– Э!
– Э! Ты чего?! – Караульные начали вставать.
Леха изловчился и другой рукой успел ухватить второго арестанта за шиворот. Он поднапрягся и соединил две головенки.
Раздался глухой звук. Оглушенные солдаты в беспамятстве упали на землю.
Караульные пятились назад. Они не успели достать штык-ножи. В одном прыжке «два ивана» завалил обоих. После падения быстро вскочил. Тук. Тук. Оба в нокдауне. Так и не успели подняться после падения.
Когда солдатики очухались, штык-ножи перешли к Простакову. Да ему холодное оружие и не нужно, и так справится.
– Бегом к машине! – отдал он приказание все тем же заставляющим стынуть в жилах кровь басом. – Передо мной медведи посреди зимы обсирались. Вы слышите, черви? Если кто-то попытается бежать – поймаю и оторву ноги.
В четыре вечера ходом работ решил поинтересоваться начальник гауптвахты – капитан Смирнов. Выдрыхнувшись после обеда, он в прекрасном настроении вышел во двор.
Первыми бросились в глаза аккуратно уложенные кирпичи.
«Молодцы, – подумал он. – Когда солдаты в последний раз так аккуратно работали? Наверное, тот здоровый напахался. Поспокойнее будет».
Долго искать арестантов, а вместе с ними и караул не пришлось. Они сидели рядком на корточках, а перед ними на пенечке, поигрывая ножами, расположился Леха.
Рука капитана инстинктивно потянулась к бедру. Пистолета нет.
«Разоружил охрану. Что у него на уме? Он не убежал. Надо бы за оружием. Поздно. Заметил».
– Идите сюда! – спокойно позвал Простаков.
Капитана передернуло. Он отвернулся. Затем повернулся снова.
– Кто?! Я?! Я иду. Конечно, иду! Сиди, не вставай.
Офицер подошел и остановился в двух метрах. У всех четверых сидящих на корточках были биты морды.
– Что здесь произошло? – мягко начал капитан, медленно проводя рукой по запотевшей лысине. Он не пялился на оружие, но периферийным зрением контролировал лезвия.
Леха и не думал угрожать.
– Помогать мне не хотели, – он отправил сталь в ножны.
– Понимаю, – офицер приблизился еще на метр. – Оружие надо бы отдать.
– Конечно, забирайте, оно ж денег стоит, я понимаю, – Леха спокойно протянул офицеру ножи.
Смирнов тяжело выдохнул.
– Вы устали? – Здоровяк снова превратился в белого и пушистого кролика.
Лысый вяло улыбнулся.
– Немного, вот пока к тебе шел.
– Давление?
У мамы иногда болела голова. Она говорила, что это из-за давления. Других причин, по которым человеку может нездоровиться, Леха не знал.
– Вероятно, – согласился Смирнов. – Здесь, я смотрю, все нормально. Можно идти обратно.
Даже овладев оружием, начальник гауптвахты не чувствовал себя в безопасности и не спешил орать.
Четверо стали было вяло подниматься. Ноги у них явно отекли. Сколько же они тут просидели?
– Я сейчас вернусь, провожу товарища до места. А вы, раздолбаи, чтобы сидели вот точно так же. Пошли, Простаков.
* * *– Решетка, видишь, выдрана, – сержант вертел связку ключей на шнурке.
Фрол посмотрел на сваренные между собой прутья, затем на окошко под потолком.
– Сделаешь раствор, вмуруешь ее на место.
Фрол неуклюже работал мастерком. В своей жизни он ни разу не брал в руки этот инструмент. Как оказалось, для того чтобы размешивать в ведре раствор, нужна была некоторая сила в предплечье.
Приноравливаться пришлось, снося лишения. Решетку-то он кое-как приладил, встав на внесенный в камеру табурет, а вот замазать нормально не мог. Не доставал до верхних выбоин и с табурета.
Раствор не хотел держаться на мастерке и все время шмякался на пол, а когда он наконец доносил его до нужного места, раздавался следующий шмяк.
– Я есть хочу, – пожаловался Леха по дороге.
– Ничего, сейчас накормим, – голос у офицера был добрый, ласковый.
Только когда за Лехой снова защелкнулся замок, Смирнов позволил себе крякнуть по-мужски. До сего момента он был больше девочкой, нежели мальчиком.
– Скоро принесут пожрать! – резко объявил он. – Потерпи, голубок!
– Ага, – согласился новобранец, забывая про офицера и разглядывая маленького пацанчика, бросившегося заделывать на место выдернутую решетку и обернувшегося на шум.
В камеру вводили животное, от которого несло необузданной природной мощью.
Сглотнув, Фрол слез со стула и стал смотреть то на капитана, то на детину, пытаясь уловить, в каком настроении находится гигант.
Замок камеры щелкнул.
