Потом сытая Германия. Славное время. И предки его оттуда, порода его так и называется – немецкая овчарка. А какие там женщины! Вы бы знали – век бы не уснули.
Потом они приехали сюда. На Родину. Он даже смог осчастливить здесь одну леди той же породы, что и сам, проживающую через дом. Говорят, у нее трое. Все пацаны. Все в него. Им уж год. Наверняка обрели новых хозяев.
Пес навострил уши. Странно, похоже, напротив дома, метрах в двадцати от него, остановилось двое солдат, уж запах ваксы он не забыл, а вместе с ними немытая корова. Тогда почему он не слышал копыт? Старость? Ветер? Встав, черный «немец» медленно потянулся и лениво пошел к калитке. Цепь не гремела. Его просто никогда не сажали на нее. Да и куда он денется в свои семнадцать лет.
Если бы он мог улыбаться. Вакса и коровье дерьмо вперемешку. Только люди могут вляпаться в чужое. Животные на такое не способны. Носа, что ли, нет?
– Вот дом Евздрихина, – зашептал лейтенант, указывая на высокую и развесистую телевизионную антенну на крыше. Они стояли вдвоем за толстым дубом. Ствол, неимоверно разросшийся вширь, без труда скрывал обоих от дороги, через которую стоял высокий особнячок из белого кирпича с мансардой. Очень неплохое зданьице по местным меркам.
– Прапорщика? – Витек хотел закурить, но лейтенант не позволил.
– Ты в машинах разбираешься, я знаю. «Уазик» видишь?
– Нет.
– Правильно. Он за забором. Стоит под дикой яблоней прямо перед окнами.
Витек про себя отметил, что угнать «УАЗ» для него так же просто, как монаху «Отче наш» прочитать. Но не сбрендил ли летеха?
– Про комиссию из округа, естественно, знаешь?
– Знаю.
– А то, что двигатель с «УАЗа», стоящего на хранении, Евздрихин поставил себе на машину, знаешь?
– Круто. За пять минут такие вещи не делаются. А свой на его место всунул, да?
– Именно. Комбат считает, что случилось это в мое дежурство. Сегодня днем комиссия поедет в парк. Надо, чтобы по дороге машина прапорщика заглохла.
– Генерал на «Мерседесе» ездит.
– Не твоя забота.
– А Стойлохряков на служебной.
– Не твоя забота.
– А прапорщик вообще может не поехать.
– Ты сделаешь или нет?
– За рулем кто будет, я?
– Нет, скорее всего, сам Евздрихин.
– Это сложнее.
– Было бы просто, я бы с тобой не консультировался.
– Почему со мной?
– А с кем? Не пойду же я к Паркину. По угонам ты у нас спец.
– Можно грязи в бензобак добавить, тогда карбюратор забьется. Но время, когда движок начнет лихорадить, угадать невозможно. А если у него топливный фильтр, тогда вообще ничего не выйдет.
– А свечи? – с надеждой произнес Мудрецкий.
– С места не тронется. Мне надо подумать.
Тут молодому офицеру, бывшему аспиранту университета, пришлось себе признаться, что выпускники ПТУ тоже могут соображать и для поиска ответа им нужно время.
– Сейчас три часа. В четыре поселок начнет просыпаться. Станет светлее. Если комиссия обнаружит сегодня в парке подмену двигателя, я влечу в дерьмо по горло.
– Может, самое простое номера перебить на двигателе?
– И ты можешь это сделать?
– Нет, но я слышал, что так делают. Правда, в любом случае фигня выходит. Может, прикуривать его постоянно?
– Чего?
Витек подошел к забору и, подтянувшись, сунул нос за ограду. С другой стороны на него флегматично смотрели большие, блестящие в темноте глаза. Полумрак помешал оценить размеры пса, а разглядывать его долго не представлялось возможным. Собачка начала потихоньку выходить из себя. Злобное рычание не обещало радушного приема, если он решится все же лезть во двор.
