Его поставили в наряд. Хорошо. Меньше мороки. Все кажется очень простым. Вот она – трехлитровая банка с размножившейся культурой. Здесь хватит на всех.
Осторожно положив подготовленную бомбу в сумку, Мудрецкий отправился из офицерского общежития в наряд по кухне.
Такой красивой территорию части он еще никогда не видел. Бордюрчики беленькие, газончики зелененькие. У деревьев стволы побелены, кроны оформлены. Не воинская часть, а дворцовый сад императрицы Екатерины Второй. На асфальтированных дорожках бычков нет, мусора нет, комочков земли нет. Вряд ли на них есть пыль. Все дорожки, натоптанные через газончики, уничтожили. Теперь там росла свежая трава, принесенная с ближайшей полянки вместе с землей. Красота кругом. Собачек, неизменно крутившихся рядом со столовой, не видно. Отбегали свое.
Внутри столовой новый наряд начал непрерывно вращать шеями. На каждом столе цветастая клееночка. На окнах кружавчатые белые занавесочки с рюшечками и бирюшечками. Третий взвод третьей роты за несколько послеобеденных часов навел красоту. И даже с большого патриотичного лозунга на полстены «Пища обеспечивает победу в войне» каким-то чудом умудрились стереть приписку: «Только как противник сюда доберется, чтобы съесть ее и отравиться?»
Мудрецкий не опоздал. Вообще-то лейтенанту в наряде делать нечего. Но день сегодня особенный, точнее, только ужин, и офицеру надо быть со своими. Так хотел Стойлохряков.
Две тетки-поварихи, в чье полное распоряжение попадал наряд, вели себя решительно. Время шло, до ужина оставался час. Завстоловой прапорщик Сухонький подскочил к Мудрецкому и сощурил и без того узкие глаза.
– Ну и продукты я получил сегодня. Сказка!.. Давно такого не было. Вот комбат прогибается.
– Как и любой на его месте, – согласился Юра.
– Чтой-то вы, товарищ лейтенант, в столовую со своей едой, – Сухонький указал глазами на сумку.
Лейтенант неловко перебросил ее за спину, и банка с бактериями больно ударила по спине. Что ответить, он не знал и перевел разговор на другую тему:
– Красивые клеенки.
Прапорщик тоже окинул взглядом зал.
– Замучились кроить сегодня.
Агапов сунул большую часть наряда, в том числе Простакова и Резинкина, на картошку. Кикимор оказался прав. Будет картофан. Но мотострелки, уроды, не вычистили даже и четверти ванны, и поэтому сейчас Матрена Сергеевна, женщина габаритов немалых, в дверной проем входила одна, и то бочком, посчитала нужным воодушевить бойцов, рассевшихся вокруг ванны с картошкой с маленькими ножичками в руках, неминуемо причитающимся им призом – двойной порцией. Никто не возражал. Могли и ничего не обещать. Но постараться стоило. Точно будет вишневый компот. Этикетки на банках уже все успели рассмотреть. Откуда его достали, интересно?
Матрена Сергеевна распорядилась компот из банок слить в одну пятидесятилитровую кастрюлю и выставить на раздачу.
Мудрецкий подошел к своим. Багорин ловко открывал банки, а Заморин выливал их в емкость.
– Вот и я вам помогу, – для солдат было неожиданностью, что Мудрецкий тоже стал открывать банки.
Поварихе не понравилось такое.
– Товарищ лейтенант, вы бы не мешали, вот и сумка у вас за спиной больно хорошая.
– А я только компот, Матрена Сергеевна. И ничего более.
Колыхнув необъятными бедрами, повариха развернулась и ушла, ничего больше не сказав.
* * *Следующим вечером надзиратель открыл окошко камеры, выкрикнул фамилию крепыша Лени и отдал ему пакет. Внутри оказались две банки консервов и булка белого хлеба. Все знали, что передача предназначена для Сивого, а потому никто хлеб на куски не разламывал. Слишком боялись мести с его стороны, так как обвинение, предъявляемое ему, могло только смешить.
Разломав буханку, Леня извлек из нее прозрачный пакетик с пятью миниатюрными шприцами, наполненными прозрачной жидкостью.
– Чего ты возишься? – раздраженно бурчал Сивый. – Дай сюда.
Леня без промедления отдал ему шприцы.
Трясущимися руками Сивый разорвал пакет. На пол посыпались вставленные в пластиковые колпачки иглы. Сокамерники молча наблюдали за происходящим. Все они видели такое не раз. Только бывший прапорщик удрученно качал головой.
Перетянув рубашкой исколотую руку, сивобородый ловко вставил в вену иглу и ввел наркотик.
