Он легкими касаниями рук поднимался вверх по ее бедрам, спине, прямо к волосам, чтобы быстро зарыться в них. Поцелуй из скромных прикосновений и покусываний превратился в безумное сражение языков и ртов — тела тесно прижимались к друг другу, а кровь в висках стучала в унисон.
Она потерялась в этой теплой волне ощущений. Или возможно, нашлась та Джуд, которая пряталась внутри нее словно в ловушке — как голос, запертый на замок в серебряной шкатулке.
Позднее, Джуд клялась, что слышала, как поют камни.
Она спрятала лицо в изгибе шеи Эйдана и пила его запах, как воду.
— Слишком быстро, — но, даже произнося эти слова, она не разжимала объятий. — Я не могу дышать, думать. Я поверить не могу в то, что происходит с моим телом.
Он тихо рассмеялся и взъерошил ей волосы:
— Если это хоть в сотой доле похоже на то, что творится внутри меня, вероятнее всего, мы взорвемся здесь в любую секунду. Любимая, мы можем за минуту добраться до твоего дома, и ты окажешься со мной в постели в мгновение ока. И я обещаю, что мы почувствуем себя гораздо лучше, чем сейчас.
— Ты, безусловно, прав, но я…
— Не можешь двигаться вперед так быстро, или ты была бы не Джуд.
Хотя это и стоило ему огромных усилий, он отодвинулся от Джуд и принялся изучать ее лицо. Очень хорошенькое, подумал он, но при этом такое волевое. Почему же, гадал Эйдан, создается впечатление, что она как будто не знает, насколько хороша или насколько решительна? Да потому что она, на самом деле, не знает. Чтобы показать ей это требуется больше времени и ласки:
— А мне нравится эта Джуд, я уже говорил. Просто за ней нужно немного поухаживать.
Она не знала, что и чувствовать — изумляться, веселиться или оскорбляться:
— Не думаю.
— Нет, нет, тебе это просто необходимо. Цветы, конфеты, поцелуи тайком и прогулки в солнечную погоду. То, чего хочет Джуд Франциска, так это романтики, а я тот, кто обеспечит ее. Ну, а теперь, посмотри мне в лицо. — Он поймал ее за подбородок, словно взрослый обиженного ребенка. — Ты обиделась.
— Ни в коей мере, — она бы могла высвободить свое лицо, но он только усилил хватку, а потом наклонился к ее губам и крепко поцеловал.
— Я смотрю на тебя, сладкая моя, и если то, что я сейчас вижу не обида, то я — шотландец. Ты думаешь, что я смеюсь над тобой, но это не так, совсем не так. Что плохого в небольшом любовном приключении? Лично я — только за.
Его голос наполнился теплом и глубиной, и стал похож на горячий виски:
— Ты будешь дарить мне долгие взгляды и теплые улыбки из противоположного конца комнаты и гулять со мной под руку? Жаркие, отчаянные поцелуи в темноте, где никто не увидит? Прикосновения, — он провел кончиками пальцев по изгибу ее груди, остановившись возле сердца, — в тайне от всех?
— Я приехала сюда не в поисках романтических приключений.
Разве? Подумал Эйдан. Все ее мифы, сказки, легенды очень располагают к этому.
— Хочешь или нет, но ты получишь все это. — Он уже принял решение. — И когда мы будем заниматься с тобой любовью первый раз, то это будет долгое, медленное и сладостное занятие. Я обещаю. А сейчас пойдем обратно, пока твой взгляд не заставил меня нарушить только что данное обещание.
— Ты просто хочешь быть главным. Контролировать ситуацию.
Он снова по-дружески взял ее за руку, но как это «по-дружески» раздражало:
— Думаю, что меня просто приучили к этому. Но если ты хочешь быть главной и соблазнить меня, любимая Джуд, обещаю, что буду слабым и послушным.
Черт, она рассмеялась, не сумев сдержаться:
— Я уверена, что у нас обоих полно дел.
— Но ты придешь навестить меня, — продолжал Эйдан, пока они шли обратно. — Ты сядешь в моем пабе и закажешь бокал вина, так что я смогу смотреть на тебя и страдать.
— Ты настоящий ирландец, — прошептала Джуд.
— До мозга костей, — ответил он и потянул ее за палец. — А ты, кстати, Джуд, чертовски хорошо целуешься.
— Хм-м-м-м, — был самым безопасным из ответов, который она смогла придумать.
Но на все-таки пришла в паб, где сидела и слушала разные истории и сказки. Через несколько дней, когда весна в Ардморе обосновалась всерьез и надолго, Джуд можно было частенько найти в пабе, где она проводила пару часов днем или вечером. Она слушала, записывала на диктофон, делала пометки. И как только об этом прошел слух, стали приходить другие жители деревни, чтобы рассказать истории, или чтобы послушать их.
