– Я люблю тебя и пришел за тобой. Твой идиот в командировке, я узнавал. Ты – одна. А теперь нас двое. Еще несколько недель, и нас будет трое, у нас будет семья. Не отвергай меня, я буду хорошим мужем.
Она заметила, что у него зрачки неестественно расширены. Как будто ему в глаза накапали атропин. Он безумен, безумен… Он опасен, он убьет ее!
– Ты весь красный… Тебе жарко?
– Да. Но это неважно. Хорошо, что ты собралась.
– Мы вызовем такси?
Такси было ее единственной надеждой. Она успеет сообщить таксисту, что ее спутник – преступник, и он поедет поближе к отделению милиции или представителю патрульно-постовой службы.
– Зачем еще такси? У тебя же есть машина!
– Может, и тебе нужна только потому, что у меня есть машина? – попробовала она потянуть время, чтобы придумать, что бы такое сделать, чтобы спастись.
– У вас дома пиво есть? – вдруг услышала она и мысленно поблагодарила про себя Анатолия, который всегда держал пиво в холодильнике.
– Да, есть. Сейчас принесу. Может, заодно и перекусишь?
– Хорошо. Я с самого утра ничего не ел.
И он вдруг расслабился. Сел на диван, развалясь и вытянув ноги, как человек, которому совершенно нечего бояться. Он продолжал тяжело дышать, но это скорее от физических усилий, чем от волнения. Возможно, он в своих фантазиях уже успел представить себя ее мужем, и теперь, войдя в эту роль, поджидал «жену», отправившуюся на кухню за пивом и закуской.
Она не помнила, как что-то доставала из холодильника, как раскладывала тарелки на подносе, как открывала пиво.
Открыла аптечку, чтобы посмотреть, осталось ли снотворное, чтобы растворить в пиве, но коробка оказалась пустой. И тут она увидела сверток, перетянутый черной резинкой. Она часто видела этот сверток, он ассоциировался у нее с определенным человеком, поэтому она всегда знала, что он не принадлежит ей и она не имеет к нему никакого отношения. Теперь же решила использовать, чтобы спасти свою жизнь. Возможно, эти таблетки, которые ей дали на хранение, сослужат и ей хорошую службу…
В пластиковом прозрачном пузырьке было довольно много капсул зеленовато-желтого цвета. Вера быстро высыпала содержимое капсул в чашку и спрятала в буфет. Она боялась, что Алексей в любую минуту может войти в кухню и увидеть, чем она занимается.
На столе она увидела свернутый листок с инструкцией, быстро пробежала глазами: "…Острые и хронические формы шизофрении, маниакальные состояния, маниакально-депрессивный психоз, различные психотические состояния, психомоторное возбуждение при психозах, агрессивности, расстройства сна…» «Практически нерастворим в воде».
"..нерастворим в воде…» Вот этот номер. А ведь она хотела растворить порошок в пиве, надеясь, что это средство успокоит Алексея, приведет в чувство. И смолола так много таблеток, понимая, что только небольшой процент препарата попадет в кровь.
Она взяла два куска тонко нарезанного батона, намазала маслом, густо посыпала порошком, затем положила по толстому ломтю сыра, посыпала все это мелко нарезанной зеленью, сунула в микроволновку. Вот теперь, если он голоден, то съест эти горячие бутерброды, запьет пивом и, возможно, успокоится. Может, когда он будет в расслабленном состоянии, его удастся уговорить отпустить ее к тетке в Подлесное?
Надежды было мало, но, тем не менее, Вера была уверена, что поступила правильно.
– Если хочешь, я сварю картошку! – крикнула она из кухни, чтобы Алексей знал, что и она уже успела немного привыкнуть к его присутствию в доме и что готова даже приготовить ему обед.
– Не знаю. Чем-то вкусным пахнет.
Послышались шаги – Алексей вошел в кухню, подошел к Вере и обнял ее, поцеловал в лоб.
– Видишь? Я не набрасываюсь на тебя, я сдерживаюсь. Я хочу, чтобы ты привыкла ко мне и не боялась.
Она сразу поняла, что он импотент. Возможно, когда он увидел ее впервые, то испытал сильное сексуальное чувство, оно запомнилось, дало надежду, что он сможет хотя бы с одной женщиной почувствовать себя настоящим мужчиной, вот и прилип к ней, прицепился… Маньяк. Сексуальный маньяк. Ей страшно было даже представить себе, что будет, когда он снова почувствует возбуждение. Он изнасилует ее, а если она закричит, то убьет.
Она сунула ему под нос тарелку с горячими бутербродами.
– Как красиво… С зеленью… – Он потер ладони, предвкушая вкусную еду.
– Иди в комнату, я сейчас принесу пиво, вот только стаканы достану…
– Ты тоже будешь? – удивился он.