Пес вяло вильнул хвостом и умолк. «И чего это не спится людям? Голодные, что ли? Еду ищут? Ну это я могу понять. Все одно, если уж полезет, вцеплюсь, где помягче, старыми истертыми клыками. Извиняйте, если чего не так выйдет. Ушел, похоже. Даже не интересно. Сердечко разыгралось опять. Ох уж эти люди! Чем старше становлюсь, тем яснее понимаю, что вреда от них больше, чем пользы».
– Чего там? – нервно спросил Мудрецкий, доставая «Родопи».
– Курить нельзя, демаскируете подразделение.
– Ах да, черт, – лейтенант выкинул сигарету в траву.
Резинкин тут же наклонился и подобрал ее, засунул себе за ухо.
– Потом покурю.
– Вам что, сигарет не дают?
– Дают, но не хватает же.
Мудрецкий отдал солдату всю пачку.
– Чего видел?
– Псина там огромная. Похоже, цепи на шее нет. Сидит прямо у забора. Я даже испугался от неожиданности.
Мудрецкий вздохнул.
«Чем я занимаюсь тут, господи! Надо было держать язык за зубами на кафедре. Идиот».
– Сиди тут, за дубом. Я через полчаса приду, – лейтенант нащупал в кармане наличность.
– Вы куда?
– Надо же с собачкой разобраться.
– Отравить хотите?
– Зачем так грубо?
– Надо бы фонарик, маленький, чтобы во рту держать можно было, и отвертку помощнее.
– Хорошо.
Пес глядел на луну и молил собачьего бога послать ему кусочек колбаски. Ну хочется ему, старику, в последние дни побаловать себя, пока еще аппетит не пропал.
Случилось чудо. С неба, шлепнув его по морде, свалился кусок вареной, высшего сорта. Пес долго обнюхивал свалившийся на его голову подарок, потом взглянул на луну, вильнул хвостом в знак благодарности и в мгновение ока слопал лакомство.
Так быстро. Больше не будет?
На удивление, дело не кончилось одной подачкой. Чем же он так понравился тем, кто на небе?
После третьей порции его стало клонить в сон. Ничего удивительного, сытый и под утро. Облизнувшись и убедившись, что больше ничего не будет, пес пошел в будку да и заснул на полпути к своему домику, завалившись на бок.
– Не сдох? – забеспокоился Резинкин.
– Какая на фиг разница. Давай лезь.
Звездочки не на погонах, на небе. Маленькие, а светят. Месяц помогает – тоску разгоняет.
Резинкин на раз-два метнулся через забор. Самое простое – разрядить аккумулятор. Если прапора припрет выехать сегодня утром, будет с ручного стартера трогаться.
Сворачивать замок на дверце не пришлось. Он и так уже раскурочен был. Давно, похоже. Сев в машину, Витек включил все фары. Дальним светом посадил два белых пятна на стену сарая, находящуюся всего в метре от капота, и быстренько покинул двор.
Песик, развалившийся около переднего колеса, даже не шелохнулся. Лейтенант умный. Недаром в университете учился. Интересно, с чем колбаска-то была?
В расположении третьего взвода третьей роты на первом из трех этажей казармы спокойно спал-почивал на коечке всеми нелюбимый сержант Олег Витько – личный водитель комбата. Осмеливался делать замечания этому сержантику только начальник штаба Холодец. Остальные шакалы, то есть офицеры, мальчишку не трогали, так как знали, что комбат будет недоволен, узнав о притеснениях его личного водителя, который однажды на самом деле спас жизнь и себе, и подполковнику. Но было то в городе Самаре, и, кроме самого Стойлохрякова, расщедрившегося на отпуск для Витько аж на плюс пятнадцать суток к положенному, никто ничего рассказать об этом геройском подвиге не мог. Правда, слов комбата всем хватило. Увернулся, мол, ловко от дорогого «БМВ». Тот на тротуар выскочил, а они дальше поехали. Подробности до сих пор неизвестны.