Она записала огромное количество кассет и исписала пачки бумаги. Прилежно расшифровала и проанализировала все записи, за чашкой, уже вошедшего в привычку, чая.
Если она и воображала себя героиней этих волшебных романтических историй, то никак не считала, что это принесет вред. Скорее, пользу, если она слегка потянет время. В конце концов, она сможет лучше понять значение и мотивы всех историй, сделав их немного своими. Она, конечно, не собиралась тратить время и писать работу в подобном ключе. В академичной научной работе нет места фантазиям и вымыслу. Это было только исследование, чтобы подтвердить основные положения тезисов, а потом она подчистит и пригладит текст.
Что ты с этим собираешься, черт возьми, делать, Джуд? — задавалась она вопросом, — что ты, на самом деле, собираешься делать, даже если доведешь работу до идеального состояния, пока та не станет сухой, скучной и безличной. Попытаешься напечатать ее в профессиональных журналах, которые никто не читает просто для удовольствия? Или устроишь поездку с лекциями?
О, идея подобного представления, пусть и маловероятная, отозвалась в ее желудке так, как будто целый отряд бойскаутов учился в нем вязать узлы. На мгновение, она была готова впасть в отчаяние и уткнуться лицом в ладони. Из этого проекта ничего не выйдет! То, что она думает иначе — просто защитная реакция. Никто и не придет на совет факультета, чтобы обсуждать скрытые мотивы и значение работы Джуд Ф. Мюррей. Что еще хуже, она не хотела этого.
Это уже не было чем-то вроде терапии, способа не дать кризису, которого она, кстати, и определить не может, взять над ней верх.
Что хорошего было во всех этих годах обучения и работы, если она не может даже подобрать правильный термин для собственной кризисной ситуации? Низкая самооценка, раненое эго, нехватка веры в свою женственность, разочарование в выбранной профессии?
Но что было в корне всего этого? В самой основе? Трудности с самоопределением? Отчасти, может быть и так. Вероятно, она потеряла себя в тот момент, когда все, что осталось ей знакомого, приобрело бледный, непривлекательный вид. И тогда Джуд сбежала. Но куда?
Сюда. Подумала она и больше чем удивилась, почувствовав, как пальцы залетали над клавиатурой — ее мысли начали с огромной скоростью переноситься из головы на экран монитора.
Я бежала сюда. И здесь чувствую себя настоящей. Чувствую, что здесь я больше дома, чем в нашем с Уильямом доме, или в квартире, куда переехала, после того, как он устал от меня. Даже больше дома, чем в студенческой аудитории.
Боже, Боже, как же я ненавидела эти учебные классы. Почему никогда не могла признаться себе в этом, просто громко сказать вслух? Я не хочу больше этим заниматься, не хочу быть частью этого. Мне нужно другое. Именно, что-нибудь другое.
Как я стала такой трусихой, и что еще хуже, вызывающим жалость сухарем? Почему даже сейчас, когда мне не перед кем отвечать, кроме себя самой, я сомневаюсь в своей работе, когда она приносит мне такое удовольствие и удовлетворение? Разве не могу эти несколько месяцев побаловать себя чем-нибудь приносящим удовольствие, а не пользу.
Если это терапия, то мне пора уже начать ее. Вреда она не причинит. Я думаю, я надеюсь, что такое лечение принесет мне что-нибудь да хорошее. Мне нравится писать. Я чувствую привязанность к писательскому труду. Может, в данных обстоятельствах это звучит немного странно, но в самую точку. Меня привлекает процесс писательства, его тайна, то, как слова на странице складываются в образ, смысл, звук.
Когда я вижу написанные мною слова, меня охватывает дрожь. В осознании того, что это написала я есть волшебное чувство собственного достоинства.
Что-то во мне страшится, так как это невероятно волнующе. А большую часть своей жизни я отворачивалась, пряталась ото всего, что могло испугать. Даже если и вызывало восторг.
Хочу снова почувствовать себя значимой. Мне безумно нужно признание. И кроме всего, я получаю потрясающее удовольствие от волшебства. И сейчас по мне словно проехали трактором, а кто — неважно И я ощущаю, что блеск волшебства, все еще здесь, внутри меня. И это сияние дает мне возможность писать, пусть и скрывая от всех., что я хочу верить в легенды, мифы, в эльфов и привидения. Что в этом плохого? Мне ничего не угрожает.
Нет, думала Джуд, откидываясь на спинку стула и складывая руки на колени, это абсолютно безвредно, и пробуждает любопытство. Сколько времени уже прошло с тех пор, когда она последний раз позволяла себе проявить любопытство?
