Примите, и т. д. и т. д.
— Неправда ли, — замѣтилъ сэръ Джозефъ, подписавъ письмо и въ то время, какъ Фишъ запечатывалъ его, — неправда-ли, кажется, будто оно было написано тамъ, свыше! Посмотрите! Въ концѣ года я привожу въ порядокъ всѣ платежи и свожу свои счеты даже съ В. Ферномъ!
Тоби, который уже давно вновь впалъ въ самое безнадежное отчаяніе, приблизился грустный и угнетенный, чтобы взять письмо.
— Передайте мой поклонъ и благодарность, — сказалъ сэръ Джозефъ. — Подождите.
— Подождите, — повторилъ мистеръ Фишъ.
— Вы, быть можетъ, слышали, — продолжалъ сэръ Джозефъ тономъ прорицателя, — нѣкоторыя высказанныя мною замѣчанія, вызванныя приближеніемъ торжественнаго дня Новаго Года, о тѣхъ обязательствахъ, которыя этотъ моментъ налагаетъ на насъ въ отношеніи нашихъ дѣлъ, которыя мы должны привести въ порядокъ. Вы не могли не обратить вниманіе, что я нисколько не прячусь за свое высокое общественное положеніе, но что мистеръ Фишъ имѣетъ мою чековую книгу и находится возлѣ меня лишь для того, чтобы помочь мнѣ закончить дѣла текущаго года и начать новый совершенно чистымъ. Ну, а вы, другъ мой, можете ли сказать по совѣсти, положа руку на сердце, что вы также приготовились къ встрѣчѣ этого великаго дня?
— Мнѣ страшно сознаться, сэръ, — бормоталъ Тоби, смиренно взглядывая на баронета, — что… что…. я…. немного…. немного запустилъ свои дѣла.
— Запустили свои дѣла! — повторилъ сэръ Джозефъ, останавливаясь, съ угрожающимъ выраженіемъ лица, на каждомъ слогѣ.
— Мнѣ страшно признаться, — шепталъ Тоби, — что я долженъ десять или двѣнадцать шиллинговъ м-ссъ Чикенстжеръ.
— М-ссъ Чикенстжеръ! — повторилъ тѣмъ же тономъ сэръ Джозефъ.
— Это небольшая лавочка, сэръ, — вскричалъ Тоби, — гдѣ продается всего понемногу. Кромѣ того я также не…мно…го… дол… женъ за квартиру, но самые пустяки, сэръ. Я самъ сознаю, сэръ, что это не должно быть, но мы такъ бѣдны!
Сэръ Джозефъ посмотрѣлъ на миледи, потомъ на Фиша и наконецъ на Тоби. Сложивъ потомъ въ отчаяніи руки, съ видомъ человѣка, разувѣрившагося во всемъ:-
— Какъ можетъ человѣкъ, — сказалъ онъ, — даже изъ этого неподдающагося исправленію и беззаботнаго сословія, да еще человѣкъ съ сѣдыми волосами смотрѣть спокойно въ лицо Новому Году, когда его дѣла находятся въ подобномъ положеніи? Какъ можетъ онъ ложиться вечеромъ спать и утромъ вставать? Какъ? Скажите мнѣ! Ну! — продолжалъ онъ, обернувшись спиною къ Тоби, — берите же письмо! Берите письмо!
— Я бы самъ очень желалъ быть инымъ человѣкомъ, сэръ, — сказалъ Тоби, преисполненный желанія молить о прощеніи… — Но видите ли, намъ было послано тяжелое испытаніе.
Сэръ Джозефъ все повторялъ:
— Берите же письмо, берите письмо!
Фишъ съ своей стороны не только вторилъ этимъ словамъ, но усиливалъ ихъ, указывая очень многозначительно на дверь, такъ что Тоби оставалось поклониться и уйти.
Очутившись на улицѣ, бѣднякъ нахлобучилъ себѣ на глаза свою старую, потертую шапку, какъ бы желая скрыть свое горе, вызванное сознаніемъ, что для него нѣтъ никакой надежды получить свою долю радости въ приближающемся новомъ году.