– Думаю, что от одного глотка ничего не случится… Посидим, поговорим, все обсудим. Может, ты прав, и мне действительно нужно начать новую жизнь, уйти навсегда от Толи.
Он улыбнулся ей улыбкой идиота и веселый пошел в комнату. Вера следом за ним.
Он так быстро съел бутерброды, что ничего не заметил – ни горечи (хотя откуда Вера знать, горькое ли было лекарство), ни постороннего привкуса. Во всяком случае, он проглотил их, как щенки хватают брошенные им куски – жадно, с риском отхватить палец хозяина.
Потом он пил много пива, пил и говорил, что пиво холодное, вкусное, что никогда еще не пил такого вкусного пива, и потому оно такое, что оно из рук любимой женщины.
Он сидел за столом, улыбался, его губы были в пивной пене, мокрые, отвратительно красные, словно до этого он напился крови. Вера не удивилась бы, если бы увидела вырастающие на ее глазах острые и узкие, как у саблезубого тигра, вампирские клыки своего мучителя.
А потом ему стало плохо. Сначала он схватился за живот, потом повалился на пол и скорчился. Через несколько минут он был без сознания.
Вера просидела около часа, не шевелясь и глядя на распростертое на полу тело. Сначала он дышал, а потом, как ей показалось, перестал.
Собравшись с силами, она поднялась со стула и опустилась на колени перед Алексеем. Осторожно приблизила к его губам дрожащую руку… И не почувствовала дыхания. Принесла зеркальце, поднесла к его рту – оно не запотевало. Поверить в то, что он умер, было трудно. С одной стороны, если бы это оказалось правдой, она бы, наконец, успокоилась, и не было бы смысла уезжать из города. К тому же, если бы, вернувшись Анатолий увидел в своем доме труп человека, преследовавшего жену, может, тогда он поверил бы в его реальное существование и изменил бы свое отношение к Вере. Но, с другой стороны, он под воздействием своего брата все перевернул бы и представил все таким образом, будто бы это Вера сама убила ни в чем не повинного человека. К тому же в любом случае выходило, что это она убила парня. Следовательно, непременно будет суд, ее осудят. И где доказательства, что он преследовал ее, домогался, что это он, наконец, убил соседа по подъезду? Да даже если бы и доказали последнее, то Вера-то тут при чем? Вот и получалось, что если Алексей мертв, то от тела надо избавляться…
Прошел еще один час. Мужчина не подавал признаков жизни. Вера несколько раз подносила ко рту зеркальце, рассматривала его. Брала руку Алексея, чтобы прощупать пульс. Ей показалось, что и рука стала холодной. Хотя с другой стороны, как же ей не быть холодной, если он лежит на полу?
Позвонила тетя Люба из Подлесного, спросила, каким рейсом она приедет, чтобы встретить. Вера сказала, что ей нездоровится и что она, возможно, задержится.
Даже смоченная в нашатыре вата не привела Алексея в чувство. Тогда она взяла его за голову и принялась трясти в надежде, что он все же очнется…
Все было бесполезным. Он казался мертвым.
Его безжизненное тело пугало ее… Ей стало страшно, но теперь страх был другой…
Как избавиться от тела? Этот вопрос задают убийцы. Теперь же это волновало Веру Концевич.
Вера взглянула на пустой пузырек из-под азалептина. В свертке оставалось еще два таких пузырька. Спрашивается, зачем она согласилась держать у себя этот, по сути, яд? Чтобы не провоцировать того, кто ей дал это на хранение? Все казалось странным. Может, это судьба, что она, открыв аптечку, увидела сверток? Но теперь-то что делать? Кому она может довериться? Своим подругам? Да и есть ли у нее подруги? Так, приятельницы… Таня Маева, к примеру…
Вера представила себе, как отреагирует Таня, когда, приехав сюда по просьбе Веры, увидит в квартире труп. Да она сбежит, завопит, что не хочет быть замешанной в убийстве, что со стороны Веры эгоистично звать Таню на помощь, что она еще слишком молода, чтобы сесть в тюрьму только лишь за помощь в такого рода деле. К тому же Таня не из молчаливых. Она сразу же разболтает обо всем.
Человек, который мог бы помочь ей хоть советом, был. Она не сомневалась в его серьезности и видела в нем своего спасителя. Но, с другой стороны, имеет ли она право втягивать его в эту историю?
Вера оделась, вышла из квартиры, спустилась, завела машину и поехала к доктору Нольде.
26
Марк был в школе, где работала Лариса Боткина. Прозвенел звонок. В учительскую повалили учителя. О его визите сразу же доложили директору. Солидная дама, увешанная драгоценностями, вошла в учительскую, покачивая крутыми бедрами, предложила ему пройти в свой кабинет.