– Привет, – первыми поздоровались два метра и протянули руку. – Я Леха.
– Фрол, – ответил паренек с жиденькими русыми волосиками, подавая запястье. – Извини, рука грязная, в растворе. Какой идиот решетку выдернул? Через это окошко даже я не пролезу.
– Я и не пытался лезть. Меня просто разозлили, – стал оправдываться Леха. Он и сам не ожидал, что будет объясняться перед этим маленьким.
Фрол уловил в голосе неуверенность. Здоровый-то он здоровый, но ко всякому детине можно подход найти. Эти переростки тихие и спокойные, если их не доставать.
– Поможешь?
– Помогу. А что делать?
– Понимаешь, мне даже со стула неудобно. Ты здоровый. Давай я тебе на плечи сяду, ты ведро подержишь. Мы эту решетку мигом вмуруем.
– Давай. Только я есть хочу.
– Тебе много надо, – посочувствовал Фрол, хорошенько размешивая раствор. – Ничего, скоро принесут.
– А тебе хватает? – Простаков сразу для себя сделал вывод, что новый его знакомый очень умный и знает намного больше него. Он вообще не такой, как те, с кем ему приходилось сталкиваться до сих пор. От паренька несло хитростью за версту. Угловатая быстрая мимика в сочетании с четкими выверенными движениями делала его похожим на ласку. А ласка – зверь хитрый.
– Мне тоже не хватает. Да разве это еда?
– Точно, – согласился Леха. – Ты сколько прослужил?
Простакову формы еще не выдали и, стоя сейчас посреди камеры в гражданке, о своем сроке службы, который равнялся нулю, он мог и не заикаться.
Фрол подбоченился.
– Один.
– Год?
Валетов прикинул, стоит ли говорить правду. С этим лучше не хитрить, за что-то же он попал сюда...
– День.
Простаков рассмеялся на всю «губу».
– А я десять!
– Дней?!
– Часов! Чего стоишь, лезь на плечи. Будем мою решетку замазывать.
Мимо камеры протопал сержант, сопровождая авторитета из овощехранилища.
– Эй, пидорасы, что это у вас за поза!
Рука у Фрола дрогнула, и он капнул на нос Простакову.
– Извини.
– Ерунда, – машина смерти развернулась от окна и направила оптику на объект.
Сержант Витек заторопил подконвойного:
– Пойдем, чего ты встал. Иди в свою камеру.
– Дай посмотреть, как два запаха трахаются.
Алексей подошел к решетке, не снимая с плеч Фрола. Резким движением он окатил оборзевшего солдатика раствором из ведра, которое держал в руках. Еще не вся жижа коснулась лица нахала, а уже мощная рука, пролетев сквозь прутья, ухватила его и притянула к заграждению.
– Извинись.
Раствор попал козлу в глаза, и он начал истошно вопить, но Леха не отпускал.
– Скажи: «Прошу прощения!»
Еще немного, и голова солдата прошла бы между прутьями, отбросив уши.
Фрол, сидя на плечах, щелкнул по темечку мастодонта.
– Отпусти его! Хватит. Пусть идет глаза мыть!
Леха послушался. Отошел в глубь камеры.
– Валетов, все убрать! – орал сержант, уводя в туалет своего знакомого.
Фрол слез с Простакова.
– Ты идиот! Если он потеряет зрение, тебя засудят лет на десять!
Леха опешил.
– Правда? – Мямля растеклась по его собственным губам.
– Прявдя, – передразнил Фрол.
Решетку они заделали, от раствора все отмыли. С нахалом обошлось. Капитан Смирнов, узнав о происшествии, добавил всем участникам инцидента по двое суток, сержанту влепил выговор.
Больше всех недоумевал Валетов. Ему-то за что? Он сидел на плечах у Лехи и никого не трогал.
После ужина – сечка, кусок черняги, несладкий чай – к Лехе в камеру вошел капитан. Здоровяк удосужился прекратить лежку и сесть на койке.
– Когда входит офицер, надо вставать, молодой человек.
«С чего это он заискивает?»
Простаков встал.
– А вы нас обманули. Еды до ужина нам так и не принесли.
– Извините, больше не повторится, – офицер издевательски расшаркался, делая реверанс. – Вы знакомы лично с генералом Серпуховым?
– С Антоном? – Леха улыбался шире некуда.
Капитан помрачнел. Неужели все так плохо?
– Да, с Антоном.
– Вместе охотились. А что с ним?
– С ним ничего. Заботится о тебе, понял? Лично. Генерал-лейтенант о тебе вспомнил, детина.
– Кто детина, а кто хворостина.
– Разговоры!
– Чего вы кричите?
Смирнов закатил глаза.
– Урод, – прошипел он от полного бессилия.
– Сам урод.