Поглощенный своими грустными мыслями, онъ не обнажилъ даже своей головы передъ колокольней, гдѣ висѣли дорогіе его сердцу колокола, когда на обратномъ пути проходилъ мимо старой церкви.
Однако въ силу привычки, онъ остановился на мгновеніе и замѣтилъ, что уже поздно и вершина колокольни еле выдѣлялась въ высотѣ, окруженная ночной темнотой. Онъ также зналъ, что куранты сейчасъ зазвонятъ, такъ какъ это былъ часъ, когда ихъ пѣвучіе напѣвы говорили его воображенію, какъ заоблачные голоса; но тѣмъ но менѣе онъ только быстрѣе зашагалъ съ письмомъ къ ольдерману, стараясь удалиться раньше, чѣмъ начнется перезвонъ, такъ онъ боялся услышать въ ихъ звукахъ: «другъ и отецъ, другъ и отецъ», въ прибавленіе къ тому, что они прозвонили, когда онъ уходилъ.
Тоби необычайно скоро исполнилъ возложенное на него порученіе и возвращался своимъ обычнымъ шагомъ домой. Была ли то вина его походки, которая, внѣ всякаго сомнѣнія, являлась не особенно приспособленною для улицы; или же его шляпы, нахлобученной на глаза, которая, конечно, не дѣлала его поступь болѣе увѣренной, но только онъ вдругъ налетѣлъ на что то съ такою силою, что очутился, еле удержась на ногахъ, на серединѣ дороги.
— Тысячу разъ прошу извинить меня, — сказалъ Тоби, приподнимая въ большомъ смущеніи шляпу и, образуя изъ своей головы, на которой зацѣпилась оборваная подкладка шляпы, родъ воздушнаго шара. — Надѣюсь, что я не ушибъ васъ?
Тоби былъ слишкомъ не похожъ своимъ тѣлосложеніемъ на Самсона, чтобъ кого бы то ни было больно ушибить. Казалось, видя его, подскочившаго, какъ воланъ на ракетѣ, гораздо вѣроятнѣе, что онъ самъ пострадалъ.
Однако, у него были такія преувеличенныя понятія о своей собственной силѣ, что онъ совершенно искренно сокрушался о человѣкѣ, на котораго наткнулся и продолжалъ повторять:
— Я надѣюсь, что я васъ не ушибъ.
Человѣкъ, о котораго онъ ударился головой, представлялся чѣмъ то въ родѣ крестьянина, съ загорѣлымъ лицомъ, съ мускулистыми руками и ногами, съ сѣдѣющими волосами и растрепанной бородой. Онъ посмотрѣлъ на Тоби, не спуская съ него въ теченіе секунды пристальнаго взгляда, какъ бы подозрѣвая того въ желаніи сыграть съ нимъ злую шутку. Но тотчасъ же, убѣдившись въ его искренности, отвѣчалъ ему:
— Нѣтъ пріятель, вы не ушибли меня.
— И ребенка, я надѣюсь? — прибавилъ Тоби
— И ребенка тоже не ушибли, — отвѣчалъ человѣкъ. — Благодарю васъ за участіе.
При этихъ словахъ онъ опустилъ глаза на маленькую дѣвочку, спавшую у него на рукахъ и закрывъ ей личико концомъ своего изношеннаго шарфа, обмотаннаго вокругъ его шеи, медленно продолжалъ свой путь.
Тонъ, которымъ онъ произнесъ слова: «благодарю васъ за участіе» проникъ въ доброе сердце Тоби. Этотъ человѣкъ былъ такъ изнуренъ, ноги его съ такимъ трудомъ передвигались, онъ такъ былъ грязенъ и оборванъ отъ тяжелой работы и такимъ грустнымъ и потеряннымъ взглядомъ смотрѣлъ вокругъ себя, что Тоби казалось весьма естественнымъ, что для него должно было быть извѣстнымъ утѣшеніемъ и облегченіемъ имѣть возможность поблагодарить кого нибудь, хотя бы за самый пустякъ. Тоби пріостановился, слѣдя за нимъ глазами, въ то время какъ тотъ съ такимъ усиліемъ двигался тяжелымъ и невѣрнымъ шагомъ, съ ребенкомъ, обвившимъ ручками его шею.