26
Марк был в школе, где работала Лариса Боткина. Прозвенел звонок. В учительскую повалили учителя. О его визите сразу же доложили директору. Солидная дама, увешанная драгоценностями, вошла в учительскую, покачивая крутыми бедрами, предложила ему пройти в свой кабинет.
Но Марк сказал, что сначала ему хотелось бы, пользуясь тем, что в учительской собралось много преподавателей, поговорить с ними о Ларисе. Он понимал, что это будет живой и быстрый разговор, из которого ему предстоит потом выбрать самое главное. Он ждал, что коллеги убитой не заставят себя ждать и сами начнут рассказывать о ней что-то, вспоминать какие-то детали, но все словно онемели…
– Да у Ларочки не было подруг или друзей, – неожиданно произнесла громким и властным голосом директорша, Крашенинникова Тамара Дмитриевна, – поэтому никто ничего вам не скажет. Так ведь?
И она окинула всех присутствующих каким-то странным, змеиным взглядом, из чего Марк понял, что учителя, вероятно, проинструктированы относительно того, как вести себя, если вдруг придут наводить справки о Боткиной. Им приказано было молчать. И они молчали.
– Хорошо, – Марк обратился к директрисе. – Я готов побеседовать с вами с глазу на глаз.
– Я вам так скажу, – произнесла Крашенинникова, когда они остались одни. – Лариса держалась особняком, ни с кем не заводила дружеских отношений и вообще бывала в школе довольно редко. Понимаете, наша школа на хорошем счету, и мне не хотелось бы, чтобы нас склоняли в прессе…
– Бога ради, Тамара Дмитриевна, да кто же вам сказал, что следователи работают с журналистами? Что нелепое предположение? Убита учительница из вашей школы, и меня, как следователя прокуратуры, интересует мнение тех людей, кто знал ее. Что она была за человек? Может, с кем-то встречалась или, наоборот, была в неприязненных отношениях? Может, кто-то что-то знает о жизни Ларисы? Может, ей кто угрожал? Да мало ли?
– Я понимаю, но никто вам ничего не скажет. Конечно, Лариса была красивой молодой женщиной и нравилась многим нашим преподавателям-мужчинам. Но она вела с ними себя так высокомерно и держалась, повторяю, особняком, что ни о каких романах здесь и речи быть не могло. Что же касается женского коллектива, то и здесь вам никто ничего не скажет – Ларисе многие завидовали. И ее красоте, и независимости. Кстати, ее вообще не интересовала зарплата, количество часов, да и общественных нагрузок она не имела. Приходила, вела свои уроки и уходила. Зачастую за ней заезжали на дорогой иномарке. Это был один и тот же мужчина. Высокий брюнет средних лет, мрачноватого вида. Его звали Анатолий. Я не раз слышала, как Лара разговаривает с ним по телефону, говорила, когда за ней заехать.
– А больше за ней никто не заезжал?
– Нет, но я знаю, что у нее еще кто-то был.
– Откуда вам это известно? Вы видели этого человека? Записали номер его машины?
– Нет-нет, что вы. Я его не видела. Но это случилось буквально дня за два до того, как Ларочки не стало. Понимаете, я случайно подслушала… вернее, услышала ее разговор по телефону. Она стояла в коридоре, возле окна, отвернувшись, и говорила тихо. Я в это время шла по коридору и все слышала. Она сказала этому самому Анатолию, что не позволит, чтобы с ней так обращались, что она никому не даст права так на себя кричать и обзываться. Она не говорила, а, знаете, шипела в трубку, и я поняла, что они со своим любовником, Анатолием, тем самым, который обычно заезжал за ней, поссорились. Ну, поссорились и поссорились, с кем не бывает. Я знаю, что Ларочка была отходчивой, мягкой девушкой. Так вот. Поговорила она, значит, по телефону, вернулась в учительскую и села за стол, прихорашиваться. Я еще подумала тогда, неужели она наводит марафет для того, чтобы просто поехать домой? Кстати, когда за ней не заезжали, она вызывала такси… Вот так-то вот. Чем тоже вызывала раздражение у наших учителей. Знаете, людская зависть не знает границ.
– Что было дальше?
