Любовь Лукина, Евгений Лукин Семь тысяч я
Я сразу же заподозрил неладное, увидев в его квартире оседланную лошадь.
– Как это ты ее на седьмой этаж? – оторопело спросил я, обходя сторонкой большое дышащее животное. – Лифтом?
Он горько усмехнулся в ответ.
– Лифтом… – повторил он. – Да разве такая зверюга в лифте поместится? В поводу вел. По ступенькам…
Собственно, я уже тогда имел право арестовать его. Лошадь была не просто оседлана – на ней был чалдар… Что такое чалдар? Это, знаете, такая попона из металлических пластинок. Похищена в феврале прошлого года из энского исторического музея вместе с мелкокольчатой броней и доспехом типа «зерцало».
– Удивляешься… – с удовлетворением отметил он. – Понимаю тебя.
Он уже ничего не скрывал. Комнату перегораживало длинное кавалерийское копье, а к столу был прислонен меч, восстановленный недавно специалистами по крыжу XII века. Кроме него из экспозиции пропал еще, помнится, полный комплект боевых ножей.
Я решил не засвечиваться раньше времени и, изобразив растерянность, присел на диван.
– Значит, летим исправлять историю? – придав голосу легкую дрожь, спросил я.
– Летим, – подтвердил он.
– Рязань?
– Калка! – Произнеся это, он выпрямился и сбросил домашний халат. От груди и плеч моего подопечного отскочили и брызнули врассыпную по комнате светлые блики. Его торс облегала сияющая мелкокольчатая броня, усиленная доспехом типа «зерцало». А вот и пропавшие ножички, все три: засапожный, поясной и подсайдашный…
Услышав грозное слово «Калка», лошадь испуганно всхрапнула и вышибла копытом две паркетные шашки.
И тут меня осенило, что у него ведь могут быть и сообщники…
– Сними ты с себя это железо! – искусно делая вид, что нервничаю, сказал я. – Тебя ж там первый татарин срубит! Знаешь ведь поговорку: один в поле не воин!
Крючок был заглочен с лету.
– Один? – прищурившись, переспросил он. – А кто тебе сказал, что я там буду один? В поле?
Уверен, что лицо недоумка вышло у меня на славу.
– А кто второй?
– Я.
– Хм… А первый тогда кто?
– Лошадь переступила с ноги на ногу и мотнула головой, как бы отгоняя мысль о предстоящем кошмаре.
– Ну хорошо… – смилостивился он. – Сейчас объясню…
И возложил длань на высокое седло, куда, по всей видимости, и была вмонтирована портативная машина времени марки «минихрон», украденная три года назад прямо из сейфа энской лаборатории.
– Итак, я включаю, как ты уже догадался, устройство и перебрасываюсь вместе с лошадью во вторник 31 мая 1223 года. Провожу там весь день до вечера. К вечеру возвращаюсь. Отдыхаю, сплю, а назавтра… – Он сделал паузу, за время которой стал выше и стройнее. – А назавтра я снова включаю устройство и снова перебрасываюсь во вторник 31 мая 1223 года! Вместе с лошадью! То есть нас теперь там уже – сколько?
– Ну, четверо, – сказал я. – С лошадьми…
И осекся. Я понял, куда он клонит.
– То же самое я делаю и послезавтра, и послепослезавтра! – Глаза его сверкали, голос гремел. – Семь тысяч дней подряд я перебрасываюсь туда вместе с лошадью и провожу там весь день до вечера. Я трачу на это без малого двадцать лет, но зато во вторник 31 мая 1223 года в окрестностях реки Калки возникает войско из семи тысяч всадников! И оно заходит татарам в тыл!..
Весь в металле, словно памятник самому себе, он стоял посреди комнаты, чуть выдвинув вперед правую ногу, и в гладкой стали поножа отражалось мое опрокинутое лицо.
«Брать! – тяжко ударила мысль. – Брать немедленно!..»