Видя этого человѣка въ рваныхъ башмакахъ или скорѣе въ какомъ то подобіи башмаковъ, въ толстыхъ кожаныхъ штиблетахъ, въ большой съ опущенными полями шляпѣ, Тоби продолжалъ стоять, слѣдя за нимъ, забывъ все на свѣтѣ, кромѣ маленькой ручки ребенка, державшей шею незнакомца.
Прежде чѣмъ окончательно скрыться во мракѣ ночи, тотъ остановился, обернулся и, увидѣвъ Тоби, все еще неподвижно стоящимъ на одномъ мѣстѣ, казался въ нерѣшимости — продолжать ли свой путь или вернуться обратно? Тоби, съ своей стороны, сдѣлалъ нѣсколько шаговъ, отдѣлявшихъ ихъ другъ отъ друга.
— Вы, быть можетъ, могли бы, — сказалъ человѣкъ, слабо улыбаясь, — а я увѣренъ, что если вы можете, то и сдѣлаете, почему я предпочитаю обратиться съ этимъ вопросомъ къ вамъ, чѣмъ къ кому нибудь другому, — быть можетъ вы могли бы указать мнѣ, гдѣ живетъ ольдерманъ Кьютъ?
— Совсѣмъ близко отсюда, — отвѣчалъ Тоби. — Я съ удовольствіемъ проведу васъ къ нему.
— Я собственно долженъ былъ быть у него лишь завтра и совсѣмъ въ другомъ мѣстѣ,- прибавилъ человѣкъ, слѣдуя за Тоби, — но мнѣ слишкомъ тяжело оставаться столько времени подъ подозрѣніемъ. Я долженъ оправдаться и имѣть возможность съ спокойнымъ сердцемъ зарабатывать себѣ хлѣбъ, хотя я еще и не знаю, какъ и гдѣ. Поэтому я надѣюсь, что онъ извинитъ меня за поздній приходъ.
— Но это невозможно! — воскликнулъ Тоби, вздрагивая. — Скажите какъ васъ зовутъ, не Фернъ-ли?
— Что? — вскричалъ въ свою очередь тотъ, оборачиваясь, съ выраженіемъ удивленія.
— Вы Фернъ? Билли Фернъ? — спросилъ Тоби.
— Это мое имя, — отвѣчалъ тотъ.
— Ну, въ такомъ случаѣ,- воскликнулъ Тоби, схвативъ его за руку и съ опасеніемъ оглядываясь, — ради всего святого, не ходите къ нему! Не ходите къ нему! Также вѣрно, какъ вѣрно, что вы существуете, онъ упразднитъ васъ. Сюда! Войдите въ эту темную аллею и я вамъ все объясню. Но, ради Бога, не идите къ нему!
Его новый знакомый посмотрѣлъ на него какъ на полоумнаго, но все же послѣдовалъ за нимъ. Когда они скрылись отъ взоровъ прохожихъ, Тоби разсказалъ ему все, что слышалъ сегодня о немъ, какую о немъ пустили молву и все остальное.
Герой его разсказа выслушалъ его, ни разу не перебивъ, не опровергнувъ, со спокойствіемъ, которое поразило Тоби. Онъ лишь отъ времени до времени покачивалъ головою, казалось, скорѣе для того, чтобы показать, что это все старыя, давно извѣстныя ему исторіи, чѣмъ для того, чтобы опровергнуть слова Тоби. Разъ или два, онъ откинулъ свою шляпу назадъ, проведя своею загрубѣлой рукой по лбу, на которомъ отъ руки оставались борозды, словпо отъ плуга.