– А-а, ы-ы, ну ладно, – смирившись с неизбежным, капитан, привыкший опрокидывать и ломать всех и вся, спокойно заговорил: – Если бы не генерал, ты бы у меня...
– Или ты бы у меня, – перебил Простаков, находясь на волне душевного подъема и почуяв свободу, чем вызвал очередной заход зрачков за веки.
– Ты направляешься в учебную часть. Будешь сержантом. Командиром отделения.
– Сразу! – воскликнул радостный Леха.
– Через шесть месяцев, – больше никаких эпитетов Смирнов не добавлял. – Будешь химиком. «Зарин Зоманычем».
– А это кто?
– Вот там и узнаешь.
– Там через камеру Фрол сидит. Можно и его?
– Валетов? Ну какой из него сержант?
– Я буду за двоих. Я могу командовать хоть взводом, хоть полком.
Смирнов подошел вплотную.
– Мальчик, ты хозяйством своим научись командовать, когда ему лечь, когда встать, потом поучись лет пять в военном училище.
– Значит, если хрен стоит, то в училище не возьмут?
– Молчать! Забирай с собой этого полудохлого. И катитесь отсюда ко всем чертям!
Валетов не скрывал радости от того, что его выпускают и отправляют в учебку, да еще и с Лехой. Пусть химиком, какая разница. С таким приятелем ему будет легче служить. Лично знаком с генералом, разве плохо?
Отбывающие в часть стояли напротив капитана, оформлявшего бумаги.
Не скрывая улыбочки, Фрол нашептывал на ухо пригнувшемуся к нему сибиряку:
– Со мной в камере пацан сидит. Говорят, что он десять килограммов масла украл, но в это я не верю. Он волшебный...
– Как это?
– Чудной значит.
– Дурачок, что ли?
– Ну, типа того. В части его обижают. Попроси, чтоб задержали здесь подольше. Ему тут лучше.
– Товарищ капитан.
– Чего.
– Подержите соседа Фрола подольше. Его в части обижают. Ему здесь лучше.
Капитан перестал писать и задумался.
– Запросто. Держать – не отпускать. Если он еще расскажет, кто его обижает.
– Ему в санаторий надо.
– Ну-ну, может, тогда и в санаторий устроим.
Ехать никуда не пришлось. За новобранцами, успевшими ознакомиться с современными реалиями гарнизонной губы, пришел маленький, ростом с Фрола, сержант с двумя фуфайками под мышкой.
Нагловатая, со вздернутым курносым носом физиономия щеголяла ярко-красными губами, прямо как у девушки. Афганка, осветленная хлоркой, ладно сидела на крепком торсе, укороченные кирзовые сапоги сверкали, кепочка отутюжена, звездочка на лбу горит. Почти как у Пушкина: «...месяц под косой блестит, а во лбу звезда горит...», но то про Царевну Лебедь сказано.
Сержант Никодимов, так он представился капитану, оценил кроссовки Валетова долгим жадным взглядом.
– Надевайте тулупы и шагом марш за сержантом, – скомандовал капитан.
– А как же джинсы? – Фролу было жаль штаны, замененные на старую форму.
– Гражданку носить в части не положено.
Фуфайка на Простакова не полезла, пришлось нести в руках. Фрол же, надев свою, сразу в ней затерялся основательно, без какой бы то ни было маскировки. Просто получилась ходячая фуфайка с головой.
– А другого размера нет? – недовольно проворчал он. – Я в ней, как пугало огородное.
– Ничего, ничего, солдат должен вызывать чувство паники у противника.
– Так прежде, чем я окажусь лицом к лицу с противником, я всю Российскую армию распугаю.
Капитан остановился, задумавшись, и глубокомысленно произнес:
– Нашу армию таким не напугаешь, она и не к такому привычная.
Глава 5 АВИТАМИНОЗ
Протопав вокруг плаца в колонне по одному, новобранцы вошли в подъезд трехэтажного здания.
Один солдат со штык-ножом на поясе стоял около тумбочки, другой мыл длинный прямой коридор.
– За мной, – скомандовал сержант большому и маленькому.
Пацаны потопали по казарме в самый конец. По обе стороны от коридора – койки, койки, койки.
Фрол к радости для себя заметил наволочки на подушках. Комфорт.
От общей массы коек два десятка кроватей были отделены символической фанерной перегородкой. Если в основной части казармы солдат не было, то здесь кипела жизнь.
Фрол и Алексей с радостью для себя обнаружили еще с десяток обритых наголо пацанов. На всех была армейская форма. Никто на кроватях не валялся, все сидели на табуретках и отходили от ужина.
Увидев Простакова, кто-то тихо присвистнул.
– Твоя, – Никодимов указал пальцем на Простакова, затем на койку. То же он проделал и по отношению к Фролу, определив ему место над сибиряком. – Присяга у вас через две недели.