Тяжело вздохнув, Джуд закрыла глаза, и все что она чувствовала — так это сладость спокойствия:
— Как я рада, что приехала сюда, — произнесла она громко.
Джуд поднялась и посмотрела в окно, довольная, что справилась с отчаянием, погрузившись в работу. Дни и ночи, проведенные здесь, приглушили нарастающую внутри нее бурю. Как дороги ей были эти маленькие моменты радости. Она отвернулась от окна, мечтая о воздухе и пространстве, где бы обдумала все остальные аспекты ее новой жизни.
В ее мыслях был Эйдан Галлахер. Восхитительный, местами экзотичный, необъяснимым образом заинтересованный в основательной, трезвомыслящей Джуд Ф. Мюррей. Вот и говорите о волшебстве.
Возможно, время, проведенное с Эйданом и не было таким спокойным, признала она, хотя Джуд прилагала все усилия, и они никогда не оставались наедине. Но присутствие других людей не мешало ему флиртовать с ней, позволять себе те самые долгие взгляды, о которых он говорил, или ленивые, незаметные улыбки, легкие прикосновения к ее рукам, волосам, лицу.
Что в этом было плохого? — таким вопросом задавалась Джуд, когда шла с букетом цветов на вершину холма к могиле Мод. Каждая женщина имеет право на флирт. Может она, в отличии от цветов в ее руках, цветет позднее. Но все-таки, лучше поздно, чем никогда.
Ах, как она хотела расцвести. Мысль об этом была такой волнующей, такой захватывающей и пугающей, как мысль о том, чтобы писать. Разве не прекрасно обнаружить, что ей нравится, когда с ней флиртуют, когда на нее смотрят так, словно она красивая и желанная? Господи, если она останется в Ирландии на все шесть месяцев, то, когда вернется в Чикаго, ей же будет тридцать лет — самое лучшее время, чтобы почувствовать себя привлекательной.
Ее муж никогда с ней не флиртовал. И если ее не обманывает память, то самым лучшим комплиментом по поводу того, как она выглядит, была фраза, что выглядит она довольно мило.
— Женщина не хочет слышать, что она мило выглядит, — бормотала Джуд, садясь рядом с могилой Мод. — Она хочет слышать, что прекрасна, сексуальна. Что выглядит сногсшибательно. И неважно, даже если это неправда. — Она вздохнула и положила цветы у надгробного камня. — Потому что в тот момент, когда эти слова произносятся, и женщина их слышит — это самая, что ни на есть, правда.
— Тогда могу ли я сказать, что ты прекрасна, как цветы, которые ты принесла в этот чудесный день, Джуд Франциска?
Джуд подняла голову и уперлась взглядом в дерзкие голубые глаза человека, которого уже встречала раньше на этом же самом месте. Глаза, смущенно подумала она, которые так часто виделись ей во сне.
— Вы так тихо ходите.
— Это место предназначено для негромких шагов, — он присел на мягкую траву и цветы, украшавшие могилу Мод, что оказалась между ними.
Вода в древнем колодце словно шептала языческую песенку.
— И как ты поживаешь в доме на Холме Фей?
— Замечательно. А у вас здесь семья?
Его голубые глаза подернулись дымкой, а взгляд устремился куда-то поверх камней и высокой травы:
— У меня здесь те, кого я помню и те, кто помнит меня. Однажды я полюбил девушку и предложил ей все, что имел. Но прежде всего, забыл предложить свое сердце. И забыл сказать ей самые главные слова.
В его взгляде на Джуд стоял скорее вопрос, чем утверждение.
— Слова ведь важны для женщины?
— Слова имеют значение для любого. И от невысказанных слов остаются пустые места, — как глубокие, темные дыры, думала Джуд, в которых рождаются сомнения и неудачи. Несказанные слова причиняют такую же боль, как пощечины.
— Да, но если бы мужчина, за которым ты замужем, говорил их тебе, то тебя бы здесь сегодня не было. Я прав? — И когда она в шоке уставилась на него, только ухмыльнулся. — Он никогда даже и не думал о них, и произнесенные, они оказались бы сладкой ложью. Но ты уже знаешь, что он не твой единственный мужчина.
Маленькие язычки страха поползли вдоль позвоночника Джуд. Нет, не страха, задохнувшись, осознала она. Не страха, а восторга.
— Откуда вы знаете про Уильяма?
— Я знаю обо всем понемногу, — он снова слегка ухмыльнулся. — Мне интересно, почему ты винишь себя в том, чего не делала? Хотя, женщины всегда были для меня очаровательными загадками.