Его новый знакомый посмотрѣлъ на него какъ на полоумнаго, но все же послѣдовалъ за нимъ. Когда они скрылись отъ взоровъ прохожихъ, Тоби разсказалъ ему все, что слышалъ сегодня о немъ, какую о немъ пустили молву и все остальное.
Герой его разсказа выслушалъ его, ни разу не перебивъ, не опровергнувъ, со спокойствіемъ, которое поразило Тоби. Онъ лишь отъ времени до времени покачивалъ головою, казалось, скорѣе для того, чтобы показать, что это все старыя, давно извѣстныя ему исторіи, чѣмъ для того, чтобы опровергнуть слова Тоби. Разъ или два, онъ откинулъ свою шляпу назадъ, проведя своею загрубѣлой рукой по лбу, на которомъ отъ руки оставались борозды, словпо отъ плуга.
— Въ общемъ, все это довольно справедливо, добрый вы человѣкъ. Конечно, ему не всегда было легко со мною. Но что сдѣлано, то сдѣлано. Господи! Тѣмъ хуже, если я становился поперекъ его плановъ; я же теперь страдаю отъ этого. Но во всякомъ случаѣ, я передѣлать себя не могу и, еслибы завтра мнѣ пришлось бы съ нимъ встрѣтиться, то началось бы опять все по старому. Что же касается моей репутаціи, то пусть эти прекрасные господа наводятъ справку за справкой, роются, ищутъ, она останется незапятнанной, внѣ всякаго подозрѣнія, и я вовсе не желаю получать отъ нихъ за нее похвальный листъ! Я только желаю имъ, чтобы они не такъ легко потеряли добрую о себѣ славу, какъ мы, и я удостовѣряю, что жизнь имъ будетъ такъ тяжела, что разставаясь съ нею имъ не придется жалѣть о ней. Что же касается меня, мой другъ, то эта рука — и онъ раскрылъ ее во всю ширину ладони — эта рука никогда не взяла того, что ей не принадлежало по праву и никогда также не уклонялась отъ работы, какъ бы тяжела она ни была и какъ бы мало ни вознаграждалась. Тому, кто можетъ доказать обратное, я позволяю отрѣзать ее въ то же мгновеніе! Но когда работа болѣе не въ состояніи поддержать меня, насколько это необходимо каждому человѣческому существу; когда пища моя такъ плоха и такъ недостаточна, что я умираю съ голоду, лишенный всякой возможности удовлетворить его ни дома, ни внѣ дома; когда я вижу, что вся жизнь, полная труда, начинается нуждою, продолжается въ нуждѣ и кончается нуждою, безъ малѣйшаго проблеска надежды на перемѣну, то я не могу не сказать всѣмъ этимъ милымъ господамъ:- «Прочь! Оставьте мою лачугу въ покоѣ; въ ней и безъ того достаточно мрачно. Зачѣмъ же хотите вы затемнить ее еще болѣе? Не разсчитывайте на меня, что я приду въ вашъ паркъ въ день вашего рожденія и примкну къ славящимъ васъ пѣснямъ, или буду почтительно выслушивать ваши проповѣди или что нибудь еще въ этомъ родѣ! Разыгрывайте свои комедіи и празднуйте свое торжество безъ меня; веселитесь и радуйтесь, но намъ нечего дѣлать съ вами. Я предпочитаю, чтобы вы оставили меня одного!»