Ближе к девяти вечера к молодым вошел прапорщик. Широкое, как сковорода, лицо с толстыми губами и лоснящимися щеками, с глубокими кисточками морщин около карих узких глаз и красным, вероятно, никогда не бледнеющим носом излучало в пространство любовь к ближнему, если он в форме, желание помочь, если он в форме, даже возможность налить в стакан водяры, но если... Да-да, только тогда. Может быть, время от времени прапорщик становился сволочью, но только по службе. Такое доброе лицо не может принадлежать гаду.
Кто-то гаркнул:
– Встать, смирно!
Все вскочили с табуретов, побросав кто устав, кто иголку с ниткой.
– Вольно, садись, – крякнул недотраханный офицер или перетраханный солдат, что одно и то же – в результате прапорщик получается.
Подразделение запахов плюхнулось на мягкие места.
– Новенькие, пошли со мной, – прапорщик обратил внимание на неудачные попытки защитника Отечества подшить воротничок. – Что ты делаешь, Катерпиллер.
– Катерпиллер – это трактор, – буркнул кто-то позади Фрола.
– Как там тебя?
Солдат назвался:
– Кратерский, товарищ прапорщик.
– Да-а-а. А имя есть?
– Дормидонт.
– А отчество?
– Феофилактович.
– И как мне прикажешь все это запоминать? – Тяжело вздохнув, прапорщик встал на середину прохода, отобрав у Кратерского китель, подшиву, нитку и иголку. – Смотрим сюда. Сейчас бабу трахать будем, – переложив принадлежности в одну руку, мужик достал очки из нагрудного кармана кителя и водрузил их на нос, после чего стал похож на школьного учителя.
Надо ли говорить, что жители самых глухих деревень, и самых крупных мегаполисов, и средних размеров поселений напрягли зрение и навострили уши.
– Первым делом надо что?
– Подмыться! – выкрикнул Фрол.
Народ заржал.
– Не верно. Надо подумать о безопасном сексе. Надо надеть что? Катерпиллер?
Дормидонт покраснел.
– Наперсток надо надеть. Наперсток. Но наперстка у меня нет, поэтому рискую получить СПИД. Итак, вставляем, – прапорщик быстро вдел нитку в игольное ушко. – Вот, со второго раза попал. Неплохо. Теперь сразу ведем ее на постель. Так, постель не подготовлена, оставляем наших молодоженов в состоянии неопределенности перед первой брачной ночью, – он воткнул иголку с ниткой в рукав своей темно-зеленой формы. – Берем белую тряпочку стандартного образца, которая называется как, Катерпиллер?
Солдат покраснел еще больше.
– Если ты думаешь, что точно так же, как и в первый раз, то ты прав. – Дормидонт продолжал смущаться. – В более литературном варианте фрагмент материи, предназначенный для того, чтобы грязная шея не терла воротничок кителя, называется «подшива». Некоторые особо умные военнослужащие режут на это дело простыни, но у меня такого не наблюдается. Прикладываем подшиву к вороту, вот так. Теперь снова возвращаемся к нашей парочке и первым делом задеваем за живое. Вот так. Наживили. Дальше легче, возюкаем туда-сюда и постоянно натягиваем, чтобы больше кайфа. Всем видно?
Со стороны входной двери стал нарастать топот множества тяжелых сапог. Гул становился все сильнее, все громче, пока не перешел в рев. Затем набравшая силу волна пошла на убыль.
– Становись! – раздавалось из коридора.
Учебная рота радиационной, химической и бактериологической защиты, сокращенно РХБЗ, выстраивалась в коридоре.
– Товарищ прапорщик, общее построение, – в закуток вошел подтянутый старший сержант.
Простаков выглянул в коридор и увидел, что военнослужащие уже стоят в две шеренги.
– А у меня формы нет, – пробасил он обиженно. Даже на Валетове было обмундирование, правда, старого образца, но все же.
– В край, последним.
Новобранцы строились напротив своего кубрика отдельно от остальных, что подчеркивало их второсортность. Солдат до присяги – еще не солдат.
В результате Леха возвышался рядом с Фролом. Вся рота успела поглазеть на здоровяка. Кто-то помалкивал, у кого-то язык за зубами не держался.
– Башня.
– Ого-го.
– Монстр.
– Мужчина, – неслось из уст.
Леха надул губы и стал смотреть прямо перед собой.
– Смирно! – скомандовал прапорщик.
На этаж вошел среднего роста капитан с округлым, пухлым, лоснящимся лицом. Узкие черные глазки стреляли из-под густых бровей, оценивая контингент. Леха почувствовал, что и на него тоже посмотрели, а в это время прапорщик докладывал:
– Товарищ командир, вторая рота учебного батальона радиационной, химической и бактериологической защиты по вашему приказанию построена.