Отбросив шприц в сторону, он стянул рубашку с плеча, согнул руку и повалился на занимаемую им кровать, закатив глаза.
В течение четверти часа он лежал без движения. Наконец открыл стеклянные глаза с расширенными зрачками.
– Леня, раздай всем. Чистый продукт, с одного раза ничего не будет, – после он снова впал в беспамятство и не приходил в себя еще около часа.
Вынырнув из дурмана в очередной раз, он пожаловался во всеуслышанье на не слишком большую дозу. Встал и начал ходить по комнате, плохо контролируя прилив ярости.
– Ты всех обколол? – обратился он к Лене.
Крепыш лежал в отрубе на полу. Сивый рывком поднял того на ноги и стал хлестать по лицу.
– Ты всех обколол? Я тебя спрашиваю.
Леня действительно выполнил задание и понемногу разлил всем сокамерникам по венам чистейший героин, но отвечать на вопросы в те мгновения, когда в мозгу возникают райские сады, он не мог.
Не получив ответа, Сивый расходился все больше. Теперь он кричал.
– Обколоты все?! Э! – Теперь он бил свою жертву беспрерывно.
Перепугавшись, что дело может закончиться мокрухой, сторож, не сумевший избежать укола, стал молотить кулаками, не чувствующими боли от ударов, в стальную дверь и орать:
– Помогите! Убивают!
Сивый не обращал внимания на призывающего к помощи сокамерника и продолжал свое безнадежное занятие по выбиванию слова «да» из тела Лени.
Запор лязгнул, дверь открылась, и в камеру вбежал один надзиратель с дубинкой наперевес, а другой остался стоять в дверях с резиновым демократизатором наготове.
Получив пару ударов по спине, Сивый наконец очухался и тупо уставился на здорового сержанта, отпустив Леню. В спине появилась какая-то тяжесть, но он не воспринимал ее как боль. Просто там что-то начало набухать. Тем не менее до него быстро дошло, что его ударили.
Не теряя ни секунды, он переключился на надзирателя, схватив его за грудки и толкнув к стене. Тот полетел назад через подставленную, может, случайно, а может, и нет, кем-то ногу и ударился затылком о стену.
Увидев, что его напарника гасят посреди камеры, второй надзиратель рванулся вперед. Но тут из дурмана выплыл Леня и очень удивился несущемуся на него мужику со свирепым лицом. Он даже не помнил, где он, но юношеские годы, проведенные в боксерской школе, не прошли даром – мозги немного отбили, но зато даже под кайфом он мог драться. Причем уверенности в реальности всего происходящего в те моменты у него не было никакой. Просто на него несется человек с какой-то палкой, и отчего-то он даже в форме. А кому какое дело, может, он военный. Может, все вообще глубокий бред. Увернувшись от удара, Леня сам приложился к подбородку надзирателя снизу вверх. От сильного удара голова тюремщика откинулась назад, после чего он рухнул, выбросив вперед начищенные сапоги.
Стало тихо. Никто из семерых не шевелился, не пищал и не стучал. Лупая друг в дружку глазами, Леня с Сивым стояли посреди камеры, не зная, что теперь делать. Дверь открыта. Вот он, путь к свободе. Им надо открыть две двери в коридоре, сваренные из стальных прутьев. Выйти на задний двор, а там перелезть через забор, и все. Они будут в городе. На них нет арестантской одежды. Каждый сидел в своем тряпье. Отстегнуть кольцо со связкой ключей от пояса надзирателя – и вперед.
Сивый, будь он в здравом уме, и не повелся бы на такое. Зачем ему куда-то бежать, если и так выпустят. Еще и извинятся. В голове так и крутилась фраза:
– Нам не стоит этого делать.
Но тут один из семерки смелых выглянул в коридор. Механизатор из местных стоял на четвереньках, выше пока он подняться не мог, так как и треть шприца оказалась для него с ног сшибающей дозой, и тихо информировал:
– В коридоре никого нет. Входная решетка заперта. За ней еще одна. А дальше надо подняться из подвала вверх по лестнице и можно увидеть небо, – последнюю фразу он произносил, прислонившись к открытой двери и мечтательно глядя в потолок.
Вместо того чтобы отказаться от побега, Сивый заорал:
– Меня не имеют права здесь держать!
Толпа поддержала предводителя, и семеро обколотых подозреваемых рванули на волю.
Чем больше они двигались, тем быстрее приходили в себя. Оба запора открыли без проблем. Перед выходом во двор Сивый дал команду:
– Никто не идет к себе домой. Ни к родным, ни к близким, ни к знакомым. Нам надо постараться выйти за поселок. Дойти до трассы, взять машину и уехать.
