, зябко поводя плечами.
- Вы тоже. Но ведь не повернете? - вопрос не требовал ответа, и был задан символически.
Олаф пошел впереди, вспомнив невольно сколько обуви износил в своих путешествиях, сколько дорог отмерил, и скольких попутчиков сменил, едва предоставлялась такая возможность, просто, чтобы особо не привязываться. О чем именно думала Летта - можно было только догадываться. Может, вспоминала дом, может родителей, или свои, пройденные с ними тропы. От нее пахло грустью, тонко и нежно.
Дорога незаметно поднималась, становясь все более каменистой. Растения вдоль нее все редели. Редкие птицы кружили в вышине, издавая пронзительные звуки. Тоскливая, не радующая глаз местность. Олаф оглянулся. Девушка молча ответила взглядом. Она не выглядела особо измотанной. Хороший попутчик!
На вершине преодоленной горы молодые люди остановились. Присели прямо на камни. Дожевали последние краюхи хлеба, запили водой. Это был довольно непритязательный завтрак, но жаловаться было некому.
- Дальше будем спускаться. Но особо не обольщайтесь насчет легкой дороги, - предупредил Олаф. - Впереди еще пара перевалов и холмы.
- Ничего страшного, - улыбнулась Летта, вскидывая на свои плечи узелок со своими вещами.
Спускаться было легко. Не мешали долгие разговоры, потому что молодые люди предпочитали молчать или изредка перекидываться короткими замечаниями. Неожиданных встреч можно было не бояться, потому что дорога простиралась далеко и все было видно, как на ладони. А сверху возносила свои руки Жизнеродящая и посылала только добрые надежды.
Летта Валенса не отставала от Олафа ни на шаг, не просила ни о чем, и не устраивала истерик. Она и впрямь сильно отличалась от большинства изнеженных имперских барышень. Юноша вознаградил терпение девушки, забрав у нее последнюю поклажу, и оставив налегке.
- Мне неудобно! - смутилась Летта.
- Компания ветряных перевозок заботится о своих клиентах, - с улыбкой ответил ей парень.
- Тогда вот возьмите, - она начала рыться в складках плаща, пытаясь выудить опустившиеся вниз сигменты.
Если бы Олаф не ощутил пахнущую соленым бризом неуверенность, наверное, обиделся. А так только покачал головой и отвел ее руку.
- Я боюсь вашего бескорыстия, - пробормотала девушка.
- Поделитесь со мной своим наследством, когда получите, - отшутился он.
- Я не получу... - Летта запнулась, увидев, что юноша улыбается.
Олаф не стал уточнять, что означает эта недомолвка, ему были плохо знакомы традиции и законы Златгорода. Но, зная основы Имперского строя, можно было предположить, что ничего хорошего девушку не ожидает.
- Помню, моя мать говорила, что тот, кто не ждет платы, на самом деле очень богат, его одаривает сама Жизнеродящая.
- Да, уж, - он едва усмехнулся, - с лихвой.