Замѣтивъ, что маленькая дѣвочка, которую онъ несъ на рукахъ, открыла глаза и съ удивленіемъ смотрѣла вокругъ онъ остановился, чтобы шепнуть ей нѣсколько ласковыхъ словъ на ухо и, спустивъ ее съ рукъ, поставилъ на землю возлѣ себя; потомъ обертывая вокругъ пальца, одинъ изъ длинныхъ локоновъ ребенка, въ видѣ кольца, въ то время, какъ она прижималась къ его запыленнымъ колѣнамъ, онъ сказалъ Тоби:
— Я не думаю, чтобы по природѣ я былъ угрюмый, сварливый человѣкъ, съ которымъ трудно жить въ мирѣ. Я въ сущности не желаю ничего дурного никому изъ этихъ господъ. Все, что я прошу, это имѣть возможность существовать, какъ то подобай творенью Божьему. Но какъ я ни выбиваюсь изъ силъ, я не могу добиться этого, и вотъ эта невозможность и является непроходимою пропастью между мною и тѣми. Но вѣдь я не одинъ; подобныхъ мнѣ надо считать не сотнями, а тысячами.
Тоби, сознавая всю справедливость его словъ, покачалъ головою въ знакъ согласія.
— Вотъ такими то взглядами и словами и создалась моя репутація, — продолжалъ Фернъ, — и мало вѣроятія, чтобы она когда нибудь измѣнилась къ лучшему. Вѣдь быть недовольнымъ не разрѣшается, а я вотъ недоволенъ, хотя клянусь вамъ, я бы предпочелъ быть въ радостномъ настроеніи, еслибы только это было возможно для меня. Въ сущности, я даже не знаю, что для меня было бы дурного въ томъ, что ольдерманъ засадитъ меня въ тюрьму; а такъ какъ у меня нѣтъ ни одного друга, который могъ бы замолвить за меня словечко, то это легко можетъ случиться. А между тѣмъ, вы видите!.. — прибавилъ онъ, указывая на дѣвочку.
— Какое у нее хорошенькое личико, — сказалъ Тоби.
— О, да! — возразилъ тотъ шопотомъ и взявъ ласково, обѣими руками головку ребенка, приблизилъ ее къ себѣ, пристально смотря на нее. — Да, это именно то, что я часто говорилъ себѣ; я часто говорилъ себѣ это, видя пустую плиту и холодный очагъ; и вчера вечеромъ, когда насъ арестовали, точно двухъ преступниковъ, я продолжалъ говорить себѣ это. Но не надо, чтобы они приходили слишкомъ часто мучить и пугать эту хорошенькую, маленькую дѣвочку, правда Лили? Развѣ не вполнѣ достаточно преслѣдовать взрослаго человѣка?
Звукъ его голоса такъ замѣтно ослабѣлъ и онъ смотрѣлъ такъ серіозно и въ тоже время такъ странно на дѣвочку, что Тоби, чтобы измѣнить направленіе его мыслей, спросилъ его жива ли его жена?
— У меня никогда не было жены, — промолвилъ онъ, склонивъ голову. — Это дочь моей сестры, сиротка. Ей девять лѣтъ, но трудно этому вѣрить, такъ она изголодалась и истощена! Ее бы сейчасъ приняли въ пріютъ, въ девяти миляхъ отъ мѣста, гдѣ мы живемъ; засадили бы между четырьмя стѣнами (какъ они это сдѣлали съ моимъ отцомъ, когда онъ не былъ болѣе способенъ работать; но онъ и не безпокоилъ ихъ долго). Но, вмѣсто пріюта, я взялъ ее къ себѣ и съ тѣхъ поръ мы не разставались. Когда-то у ея матери была подруга, здѣсь въ Лондонѣ; мы пришли сюда, чтобы разыскать ее и найти какую нибудь работу, но городъ такъ огроменъ! Ну, да ничего; зато много мѣста для прогулокъ, правда, Лили?
Его глаза встрѣтились съ глазами ребенка и выраженіе ихъ было полно такой любви и нѣжности, что Тоби былъ растроганъ болѣе, чѣмъ еслибы увидѣлъ въ нихъ слезы. Потомъ, сжавъ руку незнакомцу.
— Я даже не знаю вашего имени, — продолжалъ Фернъ, — а между тѣмъ открылъ вамъ свою душу, потому что я такъ вамъ благодаренъ, и не безъ причины. Я послѣдую вашему совѣту и не подойду близко къ этому… какъ его?..
