Бригадир Маклай; рядовые – Рот, Кокс, Фест, Скриб, Торстен, Кэл.
Десантникам не нужны длинные имена. Им вообще не нужны имена, надежнее короткий оклик. Правда, Скрибу это не помогло. В аварийном модуле он ослабел первый. Царапая нёбо обезвоженным языком, Скриб с трудом выдавливал нелепые обрывочные слова… «Бабушка…» Даже это давалось ему нелегко. «Кабанчик…» Нелепые слова всплывали из глубин подсознания. Скриб вспоминал то, чего сам никогда не видел. Ну да, бабушка… кабанчик… У кабанчика были красивые глазки… Зарезать кабанчика? Кажется, Скриб просил бабушку отдать ему его глазки. Прошлое неумолимо убивало десантника, к счастью, в раскаленном пространстве модуля появились неопрятные обрывки филзы…
16
В своем кубрике Кэл задержался.
Прошло не три дня, прошло семнадцать месяцев.
Вода в стакане давно должна была испариться, но она все еще на треть заполняла стакан. И заклепки, приготовленные для ремонта силового пояса, валялись там, где он их бросил, одна только скатилась на пол. Портрет Хлои висел на месте. Силовой пояс, кстати, принадлежал Маклаю. Бригадира Кэл недолюбливал, но приказы, тем более просьбы его выполнял незамедлительно. На берегу Маклая бригадир доводил десантников до полного изнеможения. А вот в модуле погас, тоже, как Скриб, бормотал что-то… Белая юбка выше колен… У каждого было что вспомнить… Топ-корсет в стиле пин-ап… черный-черный, в белый горох… И заткнулся бригадир только когда филза начала действовать…
Почти три месяца в раскаленном пространстве.
«Человек может вынести все, если его не остановить».
Бригадиру верили. Только Фест не удержался: «Вынести трудности? Или вещь?»
Впрочем, Фест и раньше недомогал умом. Зато десантник Торстен и в раскаленном модуле остался лучшим. Он всех землян считал своими, потому что чужих среди них быть не может. Все крепкие. Как яблоки налитые. Ни одного червивого! Старина Дарвин, конечно, прокололся: не все люди произошли от обезьян. Правда, и церковники облажались: не всех людей создал Бог…
17
В кубрике Кокса валялась грязная рубашка.
Наверное, Кокс собирался пустить ее в утилизатор, но не успел.
Но вообще-то он все успевал. В раскаленном модуле он первым распробовал филзу. Даже в судовой роли «Сограды» числился первым, хотя десантников обычно держат в тени, они, как правило, идут отдельным списком. Кокс, кстати, и с доктором У Пу подружился первым. Ученый китаец отличался нестандартными взглядами на жизнь во Вселенной. Это не все терпели. В отличие от общительного Кокса, Кэл, например, разговоров с китайцем избегал. Даже голос доктора – монотонный, уверенный – Кэла раздражал. О чем можно судить, собственно, на чем можно строить выводы, если единственный разумный вид (спейсвурмы), обнаруженный землянами в космосе, остается неуловимым?
«Что вы думаете об этом, Кэл?»
«Спейсвурмы везде, но никто их не видел».
Китаец улыбался: «А что вы думаете о наших возможностях?»
«Думаю, что они не безграничны».
«А возможности Чужих?»
Кэл повторил: «Спейсвурмов никто не видел».
«Так уж и никто? Совершенно никто? А экипаж “Плутона”?»
Кэл промолчал. Тогда китаец загадочно добавил: «Я не исключаю».
Он имел право так говорить. Он имел доступ к закрытым отчетам. Он не исключает. Мнение десантников было ему особенно интересно. Кто знает, может, именно им удастся увидеть спейсвурмов первыми. Доктор У Пу восхищался смесью невежества и напора десантников. Оно и понятно: чем меньше десантник знает, тем легче ему принять неизвестное. Кстати, экипаж «Плутона» никогда не утверждал ничего определенного. Ну да, видели… Вереницу неясных теней… На фоне мощного квазара… Легких, просвечивающих теней… Звезды за ними начинали мерцать…
18
Кэл чувствовал, чувствовал, что за ним наблюдают.