– Э-э-э, э-э-э, – Батраков потряс за плечо водителя за десять минут до подъема.
– Чего надо, химия? – зашипели побеспокоенные местные дедушки. – Вали отсюда.
– Олег, Олег, пошли выйдем.
– Женек, чего надо? – Маленький, крепенький Витько хотел сна.
– Дело срочное.
Все произошло опять же в туалете. Все главные события происходят в армии в туалете. Это единственное место, где не очень действует устав. Зато дедовщина действует везде и всюду, а потому здесь самое место внушать не столь старослужащему и не столь крепкому сержанту Витько, что у него сегодня неожиданно, как и положено для данного заболевания, скрутило живот и он рулить может, только разве сидя на нежно-розовом унитазе.
– Женек, ты сдурел. Комиссия не уехала. Хряк меня загрызет.
– Давай ключи. Сегодня я за тебя кручусь.
– Зачем? Не дам. Иди ты на хрен со своими приблудами.
– Кто тебе, мальчик, машину вылизывает?
Олег в двигателях понимал не больше обычного автолюбителя. А комбат любил слышать размеренный рев движка. Ему частенько казалось, будто машина много жрет, или слишком медленно трогается с места, или коробка передач не втыкается как положено, или просто не тянет, потому как они не могут на трассе обойти какую-то там «Ауди».
Приходилось идти к деду Жене, первыми игрушками которого в детстве были, по его собственному признанию, прожженные поршневые кольца от «ГАЗ-53».
– Я не могу, – Олег не надеялся отвязаться от Батракова, но просто так сдаться он не мог.
– Давай, – сержант взял водителя за грудки и припер к стене, украшенной голубой плиточкой с розовыми узорчиками.
– Зачем?
Приходилось идти к деду Жене, первыми игрушками которого в детстве были, по его собственному признанию, прожженные поршневые кольца от «ГАЗ-53».
– Я не могу, – Олег не надеялся отвязаться от Батракова, но просто так сдаться он не мог.
– Давай, – сержант взял водителя за грудки и припер к стене, украшенной голубой плиточкой с розовыми узорчиками.
– Зачем?
Батраков сам залез в карман штанов к водителю. Достал ключи на зеленом шнурке, другой конец которого для страховки был привязан к ременной петле на штанах. Ухватившись за связку, он подтянул оппонента к умывальнику, где уже до официального подъема умывался один из солдат. Бесцеремонно взяв лежащую на раковине бритву, он отсек ключи от шнурка.
– Ну, – потянул умывающийся, но быстро успокоился, когда ему вернули его имущество.
– Иди болей, – Батраков, довольный, помотал ключами в воздухе. – И не вздумай сказать кому-нибудь, что ты здоров.
Утро выдалось теплым. На ладонях еще остались ощущения штатной проверки жинкиных прелестей. Все в порядке, все на месте. Стойлохряков посмотрел на вставшее солнце. Хорошо дом стоит, утром свет в окна. Вставать легко.
Подойдя к служебной машине, комбат нахмурился.
– Где Витько? – ездить с другим водителем он не любил.
– Живот у него разболелся, товарищ подполковник, – Батраков честно и преданно смотрел на комбата. – Новый туалет интенсивно обкатывает.
– Давай в штаб.
* * *С утра пораньше Евздрихин вышел из дому с миской каши в руках и свистнул пса. Собака не прибежала на зов, чего никогда не случалось. Спустившись к будке, прапорщик огляделся и увидел овчарку, дрыхнувшую рядом с колесами машины. Только лишь когда он снова свистнул над самым ухом, пес проснулся, виновато посмотрел на хозяина и завилял хвостом.