– А потом раздался звонок, это звонил телефон на столе. Не ее, а городской, Ларочка встала, чтобы взять, и зацепилась чулком за какой-то гвоздик или штырь в стуле.. Да так неудачно, что порвала.. Не знаю, чулок это был или колготки, но образовалась большая дыра, да еще и кожу она поцарапала, даже кровь пошла… Я принесла ей из своей аптечки вату, йод, она отказалась от йода, достала из сумочки духи и вылила на ватку, обработала ранку. Знаете, никогда бы не подумала, что она может так расстроиться из-за порванного чулка. Чуть ли не плакала, говорила, что надо что-то предпринять. Нельзя, мол, в таком виде оставаться. Еще сказала, что это дурной знак. И тогда и говорю: самый простой выход – сбегать в магазинчик на нашей улице и купить новые чулки. Она так и сделала. Быстро сходила, купила, я впустила ее в свой кабинет, чтобы она переоделась. Вы себе не представляете, как пахло у нас Ларочкиными духами в учительской, да и в кабинете после этого происшествия. Я все ждала, что она вызовет такси и отправится домой, с Анатолием-то своим она вроде поссорилась, но никакого такси она не вызывала. Вышла из школы и быстрым шагом направилась в сторону кондитерской фабрики. Может, захотела купить конфет, может, еще что. А может, ее там кто-то ждал, и она назначила там встречу с другим мужчиной. Ну, посудите сами, стала бы она так расстраиваться из-за порванного чулка, если бы просто собиралась домой? Вышла бы из школы в порванном чулке, села в такси и поехала домой. Все.
Марк слушал ее и поражался тому, как же внимательны бывают иногда женщины. Казалось бы, такая мелочь – порванный чулок, но ведь она права – у Ларисы Боткиной в тот вечер действительно была назначена встреча с другим мужчиной.
– Вы можете назвать точную дату, когда это произошло?
– Двадцать второго марта, в субботу…
Лару убили в ночь с двадцать четвертого на двадцать пятое марта.
Марк поблагодарил директрису, вернулся в машину и уже оттуда позвонил Концевичу, спросил, когда они поскандалили с Ларой.
– Это было в пятницу, 21 марта… А что? – голос у Анатолия был озабоченный.
– Она перезванивала тебе после этого?
– Понимаешь, я находился в таком состоянии… Да, припоминаю что-то такое. Я, кажется, хотел за ней заехать, но она отказала мне, сказала, что не может терпеть мою грубость, что я вел себя, как последняя скотина, и все в таком духе. Но я-то знал, что она скоро успокоится и простит меня.
– Значит, 22 марта ты с ней не встречался?
– Нет. Я ее больше вообще живой не видел. И получается, что она ушла от меня, а я так и не дождался ее прощения.
«Значит, – решил Марк, – у Лары был кто-то еще. Но кто?»
Дом на улице Некрасова, где проживала Вероника Парусникова, Марк нашел быстро. Он долго звонил в квартиру, но ему так никто и не открыл. Он начал опрашивать соседей, не знают ли они Веронику Парусникову. Одна женщина сказала, что да, жила здесь такая, красивая молодая девушка, водила к себе парней, устраивала вечеринки, из ее квартиры часто доносилась громкая музыка, смех. А потом исчезла. Поговаривали, что она вышла замуж не то за клоуна, не то за дрессировщика змей. Но потом у них что-то не заладилось, и она вернулась. Другая соседка сказала, что видела Веронику с Мишей Нольде – своей первой любовью. Марк показал соседям фотографии Веры Концевич, но вразумительного ответа так и не получил. Вроде она, а может, и нет, но очень похожа. Или: да, скорее всего, она и есть. Или: да, точно, это она.
Получалось, что Нольде говорил правду, и его сын собирается жениться на Веронике Парусниковой. Но тогда при чем здесь Вера? И Концевич? И гроб, в котором обнаружили останки постороннего мужчины? Выходит, он только зря потревожил врача.
Он поехал в цирк. Поговорил с теми, кто мог знать о давнем романе. Показал снимок Веры Концевич. Но никто толком не видел девушку, с которой уехал в неизвестном направлении дрессировщик змей Виктор Шегорцов. Где находится сам дрессировщик, тоже никто не знал.
Марк вернулся к себе в прокуратуру и сделал запрос, в каком цирке работает Виктор Шегорцов.
Уставший, он вернулся домой. Сонная Рита открыла дверь.
– Марк, ты очень плохо выглядишь. Поешь и ложись, отдыхай. Знаешь, мне кажется, что настоящая весна так никогда и не наступит.
Марк вошел в гостиную и удивился: все вокруг было белым и желтым. Занавески, скатерть, даже мебель была покрыта какими-то цветными тканями, в летних жизнерадостных и солнечных тонах.
– Что это, Рита?
– Так я спасаюсь от депрессии. Нет уже сил смотреть на эту серость за окном и слушать шум дождя. Так хочется тепла, солнца, цветов. Мне даже работать не хочется, кисти валятся из рук. И в Отрадное не хочу. Там сейчас такая смурь, грязь… что там делать?
– Поедем в теплые края, милая, – Марк усадил жену к себе на колени, зарылся лицом в ее волосы. – Представляешь, у Ларисы Боткиной, кроме Концевича, еще кто-то был!
Он рассказал ей о своем разговоре с директрисой.
– Да, она точно собиралась на свидание! Вот бы узнать, к кому! Ты же говорил, будто соседка знает, что вроде бы к Ларисе захаживали мужчины?