Иначе и быть не могло. Никто бы не стал отключать систему контроля, даже если корабль и не принадлежит землянам. Он ступал по оплывшей легкими волнами шершавой броне и всей спиной чувствовал тревогу – неопределенную, но явственную. Ржавые пятна на стене… Оплывший металл… Термический удар коробил керамитовую броню, а вода в стакане не испарилась… Правда, клепка для пояса упала на пол, и портрет Хлои чуть-чуть перекосился… Но это ничего, подумал Кэл, офицер Сол позаботится о моей вдове…
19
У лифта Кэл снова увидел сумку.
Кто ее оставил? Пространственные черви?
Или техник, по делам спускавшийся на берег Маклая?
Фест в таких обстоятельствах сориентировался бы сразу. Оружие вспарывающее, режущее, прожигающее, вся динамика нападения в развернутом спектре – в этом Фесту не было равных. И в анализе тоже. Настоящая счетная машина – с лошадиными зубами. На Земле Фест жил при большом конезаводе, и все десантники знали его любимого жеребца, весело, как и хозяин, скалившегося с объемных изображений, украшающих кубрик. Фест чаще всех мечтал об отставке. Хотел осесть на Алтае, завести лошадей, разбить сад, найти садовницу.
«Зачем тебе садовница? – интересовался Рот. – Секса не хватает?»
«А ты девушек приглашаешь на шашлыки только в надежде на секс?»
Фест умер на базе. Ему перестали давать филзу. Считалось, что организм быстро перестроится, но Фест умер.
Кэл оглянулся. У лифта приподнял сумку, не открывая ее.
Килограммов семь… Открывать не стоит… Начну с бара. Там в любое время можно встретить интересных людей. Скажем, доктора У Пу. За семнадцать месяцев многое могло произойти на корабле, но если китаец жив, он непременно сидит в баре.
Раньше правила для завсегдатаев были просты:
а) не играй с доктором У Пу в джанго,
б) не занимай у доктора У Пу ни одной фаги,
в) не верь самым клятвенным обещаниям доктора У Пу.
С секретными службами всегда лучше дружить, но верить секретным службам необязательно. У них свои интересы. Как правило, ученые на военных кораблях автоматически входят в состав секретных подразделений, и доктор У Пу не был исключением…
Думая так, Кэл рассматривал девушку, явившуюся из его снов.
Неброский маникюр и серебряное церковное колечко. Он пропустил девушку, сам вошел в лифт. И впитывал, впитывал, впитывал каждый жест, каждую (известную из собственных снов) деталь.
Все сходилось.
Все было так, как виделось в долгих снах.
Брюнетка. Бледные натуральные губы. Подкрученные реснички.
Он сказал: «Хорошо выглядите».
Она кивнула согласно.
Пока тело слушается, пока руки не дрожат, ноги держат уверенно – считай, ты выглядишь хорошо. Наверное, она и о Кэле так подумала. Ну да, наклонный здоровяк с рыхлым лицом, с неопределенным и неприятным взглядом, но крепкий, крепкий… хотя бы с этой точки зрения он выглядел хорошо… В глубине опаленной, хорошо прожаренной памяти Кэла звездочкой вспыхивало ускользающее имя… Оно пока ничего ему не говорило… Аша… Кажется, так…
«Вы с бака?»
Ну да, он, конечно, с бака.
Откуда еще мог явиться такой верзила?
Узнать Кэла Аша никак не могла, уж слишком он изменился. А бак – носовая часть крейсера – всегда походил на муравейник. Невозможно запомнить всех баковых, даже с такой рыхлой мордой, как у Кэла. Доктор У Пу, ученый консультант десантников, любил повторять: «Если во дворе сушатся штаны, не проходи под ними». Но баковым на все было наплевать. Они бегали по кораблю, как муравьи. Нет, как яблоки. Ни одного червивого.
