– Вряд ли, – покачал головой Женька. – Какой же дурак убивает курицу, несущую золотые яйца? Твой отец представлял для него ценность живой, а не мертвый.
– Ну а если папа отказался платить? Шантажист мог разозлиться. Ты ведь знаешь, убийца, скорее всего, ничего не планировал, и папина смерть явилась результатом случайности.
– Такая версия тоже имеет право на существование, – кивнул Фисуненко, – но по опыту знаю, что шантажисты редко обладают достаточной долей смелости, чтобы оказаться в подобном положении. Они рассчитывают на то, что жертва послушно станет выкладывать денежки, и не ожидают отказа. В этом случае самое страшное, что они могут сделать, это придать огласке факты, которые объект шантажа пытается скрыть. Эти ребята – народ трусоватый и вряд ли способный на убийство. Скорее, по твоей версии, Григорий Сергеевич мог вспылить и ударить шантажиста, а не наоборот!
После разговора с Женькой Рита кинулась домой. По счастью, там никого не оказалось, и она смогла спокойно заняться обыском. Девушка снова перерыла ящики отцовского стола в поисках бумажки, подобной той, что показал Женя, но, как и ожидалось, безуспешно. Тогда она решила пошарить в гардеробе. У Григория Сергеевича было много одежды, и она отличалась прекрасным качеством лучших европейских фирм. А еще он питал слабость к старинной мебели. Гардероб черного дерева был огромным, и туда могло поместиться в два раза больше вещей, чем имелось у отца. Никогда в жизни Рита туда не заглядывала и сейчас чувствовала себя виноватой, перетряхивая отцовские костюмы и пальто. Она поймала себя на том, что бормочет что-то вроде: «Извини, папа, это для пользы дела!» Рита уже собиралась закрыть створки шкафа, как вдруг ее внимание привлекла за что-то зацепившаяся пола пиджака. Задняя стенка гардероба на вид казалась гладкой, но тем не менее каким-то образом держала пиджак. Рита провела рукой по поверхности и нащупала щель. Это означало, что у отца в шкафу есть что-то вроде сейфа, оставалось только выяснить, как он открывается. Она подергала пиджак, но ничего не произошло: материал плотно засел в щели. Тогда заинтригованная Рита принялась ощупывать боковые стенки гардероба. Наконец ее рука нашарила выпуклость. Она слегка надавила, и дверца замаскированного сейфа с тихим щелчком распахнулась, высвободив отцовский пиджак. Рита запустила руку внутрь и извлекла из недр сейфа кожаную папку, пачку писем и коробку из-под шоколадных конфет. Больше там ничего не было. Рита начала исследование с коробки. Открыв крышку, она увидела, что та набита зелеными купюрами достоинством в пятьдесят и сто долларов. После того как она пересчитала деньги, выяснилось, что всего там находилось ровно тридцать тысяч. Не похоже на заначку! Отец никогда не прятал денег от матери. У них была общая семейная касса, и каждый из членов семьи мог взять сколько нужно. В свете того, что стало известно Рите, эти тридцать тысяч долларов больше всего напоминали выкуп. Итак, все немного прояснялось, но одновременно еще больше запутывалось: отец получил письмо от неизвестного с требованием денег. У него не оказалось свободной наличности, и он взял у кого-то в долг. Очевидно, Григорий Сергеевич собирался заплатить шантажисту, а значит, у того не могло быть причин для убийства, даже если предположить, вопреки Женькиному убеждению, что этот человек способен на подобный шаг.
После осмотра коробки Рита приступила к разбору внушительной пачки писем. Все они были в простых белых конвертах без адреса, на лицевой стороне стояли печатные буквы «Г.С.». Рита вытащила из конверта первое письмо, и сразу стало ясно, что оно написано отцовской рукой. Начиналось письмо так: «Милый мой, дорогой ежик! Ты представить себе не можешь, как я соскучился. Каждую свободную минуту я думаю о тебе…» Ежик?! Рита знала, что отец неравнодушен к противоположному полу и о том, что он изменял матери, однако получить в руки неопровержимое доказательство оказалось тяжелее, чем можно было предполагать. Ее удивляло не наличие у отца любовницы, а то, что эти ласковые слова написаны человеком, которого Рита считала неспособным на проявление нежных чувств!