– Старый, старый стал, – Евздрихин трепал лохматый загривок. – Иди ешь, – он понес миску к месту кормежки. «Немец» лениво потянулся, оттягивая задние лапы и немного прогибая спину, зевнул и пошел трапезничать.
Но до того как коснуться каши, пес выслушал ненормированную прозу в исполнении хозяина. Человек распекал сам себя за распиз...ство, нажимая на какие-то кнопки в машине.
Лейтенанта растолкал Резинкин, после того как притопал с завтрака.
– Товарищ лейтенант, вы просили разбудить.
Не успел Мудрецкий свесить с койки белы ноженьки в черных вонючих носочках, как дневальный на тумбочке гаркнул: «Смирно!» По тяжеленным шагам Юра безошибочно определил поступь комбата. Сюда идет. Завязать шнурки на берцах он не успел. Так вскочил.
– Мудрецкий! – Толстопузый здоровый командир батальона загородил собой белый свет, нависнув над лейтенантом, спешно примастрячившим очки на носу. Даже дышать тяжко стало. Взводный почувствовал боль в коленках от того, как он, сам того не желая, вытягивается в струнку.
– Я, – пискнул Юра.
– Чего бледный такой, мастурбировал всю ночь? – В казарме никого не было. Будивший Резинкин, понятное дело, резко исчез, а тет-а-тет Стойлохряков позволял себе достаточно. Но и зрителей любил, концерт мог дать перед строем, с народом задора больше и фантазия на языке вертится.
Измотанный службой лейтенант молчал.
– Пойдем, вместе полюбуемся на евротолчок.
Вошли. Встали посредине.
– И где ж ты, дорогой товарищ, взял материал?
Юра сморгнул, сглотнул и поджал губы. Надо что-то отвечать или не надо?
– Я выполнял приказ.
– Чей, чей приказ?!
Солдатики, почуяв настроение комбата, мигом шуганулись прочь, кто недописавши, кто недокакавши.
– Ваш.
– Хамишь?! Что-то я не помню, чтобы я приказывал моим личным кафелем и выписанными из города унитазами для офицеров оформлять ротное отхожее место!
Мудрецкий молчал.
В туалет, хватая ртом воздух, вбежал ефрейтор Петрушевский.
– Товарищ подполковник, майор Холодец велел передать, что генерал встал и завтракает.
Стойлохряков взглянул на часы.
– Оклемался с опережением графика, ох уж мне эти десантные войска, пидрилы крылатые, мать их, – вобрав в себя побольше воздуха через нос, так, чтоб прошибло, он хотел было сплюнуть под ноги, но сдержался и дошел до унитаза. – Не трясись, Мудрецкий, все путем. Только люстру сними и со всеми висюльками в штаб ее, ко мне в кабинет. Смотри, чтоб ни одну детальку не просрали.
На выходе из казармы подполковника поджидал Батраков.
– Товарищ подполковник, два баллона спустили.
– Что?! Нормально ж доехали?
– Где-то стекло поймали. Запаски нет.
– Евздрихина сюда, чтоб через десять минут он стоял у штаба под парами. Не хватало мне в такой день обосраться.
Генерала Веретенко вместе с сопровождающими разместили прямо в штабе. Две комнаты, зная о приезде комиссии, загодя облизали. В поселке размещать гостей, век бы их не видеть, просто негде.
Постучав и услышав «да», подполковник вошел к генералу ВДВ, изобразив на лице бодрость.
– Заходи, Петр Валерьевич, – пригласил инспектор. – Встречаешь хорошо, – на столе перед гостем стояла огромная порция яичницы с салом, с которой он еще не разобрался, и стопка водки, наполненная до краев. – Садись, выпьем.
Подполковник был готов пить с ним сутки напролет, лишь бы только они никуда из штаба не выходили.
Не вышло.
Евздрихин прилетел через девять пятьдесят девять после звонка по полевому телефону. Вот не у каждого ротного телефон стоит, а у него, у прапорщика, есть. А все потому, что он, Евздрихин, может в нужную минуту понадобиться. Приятно.