— Мировому судьѣ,- сказалъ Тоби.
— А! — воскликнулъ незнакомецъ — мировой судья, такъ мировой судья, если его прозываютъ этимъ именемъ. Завтра мы попробуемъ счастья въ окрестностяхъ Лондона. Добрый вечеръ! Дай вамъ Богъ хорошо встрѣтить Новый годъ!
— Подождите! — воскликнулъ Тоби, удерживая его за руку, когда тотъ прощался. — Подождите! Для меня не будетъ счастья въ новомъ году, если мы такъ съ вами разстанемся, Новый годъ не можетъ быть счастливымъ для меня, если вы съ ребенкомъ будете бродить, не зная гдѣ преклонить голову. Идите ко мнѣ! Хотя и я бѣденъ и живу въ бѣдномъ, тѣсномъ углу, но все могу безъ стѣсненія пріютить васъ на эту ночь. Пойдемте со мною! Сюда! Я понесу ребенка, — прибавилъ онъ, беря дѣвочку на руки. — Прехорошенькая дѣвочка! Я бы безъ всякаго усилія донесъ ее, еслибы она была въ двадцать разъ тяжелѣе. Быть можетъ, я шагаю слишкомъ скоро для васъ? Но дѣло въ томъ, что я всегда немножко бѣгу, уже это моя привычка! — Говоря эти слова, Тоби дѣлалъ шесть шаговъ, пока его товарищъ дѣлалъ одинъ огромный, и слабыя ножки этого маленькаго Геркулеса, дрожали подъ тяжестью ноши.
— Она легка, какъ перышко, — продолжалъ Тоби, слова котораго также быстро чередовались, какъ и его маленькіе шажки, такъ какъ онъ ни за что не хотѣлъ чтобы Фернъ успѣлъ ему высказать благодарность. — Право, она легче павлиньяго пера; о, несравненно легче! А, вотъ мы сейчасъ и дома, мы даже пришли уже! Первый поворотъ направо. Дядя Билль, пройдите эту помпу и заверните налѣво, какъ разъ напротивъ кабака. Ну вотъ, мы и пришли! Переходите улицу, дядя Билль, и замѣтьте на углу торговца почками. Такъ! Идите теперь вдоль конюшни и остановитесь возлѣ черной двери, на которой написано на доскѣ: «Т. Вэкъ, посыльный». Ну, дошли, слава Богу, наконецъ. Вотъ то мы поразимъ тебя, дорогая моя Мэгъ!
Едва онъ успѣлъ произнести эти слова, какъ въ полномъ изнеможеніи, запыхавшись, опустилъ дѣвочку на полъ, посереди комнаты. Маленькой незнакомкѣ достаточно было разъ взглянуть на Мэгъ, чтобы съ полнымъ довѣріемъ кинуться ей на шею.
— Вотъ мы и дома! Вотъ мы и дома! — кричалъ Тоби, двигаясь вокругъ комнаты. Идите сюда, дядя Вилль, поближе къ огню! Чего-жъ вы не идете? О, наконецъ то мы пришли! Наконецъ то мы пришли! Дорогая, любимая моя Мэгъ, гдѣ же котелокъ для воды? Ахъ, онъ здѣсь. Вотъ онъ! Въ одно мгновеніе вода закипитъ.
Во время своего снованія взадъ и впередъ по комнатѣ, Тоби удалось найти котелокъ, закинутый гдѣ-то въ углу; онъ поставилъ его на огонь, а Мэгъ въ то-же время, посадила дѣвочку возлѣ камина и, вставъ передъ нею на колѣни, снимала съ нее чулки и башмаки, растирая горячимъ полотенцемъ ея застывшія маленькія ноги. Но это не мѣшало ей смѣяться и смотрѣть на Тоби такими веселыми и милыми глазами, что ему хотѣлъ благословить ее, когда она опустилась на колѣни. Войдя въ комнату онъ засталъ ее всю въ слезахъ, сидящей возлѣ огня.