Казалось, память Кэла вскипает. В ней образовывались черные воронки.
С Ашей когда-то дружил Кокс. В стальных руках черного десантника она, наверное, не раз плакала и стонала. Не от боли, конечно. Нет, не от боли. И теперь улыбалась, глядя на Кэла. И не догадывалась, кто он. И не догадывалась, какие странные мысли в нем так странно вскипают.
20
Семнадцать месяцев – срок немалый.
Потертые кресла, стойка с парой знакомых царапин на цинке.
Вместо музыки – метроном, работающий в сглаженном диапазоне. Пульсар Цефеи – надежнее не бывает. Кофейный автомат. Кэл почувствовал первый, совсем легкий, можно сказать, легчайший приступ голода, скорее, напоминание о голоде, ведь филза могла появиться часа через три, не раньше. Сотрудники охраны (Кэл судил по синей форме) – мордастые, уверенные – сидели верхом на высоких табуретах у стойки. На большом плакате красовался крепкий красавец, щеки туго налиты. «Мы им вломим!» Еще трое – в оранжевых рубашках технического состава – поглядывали на чудесных птичек, испускаемых включенным инфором.
«Сколько там еще осталось?»
«Три часа сорок две минуты».
На птичек поглядывали – и бармен, и сотрудники охраны, и техники, и доктор У Пу– он! он! Старый китаец нисколько не изменился. Аша, кстати, подойдя, обняла китайца. Несомненно, как все, ждала новостей. Здесь все ждали новостей с таким нетерпением, что наклонный человек остался незамеченным. Кэла это устраивало. Семнадцать месяцев назад тут все знали, что в кресло у стены обычно садится только он – десантник Кэл, а теперь просто пришел какой-то человек с бака и сел, где ему захотелось. Что с него возьмешь? Это Кэл всегда садился так, чтобы видеть все входы и выходы. Привычка десантника, не больше… но Кэл считал, что ему так нравится… Рука машинально прошлась по кожаному подлокотнику. За семнадцать месяцев мебель могли сменить, по крайней мере, обивку, но ничего такого не произошло… Палец привычно скользнул в незаметную щель распоротой кожи и нащупал фагу – выпуклую, как сердечко, прохладную, маслянистую…
Может ли фага храниться больше года?
Нет, конечно! Через три месяца (исключений просто не бывает) фага самоуничтожается. Никаких соблазнов удачливому игроку Кэл незаметно поглаживал пальцем фагу. Семнадцать месяцев… Тревога! Тревога! Такого быть не может… Он сам сунул эту фагу в щель в тот момент, когда на «Сограде» взвыли боевые сирены…
Кэл незаметно приглядывался.
Доктор У Пу… Охранники… Бармен… Аша…
Чего-то не хватало для правильного восприятия реальности.
Вдруг до него дошло: юбка! В черной юбке с высоким поясом он видел Ашу и семнадцать месяцев назад. Десантники посмеивались над юбкой, но Коксу нравился стиль ретро. И все же, все же… Какая женщина будет постоянно появляться в одной и той же юбке? Даже на боевом крейсере… Вон на докторе даже любимая хламида сменилась: цвет привычный, оранжевый, но покрой иной, рукава шире. И на спинке высокого кресла иероглифы подправлены: «Жилище Гун Шу-баня, уроженца Ло». Профессия доктора У Пу – не скрывать проблем. Блестящие глаза, румяные щечки. Глядя на китайца, трудно сказать, что время вообще движется. И Кэла доктор У Пу будто не видел. Что охотнику на кабанов какой-то муравей? Доктор У Пу всю жизнь занимался спейсвурмами, наверное, он знал о них больше, чем они сами. А морда Кэла говорила лишь о неумелом обращении с техникой…
«Да не укусит она!»
Голос показался Кэлу знакомым.
Чудесные, испускаемые инфором птички успокаивали.
И оранжевая хламида успокаивала. И кофейный автомат. И эти давно знакомые слова: «Да не укусит она». Усатый техник за соседним столом явно торговал киберсобаку.