Порывшись в ящиках надзирателей, Леня обнаружил несколько фонариков, зажигалку и пачку дешевых сигарет с фильтром.
Чем больше они двигались, тем быстрее приходили в себя. Оба запора открыли без проблем. Перед выходом во двор Сивый дал команду:
– Никто не идет к себе домой. Ни к родным, ни к близким, ни к знакомым. Нам надо постараться выйти за поселок. Дойти до трассы, взять машину и уехать.
Порывшись в ящиках надзирателей, Леня обнаружил несколько фонариков, зажигалку и пачку дешевых сигарет с фильтром.
– Фонарики раздай, а сигареты с зажигалкой сюда, – распорядился Сивый. – Ну что, механизатор, – он потрепал по загривку небритого плотного черноволосого мужика в рваном индийском свитере, – теперь ты у нас за разведчика. Поднимись по лестнице, глянь, есть во дворе кто-нибудь.
Генерал Веретенко и комбат немного отошли от побасенок в машинном парке и к вечеру чувствовали себя вроде как и ничего.
Личный состав, подшитый, выглаженный и начищенный, поротно подходил к столовой и под зорким оком дежурного – старшего сержанта Агапова – рассаживался за столы. Зал в батальоне был построен с запасом, и все военнослужащие ели за один заход. Обед не растягивался. После того как прошла первая рота, появились инспектора в окружении местного командования.
Для двенадцати человек офицерского состава был специально подготовлен столик, еда на котором действительно ничем не отличалась от пищи, принимаемой сегодня солдатами.
Генерал-майор ел с аппетитом, и подчиненным не оставалось ничего иного, как поглощать вполне прилично приготовленное картофельное пюре с котлеткой.
Запив еду компотом, Веретенко достал платок, вытер губы и оглядел зал. Половина столов уже опустела. Он с непривычки проковырялся намного дольше обычного солдата. А может, специально никуда не торопился. Долго все разжевывал.
Стойлохряков знал наперед, что подаваемый ужин не может быть плохим или даже средним. Но меню не должно быть и откровенно вызывающим. Чуть получше, чуть-чуть. Так должно казаться генералу. Нельзя же не отметить приезд столь высоких гостей.
– Все хорошо, комбат, – десантура потянулся. – Если ты так кормишь своих людей каждый день, откуда жалобы?
У Стойлохрякова на сей случай имелась отповедь.
– Да маменькин сынок попался какой-нибудь. Родичи тряслись над ним. Кормили карамелью. А здесь каша да картошка.
– Каша и еще раз каша, – поправил генерал. – Хорошо хоть для комиссии стараешься.
В столовой назревал круглый стол. Напидоренный капитан отдал тарелку приставленному к столу Багорину и вытащил блокнот.
Стойлохрякову не могло понравиться такое, но приходилось терпеть.
– Когда прекратишь, подполковник, солдат морить голодом? Счета проверены. Денег выделяется достаточно. Порции у тебя не такие здоровые-то на повседневке, сегодня исключение.
– Никак нет, – вяло произнес комбат, вздыхая. Живот поднялся и уперся в стол. Еще немного – и стаканы с компотом опрокинулись бы.
– Напиток хороший, расстарался, – генерал засмеялся, и остальные следом за ним.
Майор Холодец не удержался:
– Самое то, для здоровых ничего – полезно, остальным тоже в самый желудок попадет. Лучше всякого холодного чая, который у нас обычно за компот проходит.
Стойлохряков рыкнул и залпом допил стакан вишневого компота.
– Молодец, майор, – генерал смеялся. – Правду-матку прямо в глаза. Ладно, комбат, считай, зачтено тебе. Господа офицеры, – генерал посмотрел на свои часы, остальные тоже вперились в циферблаты на левой руке. – Сейчас девятнадцать сорок пять.
Майор Холодец пояснил:
– Большая стрелка до восьми не дошла три пятиминутных деления.
– Чего? – не уловил сопровождающий генерала капитан.
– Ну, я говорю, еще немного – и восемь.
– Господа офицеры, прошу тишины. Петр Валерьевич, мне нужно десять солдат.
Стойлохряков от радости из-за положительного результата проверки раздухарился.
– Да не вопрос. Сейчас прямо с наряда возьмем. А для чего люди?
Запуская двигатель грузовика, Резинкин не прекращал дивиться армейскому дурдому. Может нормальный человек приказать солдатам ехать черт его знает куда, черт его знает зачем?... Вот и он о том же.
Ему было приказано следовать за «Мерседесом» и не задавать вопросов. Наряд как раз успел налопаться, когда людям объявили, что их снимают с работ. Радости не было предела. О том, что им предстоит дальше, задумывались немногие. Точнее, только старший сержант Агапов возмутился.