Вернувшись к чтению, девушка уже не могла оторваться. Отец писал неизвестной женщине о том, о чем не знали даже члены семьи: о репетициях, проблемах в театре, своих мыслях и идеях новых спектаклей, даже о финансовой стороне дел. Только о детях и жене там не было ни слова. Каждая строчка дышала страстью, и Рита ни за что не поверила бы, что автором являлся отец, если бы не знала его почерк. Последние несколько писем в пачке были другими по тону и содержанию. Похоже, отцовская пассия решила порвать с ним, и он пытался вернуть ее расположение. Один конверт в самом низу отличался от предыдущих. На нем твердым, аккуратным почерком значился адрес отцовского театра, но обратного адреса не стояло. Рита развернула сложенный вдвое листок. Послание оказалось коротким: «Дорогой Гриша, я понимаю, что кажусь тебе жестокой, но ничего уже нельзя изменить: я люблю другого человека. Ты выдающийся и талантливый человек, в этом мало кто может с тобой сравниться, и у тебя есть дело, которое ты любишь больше, чем мог бы любить женщину. Я не предлагаю тебе остаться друзьями, потому что знаю, ты не сможешь. Прости. Г.С.» Внизу имелась еще приписка: «Возвращаю тебе письма, которые ты мне присылал, делай с ними что пожелаешь».
Вот так просто и вежливо неизвестная Г.С. дала отставку Великому и Ужасному Григорию Синявскому! Почему отец не уничтожил письма? Рита невольно испытала уважение к женщине, которая сумела привязать к себе отца и оказалась настолько порядочной, что решила честно и открыто завершить их отношения.
Последним объектом исследования стала серая кожаная папка без опознавательных знаков. Открывая ее, Рита думала, что там не может быть ничего такого, что удивило бы ее больше, чем письма, но ошиблась. Внутри папки оказалась нотариально заверенная последняя воля Григория Сергеевича Синявского. Рита понятия не имела, что отец составил завещание!
Глава 6
Панихида продолжалась полных три часа. Бесконечные вереницы людей, большинство которых Рита никогда не видела, проходили мимо гроба, возлагали цветы и говорили громкие речи. Она слушала вполуха, но не могла не заметить того, что, упоминая о множестве заслуг Синявского в области балета и вообще питерской культуры, ни один из пришедших проститься с ее отцом не сказал, что тот был хорошим, добрым человеком – видимо, так сильно лгать не позволяли даже похороны.
Митя и Егор Стефанович все время находились рядом. Квасницкий организовал поминки в специально арендованном банкетном зале «Da Albertone» – Рита никогда там не бывала, однако знала, что это один из самых дорогих ресторанов города. Байрамов на панихиде не появился. Когда толпа провожающих Синявского в последний путь в нескольких заказных автобусах прибыла на кладбище, Рита поймала себя на том, что ищет среди людей лицо Игоря. Она понимала, почему он не пришел. Городским властям пришлось организовать полицейское оцепление, так как журналисты со своими камерами и аппаратурой буквально осаждали территорию. Им хотелось горячих новостей об убийстве знаменитости, и многие наверняка мечтали взять интервью у основного подозреваемого по делу. Над гробом, настоящим произведением искусства, стоившим целое состояние, снова произносились речи. К Наталье Ильиничне, Рите, ее сестре и брату подходили люди с соболезнованиями. Пришли и те, кто надеялся, что со смертью директора театра умрет и его дело, а значит, появится возможность выгодно перекупить его, ведь не сможет же дочь занять место художественного руководителя! Принимая соболезнования и механически подставляя щеку для сочувственных поцелуев, Рита вдруг подумала, что таинственная Г.С., о чьем романе с отцом она неожиданно узнала, тоже могла оказаться среди присутствующих. Она видела вокруг множество красивых женских лиц, но как узнать, которая из них – она? Вот Глафира Субботина, редактор модного журнала «Мир женщин» и неизменная участница телевизионных ток-шоу. Она эффектно смотрелась в длинной шубке из хвостов норки. Сколько ей лет? Наверное, около пятидесяти. Может, она и есть Г.С.?
Следующей по списку с подходящими инициалами была Галина Северская, ведущая актриса Пушкинского театра и чуть ли не самая востребованная звезда кино и телесериалов. По крайней мере два из них сейчас с успехом шли по главным российским каналам. Этой, наверное, тридцать с небольшим. Очень красивая брюнетка с оленьими глазами, похожая на тех, кого любил писать Брюллов, но гораздо более изящная. Третьей шла Сомова, тоже Галина. Трудно сказать, сколько ей лет, но Рита помнила, что она блистала в «Аиде» и «Травиате», когда сама Рита была еще ребенком, и мама приводила ее в Мариинку послушать «великую Сомову». Не особенно красивая певица обладала поистине ангельским голосом, превосходным меццо-сопрано. Со времен Ритиного детства эта женщина нисколько не постарела и прекрасно выглядела. Итак, трое. А скольких еще она не знает? А что, если Г.С. – это не имя и фамилия, а имя и отчество?