Кэл видел, как Аша приняла от китайца бокал с чем-то газообразным.
Ничего особенного в баре не происходило. Вот только эта киберсобака.
Семнадцать месяцев назад усатый техник торговал, похоже, ту же самую киберсобаку. «У нее, – твердил он тогда, – специальные настройки. Нападая, не просто показывает клыки, они у нее от ярости раскаляются добела. Не допрыгнешь до дерева, потом будешь рвать перья из головы, жженые раны лечить труднее». Техник счастливо хохотал. Он гордился своей киберсобакой. Обещал ее научить вынюхивать виртуальные следы спейсвурмов.
«Маклай расскажет…»
Тревога! Кэл впитывал каждое слово.
Нуда, киберсобака многое может. «Маклай расскажет…»
Хозяин киберсобаки, понял Кэл, недавно задал ей неправильную программу.
Кубрик оплошавшего техника не только закоптился, техник сам чуть не задохнулся в дыму. «Вот дождемся Маклая…» Киберсобака бесновалась, прыгала, раскаленными клыками рвала мебель. Тревога! Тревога! Откуда явится Маклай? Какой Маклай? Бригадир десантников? Что расскажет?.. Свой торг механик начал семнадцать месяцев назад… И Аша носит все ту же черную юбку… И фага, спрятанная в кресле, не самоуничтожилась… И вода в стакане не испарилась… Не зря на плакате – прямо за барменом – краснощекий молодец неистовой тройной молнией убивал, убивал и никак не мог убить крутящегося в ужасе пространственного червя.
«Не надо думать, что спейсвурмы окажутся похожими на червей…»
«Я научу собаку идти по следу…»
«Маклай расскажет…»
«Не надо думать, что спейсвурмы окажутся похожими на червей, – негромко повторил китаец. Кэл хорошо слышал каждое слово. Губы у китайца были маленькие. Такие же маленькие улыбки порхали по губам. – Чужие грызут пространство, дырявят его, как сыр. – Все внимательно прислушивались. – Но не надо думать, что однажды мы действительно увидим спейсвурмов. Разве устрица видит хищную брахиоподу, прожигающую кислотой отверстие в ее перламутровой раковине? Нет, конечно. Она и боли никакой не чувствует. Из нее высасывают жизнь, вот и все. Мы можем гоняться за спейсвурмами как угодно долго, можем даже научиться бороться с ними, но увидеть… Не знаю, не знаю… Мы хорошо изучили ископаемые останки дикинсоний, трилобитов, археоциат, но разве мы видели их живыми?»
21
«Маклай расскажет…»
22
Нежный хлопок. Над инфором исчезло сияние.
По всему огромному кораблю люди умолкали и поворачивались к невидимым виртуальным плоскостям. Официальные сообщения всегда предварялись таким вот нежным хлопком. «Маклай расскажет…»
Откуда он, собственно, явится?
Как может явиться сюда человек, умерший на лунной базе еще год назад? Давно нет этого человека. Мы только помним его – как помним восстановленную в сознании дикинсонию или трилобита.
А черная юбка с высоким поясом… А вода в стакане?.. А фага? Как могла сохраниться фага? Очередной игрок случайно обнаружил тайник Кэла и прятал в нем свои выигрыши?..
Участившийся ритм пульсара действовал возбуждающе.
Нуда, гнезда спейсвурмов… Семнадцать месяцев назад китаец развивал туже самую мысль… Гнезда спейсвурмов, гнезда жизни… Доктор У Пу всегда говорил о Вселенной так, будто мы все – ее главные и единственные обитатели… Преодолевать трудности… Ну да, именно преодолевать… А пространственные черви? Они мгновенно перескакивают с Тукана на Возничий, а с Возничего на Волопас, на Деву, куда угодно… Наука изучает повторяющиеся процессы, можно сказать – однообразные, а все, что выбивается из нормы, выходит за пределы нашего понимания… Отражение вечных страхов – вот на чем растут наши прозрения…
Тревога! Тревога! Тревога!