Но тут он дернул за свисающий с потолка шнурок, на который я как-то не обратил внимания, и со свистом развернувшаяся сеть из витого капрона во мгновение ока спеленала меня по рукам и ногам.
– Почему бы тебе не предъявить свое удостоверение? – мягко осведомился он. – Ты ведь из Группы Охраны Истории, не так ли?
«Спокойствие! – скомандовал я себе. – Главное, не делать резких движений!.. Это витой капрон!»
– Ты, видимо, хочешь сказать, – вкрадчиво продолжал он, – что мои семь тысяч будут слишком уж уязвимы? Что достаточно устранить меня сегодняшнего – и не будет уже ни меня завтрашнего, ни меня послезавтрашнего… Достаточно, короче, прервать цепочку – и все мое войско испарится на глазах у татар. Так?
– Да, – хрипло сказал я. – Именно так…
– Так вот, во время дела, – ликующе известил он, – я сегодняшний буду находиться в самом безопасном месте. Как и я завтрашний, как и я послезавтрашний… А вот последние будут первыми. То есть пойдут в первых рядах…
– Между прочим, дом окружен, – угрюмо соврал я.
Он тонко улыбнулся в ответ.
– И окрестности Калки тоже?
Мне нечего было на это сказать.
На моих глазах он препоясался мечом и взял копье. Затем выпрямился и с княжеским высокомерием вздернул русую недавно отпущенную бородку. Я понял, что сейчас он изречет что-нибудь на прощанье. Что-нибудь историческое.
– Татарское иго, – изрек он, – позорная страница русской истории. Я вырву эту страницу.
Причем ударение сделал, авантюрист, не на слове «вырву», а на слове «я». Потом запустил руку под седло и, на что-то там нажав, исчез. Вместе с лошадью.
* * *– Семь тысяч? – Руки шефа взметнулись над столом – то ли он хотел воздеть их к потолку, то ли схватиться за голову. – Семь тысяч… А ты сказал ему, что у него прабабка – татарка?
– Н-нет… – ответил я. – А что? В самом деле?
– Откуда я знаю? – огрызнулся шеф. – Надо было сказать!..
Его заместитель по XIII веку давно уже бегал из угла в угол. Возле стенда «Сохраним наше прошлое!» резко обернулся:
– Почему ты не хочешь оставить засаду на его квартире?
– Потому что он туда больше носа не покажет, – ворчливо отозвался шеф. – Будь уверен, ночлег он себе подготовил на все семь тысяч дней. Как и стойло для лошади. А вот где его теперь искать, это стойло?.. Нет, брать его, конечно, надо там – в тринадцатом веке…
– Как?
– В том-то и дело – как?..
Шеф поставил локти на стол и уронил тяжелую голову в растопыренные пальцы.
– Семь тысяч, семь тысяч… – забормотал он. – Ведь это же надо что придумал, босяк!..
– Но, может быть, нам… – осторожно начал заместитель, – в порядке исключения… разрешат…
– Снять блокаду? – Шеф безнадежно усмехнулся. Я тоже. Дело в том, что прошлое по решению мирового сообщества блокировано с текущего момента и по пятнадцатый век включительно – на большее пока мощностей не хватает… А ловко было бы: вырубить на минутку генераторы, потом – шасть в позавчера – и в наручники авантюриста…
– А у тебя какие-нибудь соображения есть? – Вопрос был обращен ко мне.
– Есть, – сказал я и встал.
Это произвело сильное впечатление. Шеф и его заместитель по XIII веку ошарашенно переглянулись.
– Ну-ка, ну-ка, изложи…
Я изложил.
Вообще-то я редко когда высказываю начальству свои мысли, но если уж выскажу… Молчание длилось секунды три. Заместитель опомнился первым.
– А, собственно, почему бы и нет? – с опаской поглядывая на шефа, промолвил он, и сердце мое радостно встрепенулось.
Шеф затряс головой.
– Ты что, хочешь, чтобы я отпустил его в тринадцатый век ОДНОГО?