Джуд предположила, что ее бабушка говорила с Мод, а Мод с этим мужчиной, но совсем не задумалась о том, что ее личная жизнь и проблемы обсуждались незнакомыми людьми просто за чашкой чая:
— Не могу представить, что мое замужество и его неудачный финал представляет для вас особый интерес
Если холодные интонации в ее голосе и испугали его, по легкому движению плеч мужчины этого было незаметно.
— Я всегда был немного эгоистичен, и в той длинной череде совершенного тобой и того, что еще будет совершено, может оказаться то, чего я желаю больше всего. Прошу прощения, если я оскорбил тебя. Как я уже говорил, женщины для меня — загадки.
— Мне кажется, что это не относится к делу.
— Относится до тех пор, пока ты позволяешь. Мне интересно, а не ответишь ли ты на один вопрос?
— Зависит от вопроса.
— Это очень простой вопрос, но я хочу, чтобы на него ответила женщина. Джуд, скажи мне, предпочла бы ты пригоршню украшений, таких, как эти …
Он раскрыл изящную ладонь, на которой оказались слепящие глаза бриллианты и сапфиры, выжигающие слезы жемчужины.
— Бог мой, но как…
— Приняла бы ты их от человека, который знает, что твое сердце принадлежит ему, или предпочла бы слова?
Все еще ослепленная, она оторвала взгляд от драгоценностей, чье сияние и блеск стояли перед ее глазами и увидела, каким темным и отчаянно напряженным взглядом изучал ее незнакомец. Она выпалила первое, что пришло ей в голову, так как это казалось ей единственно верным.
— А что это за слова?
И он вздохнул… Тяжело… Его плечи, до этого гордо расправленные, поникли, взгляд смягчился и стал печальным:
— Значит, это правда, слова имеют большое значение. А это… — Он раскрыл пальцы, и блеск, мерцание, огонь драгоценных камней просочились через них и рассеялись над могилой. — Это ничего, кроме гордыни.
Она смотрела, затаив дыхание и растеряв остатки ума, как драгоценности превратились в разноцветные лужицы. А лужицы превратились в цветы.
— Я сплю, — тихо шептала она, качая головой. — Это сон. Я просто уснула.
— Ты проснешься, как только захочешь, — в его голосе зрело нетерпение. — Ради разнообразия, посмотри чуть дальше своего носа, женщина, и послушай. Магия существует. Но без любви она бессильна. Этот жесткий урок мне пришлось учить очень долго. Не повтори моей ошибки. На весах сейчас лежит не только твое сердце.
Он встал, тогда как Джуд все еще не могла двинуться с места. Камень на его пальце рассыпался снопом искр, и кожа мужчины, словно, засияла.
— Да спасет меня Финн[21], я должен зависеть от смертной, да к тому же, еще и янки. Магия существует, — повторил незнакомец. — Просто воспользуйся ей.
Он бросил на нее последний взгляд, в котором тлело нетерпение, поднял руки к небу в драматическом жесте. И растворился в воздухе.
Это сон, думала Джуд, поднимаясь на ноги. Голова кружилась. Галлюцинации. Все время, что она слушала сказки, все время, что она в одиночестве проводила в доме, перечитывая их, она убедила себя, что они безвредны, но очевидно, именно они и подвели ее к некой черте.
Она уставилась на могилу, на которой яркими красками сверкали новые цветы. И заметила, как между цветами что-то блеснуло, она наклонилась, и осторожно раздвинув нежные лепестки, увидела бриллиант, размером с монету в двадцать пять центов. Настоящий, пыталась выровнять дыхание Джуд. Она видела его, могла прикоснуться к нему и почувствовать холодный огонь, живший внутри камня. Или она совсем сошла с ума, или только что говорила с Кэрриком, принцем эльфов. Дрожа, девушка свободной рукой потерла лицо. Ладно, сумасшедшая в любом случае. Но почему же ей тогда так хорошо?
Она медленно шла, поглаживая пальцами уникальную драгоценность, словно ребенок красивый камушек. Нужно все это записать, решила Джуд. Подробно, как можно подробнее. Его внешность, его слова, и то, что произошло.
Спускаясь к дому по пологому склону холма, она увидела маленькую голубую машину, из которой выбиралась Дарси Галлахер. Дарси была в джинсах и ярко красном свитере. Волосы девушки спускались на спину словно черный шелк. Один взгляд на нее заставил Джуд вздохнуть от зависти, несмотря на бриллиант, который она предусмотрительно засунула в карман слаксов.
Хотя бы один раз, думала Джуд, только один, выглядеть бы вот так беззаботно великолепной, абсолютной уверенной. Она рассеянно погладила камень и подумала, что отдала бы за это все бриллианты мира.
Дарси заметила ее. Она стала махать ей одной рукой, другой, прикрывая, словно козырьком, глаза от солнца.