Кэл внимательно ловил бормотание китайца.
О гнездах жизни доктор У Пу вещал и семнадцать месяцев назад.
Честно говоря, за такое время можно было додуматься до чего-то большего.
Нет жизни кроме жизни. Ну да, это мы слышали. Всё во Вселенной состоит в прямом родстве. Тревога! Тревога! Но мы это, правда, слышали. «Вера в космический масштаб человека исключает человека из научной картины мира». Доктор У Пу негромко повторял давно сказанное. «Вера в познаваемость природного Космоса выводит человека из разряда природных существ». Нуда, Вселенная выглядит угрожающе пустой, пока в ней никого нет, кроме нас. Но как только мы, земляне, обнаруживаем непонятное, Вселенная становится тесной, почти как во времена Коперника. Прямое родство… Что бы там китаец ни бормотал, далеко не все хотят считать себя прямыми родственниками таракана или червя…
«Маклай расскажет…»
Может быть… Может быть…
Но звезды, как рождались, так и будут рождаться.
И время будет идти. И сама Вселенная изменится так, что, в конце концов, нам придется или перебираться в другую или менять уже существующие физические законы. Доктор У Пу утверждает, что одни мы с этим никак не справимся. Как не справились кроманьонцы… И неандертальцы… Пойми они тех, кого принимали только за конкурентов, Чужим сейчас противостояло бы человечество, состоящее не из одного, а из двух, а то и их трех видов…
«Вставим Чужим – вернусь домой…»
«Накупи себе вина и цветных хлопушек, – одобрил доктор У Пу правильное решение техника, торгующего киберсобаку. – Мой отец держит маленькую лавку с жертвенными деньгами из оловянной фольги. В жилище Гун Шу-баня, уроженца Ло. Ему сто четыре года. Можешь поехать к моему отцу, он нуждается в друге».
23
«Возмущаться несправедливостью, но не впадать в пессимизм».
24
«В “Книге тысячи иероглифов” ни один иероглиф не должен повторяться».
25
«В этом году треск новогодних хлопушек сильнее, из чего можно заключить, как усилилась тяга к старине».
26
По невидимым плоскостям поплыли всполохи.
Нежный свет сплетался в узлы тьмы, растягивался, густел.
Он неожиданными, неслышными взрывами вдруг обретал объем.
Первым Кэл узнал Скриба. Скриб улыбался. Привет, Кэл! Почему ты не с нами?
Тревога! Тревога! Кэла пробило испариной. Вон бригадир Маклай. Вон десантники Рот и черный Кокс. А с ними Фест, Скриб, Торстен. В ряду всплывающих видеопортретов Кэл увидел и себя. Каким он когда-то был. Глядя на таких парней, понимаешь, что никаким червям, даже пространственным, не изгрызть чудесное наливное яблоко Земли. Рот… Кокс… Возможно, они тоже сейчас где-то на «Сограде»… Они тоже сейчас могут видеть себя… Миллионы наночастиц неустанно плодятся в их лимфе и в крови… Десантники – единый организм. Им не надо оборачиваться ни на какой оклик. Они в любых обстоятельствах услышат друг друга. Почему же ни Рот, ни Кокс не выходят на связь? Мы – одно целое. В девонских морях консультант десантников, возможно, и считал бы себя братом ракоскорпионов или панцирных рыб, но они бы его пожрали. И кембрийские тараканы не позволили бы китайцу брататься с ними только потому, что все мы когда-то вышли из сине-зеленых водорослей, из жидкого протокиселя, разбрызганного по Земле, остывающей после родовых пароксизмов…
Но мы – семья! Мы едины!
Кэл всматривался в десантников.
Это что-то вроде отражений, как в зеркале или в тихом водоеме.
Таку парней фишка легла. Китаец может болтать все, что ему заблагорассудится, но наш прямой долг – не брататься с червями, а выжигать пространство-время, зараженное спейсвурмами. Тревога! Тревога!