Только не сегодня. Усатый человечек нарезал круги вокруг своей машины, двигатель которой продолжал работать, пожирая ценный, украденный, а от этого его ценность еще больше, бензин. Когда он в последний раз покупал горючку? А насрать, вспоминать некогда. Тут такое!
Как мог он не выключить фары? Вчера ведь даже ни капли, бля, ни единой. Аккумулятор недавно заряжал. Какое горе! Надо же, как все плохо, это надо же!!! Если машина по дороге заглохнет, придется заводить кривым стартером. Позориться перед начальством. Колеса переставить с его на комбатовскую они не успевают. В любой момент может выйти генерал. Еще Мудрецкий с толку сбивает, крутится здесь, зудит над ухом:
– «Мерс» по дороге в парк не пройдет, на брюхо сядет. И «Волгам» там делать нечего. Придется вам, Петр Петрович, всех везти на своем «УАЗе».
Евздрихин вставлял в рот цигарки одну за другой, продолжая натаптывать вокруг авто.
– Юр, ну как же я свет-то не выключил? Я ж старый воин. Готовился. Э! А ну давай аккумулятор со служебной, – прапорщик осекся.
– А? – притворился не въехавшим в ситуацию лейтенант.
– Нет, ничего. Дурная мысль.
«Ну да, ну да, придется капот открывать. А номерок-то двигателя я помню. Наизусть выучил. Теперь он мне снится вперемешку с девичьими упругими титьками».
– Всякое бывает, – сочувственно отвечал лейтенант. – А генеральские машины-то для разбитых дорог совсем непригодны. К нам надо на джипе приезжать.
Генерал, подполковник и «шестерки» небольшим стадцем вышли на крыльцо.
– Поехали технику смотреть! – громко объявил Веретенко. – Показывайте, где тут у вас парк.
Стойлохряков корректно объяснил, что парк далеко, что пешком долго, что надо на машине.
Генерал направился к своему «Мерседесу».
– Не пройдет, товарищ генерал, – ляпнул Евздрихин.
– Почему? – удивился инспектор.
Прапорщик посмотрел на Мудрецкого – нажужжал все ж над ухом. Сам и не заметил, как сказал. Даже если прав, при высоком начальстве лучше языку воли не давать.
– Там дороги никакой нет.
Стойлохряков поспешил подтвердить:
– Прапорщик прав.
– Чего тут у тебя? «Козел» под парами. Ладно, оставайтесь все здесь, капитан со мной.
Стойлохряков улыбнулся. В парке все должно быть на мази. Паркину, командиру третьей роты, уже отзвонили, что они собрались раньше. Сейчас в ближайшем палисадничке должны начать затеваться шашлыки. Чтоб сразу после поверхностного осмотра по сто пятьдесят и баиньки, а вечерочком домой – в град Самару.
Как только «УАЗ» с генералом, подполковником, адъютантом и Евздрихиным завернул за штаб, Мудрецкий со всех ног бросился через вылизанную клумбу по прямой к разогретому «ГАЗ-66».
– Гони! – крикнул он Резинкину, запрыгивая в кабину. – Выгорит дело – к отпуску пять дней добавлю!
Витя рванул с места, представляя, как он в пьяном угаре лежит на Аленке лишние пять дней и ночей, и опрометчиво вылетел из-за казармы на дорогу прямо перед «уазиком» с инспектором. Поворачивая, он едва не снес передний бампер с офицерами. Хорошо, Евздрихин успел притормозить. Иначе ЧП.
– Ваша машина? – с ехидной улыбочкой спросил Веретенко.
Ну не мог Стойлохряков ответить, что американская.
– Надеюсь, местные лихачи под зад нам по дороге не наподдают.
Прапорщик принял слова на свой адрес и погнал за грузовиком следом. А то из слов генерала вытекает, что за рулем плохой водитель.