– Да почему же одного? – поспешил вмешаться я, очень боясь, что предложение мое сейчас зарубят. – Меня же тоже будет семь тысяч!
Шеф вздрогнул.
– Ты вот что, сынок… – сказал он, почему-то пряча глаза. – Ты пойди погуляй пока, а мы тут посоветуемся… Только далеко не уходи…
Я вышел в коридор и, умышленно прикрыв дверь не до конца, стал рядом. Профессиональная привычка. Кроме того, там, в кабинете, решалась моя судьба: расквитаюсь я с моим подопечным за сетку из витого капрона или же дело передадут другому? Запросто могли передать. Что ни говори, а были у меня промахи в работе, случались…
Я прислушался. Начальство вело ожесточенный спор, погасив голоса до минимума. В коридор выпархивали лишь случайные обрывки фраз.
ШЕФ: …не представляешь… дубина… таких дел натворит, что… (Это он, надо полагать, о моем подопечном.)
ЗАМЕСТИТЕЛЬ: …клин клином… ручаюсь, не уступит… (А это уже, кажется, обо мне.)
ШЕФ: …семь тысяч! Тут одного-то его не знаешь, куда… хотя бы руководителя ему… (Вот-вот! Это как раз то, чего я боялся!)
ЗАМЕСТИТЕЛЬ: …ну кто еще, кроме… семь тысяч – почти двадцать лет… а там и на пенсию…
Последнего обрывка насчет пенсии я, честно говоря, не понял. При чем тут пенсия?.. Вскоре меня пригласили в кабинет.
– В общем так, сынок… – хмурясь, сказал шеф. – Мы решили принять твое предложение. Если кто-то и способен остановить этого придурка – то только ты…
* * *Утро 31 мая 1223 года выдалось погожим. Опершись на алебарду, я растерянно оглядел окрестности. Как-то я все не так это себе представлял… Ну вот, например: я иду перед стройной шеренгой воинов, каждый из которых – я сам. Останавливаюсь, поворачиваюсь лицом к строю и на повышенных тонах объясняю ситуацию: вон там, за смутной линией горизонта – река Калка. А за теми холмами – войско из семи тысяч авантюристов. Или даже точнее – авантюриста. Что от нас требуется, орлы? От нас требуется умелым маневром блокировать им дорогу и не дать вмешаться в естественное развитие событий…
И вот теперь я стоял, опершись на алебарду, и что-то ничего пока не мог сообразить. Остальные-то где? Кажется, я прибыл слишком рано.
Тут я вспомнил, что пехотинец-одиночка для тяжеловооруженного конника – не противник, и в поисках укрытия двинулся к виднеющемуся за кустами овражку.
– Эй, с алебардой! – негромко окликнули меня из кустов. Я обернулся на голос, лязгнув доспехами. В листве поблескивал металл. Там прятались вооруженные люди. Лошадей не видно, вроде свои.
– Быстрей давай! – скомандовали из кустов. – Демаскируешь!
Я пролез сквозь чашу веток и остановился. Передо мной стояло человек десять воинов. И еще с десяток прохаживалось на дне овражка. Из-под светлых шлемов-ерихонок на меня отовсюду смотрело одно и то же лицо. Мое лицо. Разве что чуть постарше.
– Который год служишь?
Тон вопроса мне не понравился.
– Да что ты его спрашиваешь – и так видно, что салага, – хрипло сказал воин с забинтованным горлом. – Гляди-ка, панцирь у него… Ишь вырядился! Прям «старик»… А ну прими алебарду как положено!
Вот уж чего я никогда не знал – так это как положено принимать алебарду.
– Вконец «сынки» распустились! – Хриплый забинтованный недобро прищурился. – Кто давал приказ алебарду брать?
– А что надо было брать?
– Топор! – негромко, щадя простуженное горло, рявкнул он. – Лопату! Шанцевый инструмент!.. Если через голову не доходит – через ноги дойдет! Не можешь – научим, не хочешь – заставим! С какого года службы, тебя спрашивают?