Буравя взглядом толпу, Рита неожиданно заметила Игоря. Он стоял в стороне, рядом с Жаклин и ее отцом. Значит, он все-таки пришел! Черные брюки, длинное черное пальто нараспашку, открывающее надетый под ним черный свитер с высоким воротом. Только теплый вязаный шарф, замотанный вокруг шеи, синего цвета с белыми прожилками. Несмотря на мороз, шапку Игорь не надел, и темные вьющиеся волосы красиво обрамляли его скуластое лицо, на котором застыло отсутствующее выражение. Они с Жаклин стояли во главе группы артистов отцовского театра, словно прикрывая собой растерянных танцовщиков и балерин, а те прятались за их спинами в надежде обрести хоть какую-то почву под ногами и уверенность в завтрашнем дне. Рита понимала их беспокойство: со смертью Григория Синявского, на связях и таланте которого держался театр, их дальнейшая судьба находилась под вопросом.
Байрамов не сказал ни слова над гробом Синявского, впрочем, как и остальные артисты «Гелиоса». Балетные не отличаются красноречием, поэтому данный факт мало кого удивил, хотя от Игоря все же ожидали прощальных слов – как-никак он считался любимым учеником хореографа. Но в свете неопределенной ситуации с расследованием гибели Синявского большинство присутствующих правильно расценили его нежелание произносить речи. Когда гроб опустили в могилу, Байрамов вместе со всеми прошел рядом, чтобы бросить сверху горсть земли. Жаклин кинула туда еще и огромный букет белых гвоздик, который до этого держала в свободной от локтя Игоря руке. Рита надеялась, что Байрамов подойдет, но он этого не сделал. Перекинувшись парой фраз с коллегами, Игорь направился к выходу. На некоторое время Рита потеряла его из виду, так как к ней продолжали подходить люди. Когда же она вместе с семьей подошла к воротам, там творилось нечто невообразимое. Около сотни папарацци и журналистов настойчиво теснили полицейский кордон, нацелив на знаменитостей микрофоны и камеры. Некоторые из тех, кто присутствовал на похоронах, давали краткие интервью, но большинство старались проскользнуть мимо жадных до сенсаций борзописцев и укрыться в автобусах или собственных авто. Хрупкая, но очень юркая журналисточка, каким-то чудом сумевшая прорваться сквозь оцепление и протащившая за собой оператора, подскочила к Байрамову и сунула ему под нос микрофон. От неожиданности он отшатнулся, но крохотная женщина наступала на него с неотвратимостью и напором бронетранспортера.
– Несколько слов для Первого канала, Игорь! – бесцеремонно затарахтела она. – Каковы ваши ощущения?
– А какие обычно бывают после похорон? – невнятно ответил он вопросом на вопрос, пытаясь отстранить назойливую тетку, но та не сдавалась.
– Я имела в виду, каково присутствовать на прощании с человеком, в убийстве которого вас подозревают? Все знают, что у вас с Григорием Синявским были частые стычки, а во время последней он вообще выгнал вас из своего шоу. Говорят, имела место быть безобразная сцена, практически драка между вами! Вы так часто ссорились, что о ваших с ним разногласиях знали далеко за пределами труппы…
– Если бы я убивал всех, с кем у меня разногласия, Питер был бы усеян трупами! – рявкнул потерявший терпение Байрамов. Воспользовавшись внезапно образовавшимся в толпе проходом, он решительно отодвинул субтильную телевизионщицу в сторону и нырнул в «Мазду» француженки. Жаклин последовала за ним и, изо всех сил надавив на газ, сорвалась с места с такой бешеной скоростью, словно опасалась, что журналисты станут их преследовать.
Семья миновала толпу под прикрытием Миши, Мити и Егора Стефановича, которые расшвыривали зевак в стороны, освобождая женщинам дорогу. Рита села в Митину машину. Они проехали несколько десятков метров, как вдруг он неожиданно затормозил и повернулся к пассажирке. Мягко взяв ее руку в свою, Митя спросил:
– Хочешь, не поедем в ресторан?
Рита подняла на него удивленные глаза, а он между тем продолжал торопливо, словно боясь, что она не захочет выслушать до конца:
– Там и без нас разберутся, а мы потом позвоним и объясним, что все в порядке.
Митя словно прочел ее мысли: Рита не желала продолжения тягостной церемонии в обществе людей, говорящих только о том, каким гением был ее отец и как обществу будет его не хватать. Ей хотелось вырваться из состояния безысходности и депрессии, поэтому она спросила:
– А куда мы поедем?