– Куда это, товарищ лейтенант?... Нам и тут ничего.
Мудрецкий насупился.
– Мне комбат приказал, а комбату генерал. Не задавай больше вопросов.
Лейтенант с Агаповым сели в кабину, остальные в кузов. Дело шло к ночи. Неожиданно оптимизм сменился новыми опасениями. Веселого не ожидалось. Теперь большинство было просто уверено, что везут их на очередные сверхсрочные работы.
«Мерседес» генерала, «Волга» сопровождения и «Ауди» комбата остановились на небольшой опушке на окраине леса.
Резинкин застопорился в сторонке и стал ждать.
Веретенко выбрался из «мерса», потянулся, огляделся. К нему подошел комбат.
– Строй людей, Петр Валерьевич. В одну шеренгу, – генерал обошел машину, открыл багажник и достал ружье неизвестной Стойлохрякову конструкции.
– Это вы чего? – забасил комбат. – Зачем людей?
– Перестань, Петр Валерьевич, играть будем. Пейнтбол. Слышал когда нибудь?
– Куда его бол?
– Шариками с краской друг в друга стреляют. Сейчас поймешь.
Генерал подошел к построенным солдатам.
– Будем играть в зайцев и охотников. – Привыкший ко всему отдельный химвзвод не шелохнулся. На генерала смотрели, как на пустое место. Выражение лиц точно передавала фраза: «А нам насрать на твои идиотские выходки». Ну куда ж нашей армии без идиотов-генералов. Без них она с места не сдвинется.
Стойлохряков ожидал чего угодно, только не игр.
– Правила игры простые. Вы, – он обвел строй широким жестом, – зайцы. Я, ваш комбат, начальник штаба Холодец, члены комиссии – охотники. Сейчас лейтенант Мудрецкий, мой адъютант и два водителя расходятся в четыре вершины условного квадрата. Сторона квадрата – сорок шагов. В каждой вершине квадрата вешки, пардон, помощники, будут держать по фонарю, бьющему узким пучком света. Лучи пересекутся под прямым углом и обозначат контуры квадрата. Мы ставим три легковые машины так, что в центре квадрата образуется небольшой пятачок, на котором и выберет себе позицию каждый из охотников. Заяц считается спасшимся, если он окажется внутри квадрата без единого маркера на теле. Из вашей команды должно спастись три зайца. У вас будет три попытки. В случае успеха каждому сектору приз на барабане – по три котлеты из столовой и трехлитровой банке вишневого компота. Да, комбат?
Стойлохряков потихоньку стал въезжать в суть, и идея ему понравилась. Стоп.
– Товарищ генерал, – комбат сделал интеллектуальную физиономию, обращаясь к генералу. – Как же мы их разглядим? Ведь уже ночь.
– Сейчас скажу, дайте объяснить вашему личному составу мои правила. Если спасется пять зайцев, то мы поменяемся местами с выжившими. И они получат возможность попасть шариком с краской в самого генерала Веретенко, – здесь генерал рассмеялся, его тут же поддержали все офицеры, а майор Холодец от себя добавил:
– Ничего, бегать по лесу – это вам не в столовой чашки драить и котлы вылизывать. Сами знаете, куда себе ложку с едой засунуть, а тут и думать не надо.
Единственное, что комбата не устраивало, так это наличие даже теоретической возможности поменяться с солдатами местами. Он не представлял себя ползущим по полю под какими-то шариками. Зато Простаков очень живо вообразил предстоящую картину, как в излюбленных им комиксах: в цвете и с белыми облачками реплик, которые детям до шестнадцати читать не рекомендуется. Ничего, он бы купил такие.
– Подполковникам и генералам бегать нельзя, – совершенно серьезно произнес тот, попутно окидывая взглядом дородные фигуры вышестоящего начальства. – В мирное время это вызывает смех, а в военное – панику.
Стойлохряков поперхнулся воздухом, выслушав столь глубокие размышления, и хотел было вставить свое веское отцовское, но генерал его опередил:
– Солдат должен уметь справиться с любой проблемой, вплоть до естественных позывов организма... – тут Веретенко на время приумолк. Ему казалось, что что-то он не так сказал, но что именно, ударяющие в голову остатки спиртного никак не давали понять. – В общем, смех и панику вы должны были оставить на гражданке, а кто это сделать забыл... – генерал во второй раз умолк, сдвинув ружьем непонятной конструкции фуражку на глаза и почесав им затылок. – Короче, ведите себя так, как будто вы культурные люди.
Солдаты понимающе молчали.
– Теперь о том, как мы будем видеть друг друга. Капитан, давайте сюда фонари. – Из багажника была извлечена сумка. – Каждый в руке должен держать вот такой фонарик.