– Да я, в общем-то… – окончательно смешавшись, пробормотал я, – в первый раз здесь…
Ко мне обернулись с интересом.
– Как? Вообще в первый?
– Вообще, – сказал я.
– А-а… – Хриплый оглядел меня с ног до головы. – Ох, и дурак был… Панцирь прямо на трико напялил?
– На трико, – удрученно подтвердил я.
– К концу дня плечи сотрешь, – пообещал он. – И алебарду ты тоже зря. Алебарда, брат, инструмент тонкий… И, между нами говоря, запрещенный. В тринадцатом веке их на Руси еще не было… Ну-ка, покажи ему, как правильно держать, – повернулся он к другому мне – помоложе.
Тот принял стойку «смирно» – глаза навыкате, алебарда у плеча.
– Вот, – удовлетворенно сказал хриплый. – Так примерно выглядит первая позиция. А теперь пару приемов. Делай… р-раз!
Всплеснуло широкое лезвие. Мне показалось, что взмах у воина вышел не совсем уверенный. Видимо, хриплому тоже так показалось, потому что лицо его мгновенно сделалось совершенно зверским.
– Который год службы? Третий? Три года воюешь – приемы не разучил?
Ситуация нравилась мне все меньше и меньше.
– Пятый год службы – ко мне! Есть кто с пятого года службы? Ну-ка, собери молодых и погоняй как следует. До сих пор не знают, с какого конца за алебарду браться!
Веселый доброволец пятого года службы сбежал в овражек и звонко приказал строиться. Кое-кто из молодых пытался уклониться, но был изъят из кустов и построен в две шеренги.
– Делай… р-раз!
Нестройно всплеснули алебарды.
– А ты давай приглядывайся, – посоветовал мне хриплый. – И дома начинай тренироваться. Как утром встал – сразу за алебарду. Раз двадцать каждый удар повторил – и под душ. Днем-то у тебя здесь времени уже не будет…
Вдалеке затрещали кусты, и вскоре на той стороне овражка показались еще человек пятнадцать воинов – крепкие мужчины средних лет. Несколько лиц (моих опять-таки) были обрамлены бородами разной длины. А самый старший воин – гладко выбрит. На плечах вновь пришедших покоились уже не алебарды, а тяжелые семиметровые копья.
– Делай… три! – донеслось из овражка.
– Это еще что такое? – удивился бритый. Он шагнул к обрывчику и заглянул вниз.
– До сих пор алебардами не владеют, салаги! – пояснил хриплый. – Вот решили немножко погонять…
– Отставить! – рявкнул бритый. – Какой еще к черту, тренаж? Нам сейчас марш предстоит – в пять километров! Давай командуй общее построение!
Хриплый скомандовал, и воины, бренча и погромыхивая доспехами, полезли из овражка. Поскольку все были одного роста, выстроились по возрасту. Я уже начинал помаленьку разбираться в их (то есть в моей) иерархии. На правом фланге – «деды»: загорелые обветренные лица, надраенные до блеска старенькие брони и шлемы. Собственно, это были одна и та же броня и один и тот же шлем – из нашего запасника. Пятый год службы играл роль сержантского состава. Он занимал центральную часть строя. Дальше располагались «молодые» и, наконец, на левом фланге – самая салажня: в крупнокольчатых байданах, в шлемах-мисюрках, не спасающих даже от подзатыльника, и с шанцевым инструментом в руках.
– А кто это там влез на левый фланг в панцире? – осведомился захвативший командование бритый ветеран. – Штрафник, что ли?
Ему объяснили, что я новичок и в панцирь влез по незнанию.
– Ага… – сказал командир. – Значит, для тех, кто в этот отряд еще не попадал или попадал, но давно: задача наша чисто вспомогательная. Конница противника будет прорываться по равнине, там их встретят первая и вторая баталии. Ну это вы и так знаете… А нам, орлы, нужно заткнуть брешь между оврагами и рощей. Значит, что? Значит, в основном земляные работы, частокол и все такое прочее…
Не снимая кольчужной рукавицы, он взял в горсть висящую поверх панциря ладанку и поднес к губам.