Митино лицо просветлело. Не ответив, он сорвался с места. Рита откинулась на спинку сиденья и расслабилась – впервые за весь бесконечный день. Ей, собственно, было безразлично направление, и она безучастно смотрела в окно, за которым мелькали городские постройки. Вскоре пейзаж сменился, и девушка поняла, что они выехали за пределы города. Уже темнело, когда машина подъехала к кирпичному дому на окраине дачного поселка. Митя вышел, открыл ключом высокие чугунные ворота, потом снова сел в машину и въехал на территорию. Рита вылезла и огляделась, пока он закрывал калитку.
Дом стоял на опушке леса. В городе снег давно перестал быть белым, приобретя серовато-бурый унылый цвет, и стал жестким, словно короста на теле прокаженного. Здесь же он мягким белым покрывалом лежал на деревьях и кустах, сияя в сгущающихся сумерках необыкновенным флюоресцентным светом. Во дворе росли липы и высоченный тополь. Митя загнал свой «Пежо» в гараж и вернулся к Рите.
– Чей это дом? – спросила она.
– Теперь мой, – улыбнулся он. – Недавно купил у приятеля.
Рита знала, что Митя не живет на зарплату танцовщика. Его отец в начале перестройки быстро сориентировался и отхватил изрядный кусок «Норильского никеля». В то время Митя жил в далеком северном городе и не помышлял о балетной карьере. Семья, в которой он был единственным ребенком, неожиданно разбогатела. В детстве мальчик имел все, чего могла пожелать его душа – дорогие игрушки, поездки с родителями за границу, элитная школа. Потом мать Мити вдруг решила, что неплохо бы отдать ребенка в хореографический кружок. Затем она подумала, почему бы ему не поступить в Академию русского балета имени Вагановой, и приехала с сыном в Питер. Папа вполне мог купить Мите театр, где его чадо могло бы вволю реализовывать свои таланты, но мальчик оказался способным, и отцу не пришлось открывать свой бездонный кошелек – Митю зачислили. С самого начала его положение отличалось от положения большинства других детей. Он жил с матерью в отдельной квартире с высоченными потолками, находившейся в сталинском доме на Васильевском острове. Мите выдавали много карманных денег, он был одет лучше других, и на занятия его привозил шофер на сверкающей белой «Тойоте». Но Митя быстро понял, что, дабы не стать изгоем среди сотоварищей, настороженно относившихся к богатенькому мальчику, он должен завоевать их расположение. Поэтому мальчик охотно делился с сокурсниками всем, что имел, и вскоре стал своим. До сих пор бывшие товарищи по училищу занимали у Мити крупные суммы денег, и он никогда не отказывал. Работал Митя не за зарплату, а исключительно в удовольствие. Рита знала, что балет был его страстью, и то, что Григорий Синявский высоко ценил Митины способности, считая его одним из лучших танцовщиков в городе, много для него значило. Митя боготворил Синявского, а это не могло оставить равнодушным балетмейстера, склонного к тщеславию. В тяжелые для Григория Сергеевича времена, когда он порвал с Мариинским театром и поссорился почти со всеми, на ком держался балетный мир Северной столицы, Митя находился рядом. Благодаря его отцу Синявскому удалось найти деньги для поездки за границу. После покорения зарубежных сцен оказалось гораздо легче встать на ноги на родине, и Григорий Синявский вновь поднялся на вершину славы, каждую ступеньку к которой с ним прошел и Митя.
Рита подумала о том, что на фоне красивого и яркого Игоря Байрамова она не замечала скромного Митю, который всегда был рядом, готовый помочь и поддержать, или даже просто поболтать о пустяках. С ним легко и спокойно, не приходится следить за словами или отбиваться от едких замечаний, на которые Байрамов мастер…
Просторный холл был выложен паркетом, и от него в разные стороны расходились шесть дверей – на кухню, в ванную, в кладовую, в гостиную и две смежные спальни. Особенно поразила Риту гостиная, обшитая деревом с трех сторон. Четвертая стена, напротив двери, была декорирована под кирпичную кладку. Почти по всей ее длине размещался мраморный камин.
– Он работает? – спросила очарованная девушка.
Вместо ответа Митя подошел к камину, поджег лучину и поднес ее к лежавшим внутри поленьям и листам газетной бумаги. Через несколько минут в комнате весело потрескивал огонь. Рита мечтала иметь камин, но у них не было дачи. Тот, что в кабинете у отца, – дешевая подделка, несмотря на богатый портал. Григорий Сергеевич считал себя городским человеком и ни за что на свете не стал бы мотаться из загородного дома в Питер и обратно.