– Докладывает двадцать третий. К маршу готовы.
– Начинайте движение, – буркнула ладанка моим голосом, и командир снова повернулся к строю.
– Нале… уо!
Строй грозно лязгнул железом.
* * *Как и предсказывал хриплый, плечи я стер еще во время марша. К концу пути я уже готов был малодушно нажать кнопку моего «минихрона» и, вернувшись, доложить шефу, что переоценил свои возможности. Однако мысль о сетке из витого капрона, в которой я оказался сегодня утром, заставила меня стиснуть зубы и продолжать марш.
– Стой!
Колонна остановилась. Справа – заросли, слева – овраги.
– Перекур семь минут…
Строй смешался. Человек пятнадцать отошли в сторонку и, достав из шлемов сигареты, закурили. Я обратил внимание, что среди них были воины самого разного возраста. Из этого следовало, что годика через три я от такой жизни закурю, потом брошу, потом опять закурю. И так несколько раз.
Броню мне разрешили снять. Пока я от нее освобождался, перекур кончился. Стало шумно. В рощице застучали топоры, полетели комья земли с лопат. Меня как новичка не трогали, но остальные работали все. Задача, насколько я понял, была – сделать гиблое для конницы место еще более гиблым. Темп в основном задавали воины пятого года службы. Сияя жизнерадостными оскалами, они вгрызались в грунт как экскаваторы, успевая при этом страшно орать на неповоротливых салажат в байданах. «Старики» спокойно, не торопясь орудовали саперными лопатками. И все это был я. Причем даже не весь, а только крохотная часть меня – каких-нибудь человек сорок. А там, за тем холмом, на равнине, развертывалась, строилась и шла колоннами основная масса – сотни и тысячи…
Рвы были вырыты, частоколы вбиты. На бугре выставили наблюдателя, в рощице – двоих. Потом достали свертки и принялись полдничать. Я, понятно, ничего с собой захватить не догадался, но мне тут же накидали бутербродов – больше, чем я мог съесть.
– Здесь еще спокойно… – вполголоса говорил один салага другому. – Окопался – и сиди. А вот в первой баталии пахота…
– В первой – да… – соглашался со вздохом второй. – Я на прошлой неделе три раза подряд туда попадал. Набегался – ноги отламываются. Сдал кладовщику байдану, шлем, выхожу на улицу, чувствую – шатает… Ну, думаю, если и завтра опять в первую! Нет, повезло: на переправу попал…
– Ну, там вообще лафа…
– Никак спит? – тихо, с любопытством спросил кто-то из «стариков».
Все замолчали и повернулись к воину, который действительно задремал с бутербродом в руке.
– Во дает! Ну-ка тюкни его легонько по ерихонке…
Один из бородачей, не вставая, подобрал свое огромное копье и, дотянувшись до спящего, легонько тюкнул его по навершию шлема тупым концом древка. Тот, вздрогнув, проснулся и первым делом уронил бутерброд. Остальные засмеялись.
– Солдат спит, а служба идет, – тут же съехидничал хриплый. Голос он, однако, при этом приглушил.
– Виноват, братцы… – Проснувшийся протер глаза и со смущенной улыбкой оглядел остальных. – Тут, понимаете, какое дело… Женился я вчера…
Сидящий рядом воин вскочил с лязгом.
– Согласилась? – ахнул он.
– Ага… – подтвердил проснувшийся. Лицо его выражало блаженство и ничего кроме блаженства.
Вскочивший набрал полную грудь воздуха, словно хотел завопить во всю глотку «ура!», но одумался, выдохнул и сел. Лица у этих двух сияли теперь совершенно одинаково. Зато хриплый был сильно озадачен.
– Погоди, а на ком?
– Да ты ее еще не знаешь…
Бородачи наблюдали за происходящим со снисходительными улыбками. А вот на лицах «молодых» читалось явное неодобрение.