Впрочем, если призадуматься, он оставил нам в наследство одну великую идею. Ее прекрасно описывает следующий отрывок из автобиографии его сына, Роберта Дейла Оуэна:
Когда ребенок разрывается от крика, моя дорогая Каролина, - говорил его отец (Роберт Оуэн), -посади его посередине детской и не бери на руки до тех пор, пока он не успокоится". - "Но, милый, он будет плакать часами". - "Дай ему выплакаться". - "Это может повредить его слабым легким, а может и привести к спазмам". - "Вряд ли. В любом случае будет гораздо хуже, если он вырастет неуправляемым. Чело -век - заложник обстоятельств[97].
"Человек - заложник обстоятельств". Но кто же создает эти обстоятельства, какие сам человек? Мир как таковой нехорош и не плох, но зависит от того, каким его сделаем мы. Вместе с этой мыслью Оуэн оставил после себя философию надежды, по силе воздействия намного превосходившую все размышления о лопате и плуге, деньгах и Кооперативных селениях.
Несомненно, Роберт Оуэн был самым романтичным из всех людей, бунтовавших против неконтролируемого капитализма девятнадцатого столетия, но не был самым странным из них. В том, что касается извращенности натуры, пальма первенства по праву принадлежит графу Клоду Анри де Рувруа Сен-Симону[98], а эксцентричность идей Шарля Фурье делает его недосягаемых для возможных соперников.
Сен- Симон, как несложно заключить из его полного имени, был благородного происхождения - утверждалось, что его семья ведет род от Карла Великого. Он родился в 1760 году, и с пеленок в нем воспитывали уважение к аристократическим предкам и понимание того, как важно поддерживать честь семьи. В детстве каждое его утро начиналось с возгласа лакея: "Вставайте, граф, вам предстоит совершить великие дела".
Осознание своей исторической важности может сотворить с человеком странные вещи. В случае с Сен-Симоном оно послужило поводом к самовлюбленности самого экстравагантного рода. Уже в юности он путал приверженность принципу с ослиным упрямством; однажды, когда проезжавшая повозка грозила нарушить ход детской игры, он лег посреди дороги и отказался двигаться - желающих перечить маленькому графу не нашлось. Позднее в силу тех же причин он отказался подчиниться воле отца и пойти к причастию, но, поскольку отец был явно лучше других знаком с замашками сына и уж точно относился к ним с меньшим пиететом, то запер его в тюрьму.
Неумеренность Сен-Симона могла рано или поздно свести его с самой выдающейся по части вседозволенности политической группой - двором Людовика XVI. От этого его избавила любовь к тому, что при дворе было не в почете, - к демократии. В 1778 году молодой граф отправился в Америку и отличился в Войне за независимость. Он воевал в пяти кампаниях, был удостоен ордена Цинцинната и, что самое важное, стал ярым поборником тогда еще совсем новых идей свободы и равенства.
Но все Великие Дела графа были еще впереди. Окончание Войны за независимость застало его в Луизиане; оттуда он отправился в Мексику убеждать вице-короля в необходимости строительства канала, который мог бы стать предвестником Панамского. Так он мог сделать себе имя, но затея, на девять десятых состоявшая из фантазий и на одну - из четкого плана, закончилась пшиком. Молодому революционно настроенному дворянину ничего не оставалось, как вернуться во Францию.
Он успел как раз вовремя, чтобы броситься в омут Французской революции. Жители его родного Фальви, неподалеку от Перонна, просили Сен-Симона стать мэром, но тот отказался, посчитав избрание на эту должность человека из дворян дурным примером; они не успокоились и обеспечили ему место в Национальной ассамблее, на что он ответил предложением отменить все титулы и сам отказался от графского титула и стал называть себя "гражданином Бономом[99]". В его демократических устремлениях не было ни капли наигранности - Сен-Симон искренне сочувствовал своим менее обеспеченным согражданам. За некоторое время до революции имел место такой случай: его шикарный экипаж двигался по направлению к Версалю, когда на пути возникла увязшая в грязи фермерская повозка. Сен-Симон немедля вылез и как был, одетый по последней моде, помог вытащить повозку Вдобавок к этому он нашел беседу с фермером настолько занимательной, что отпустил своих слуг и отправился в Орлеан вместе с новоиспеченным другом.
Революция обошлась с ним странным образом. С одной стороны, он как следует поучаствовал в спекуляциях церковными землями и сколотил приличное состояние; с другой - увлеченность грандиозным образовательным проектом привела его к сотрудничеству с иностранцами, что повлекло за собой общественное порицание и помещение под опеку. Он сбежал, а затем в истинно благородном и романтическом порыве сдался, узнав, что владелец постоялого двора был несправедливо обвинен в пособничестве его побегу.
На этот раз он угодил прямиком в тюрьму. Но именно в камере ему явилось откровение, которого он ждал всю свою жизнь. Откровение, как оно часто бывает, посетило графа во сне. Он сам описывает случившееся следующим образом:
В самый жестокий период революции я провел одну ночь в тюрьме в Люксембурге, и во сне ко мне пришел Карл Великий и сказал: "Сначала времен еще ни один род не удостаивался чести дать миру знаменитого героя и великого мыслителя. Эта честь достанется моему дому. Сын мой, твои успехи на философском поприще не померкнут на фоне моих подвигов как солдата и государственного деятеля..."[100]
О большем Сен-Симон не мог и мечтать. Он выбрался из тюрьмы и начал тратить накопленные деньги на собственное образование. Этот человек желал узнать все, что только можно было знать, - он поглощал труды ученых, экономистов, философов, политиков. Он пригласил к себе домой знатоков со всей Франции и оплачивал их труды, в то время как те постоянно спрашивали себя, может ли Сен-Симон объять доступное человечеству знание, ничего не упустив. Эта попытка была в высшей степени необычным предприятием. В какой-то момент, придя к выводу, что он недостаточно хорошо разбирается в тонкостях семейной жизни, чтобы продвинуться в изучении общественных наук, он женился, заключив трехлетний брачный контракт. Он целый год выносил болтовню супруги и нашествия голодных гостей, но потом решил, что у брака как общественного института есть свои недостатки. Поэтому он вознамерился добиться руки самой блестящей дамы Европы, мадам де Сталь; по его мнению, то была единственная женщина, способная понять его планы. Они даже встретились, но опыт получился неудачным: она не отказала ему в наличии разнообразных устремлений, но при этом не посчитала Сен-Симона величайшим философом на земле. По этой или иной причине, его энтузиазм также иссяк.
Погоня за знанием, конечно, была полезным занятием, но привела к полному разорению. Следствием беспечности стали колоссальные расходы, да и брак обошелся ему на удивление дорого. Поначалу он был вынужден здорово сократить расходы, а затем стал просто-напросто нищим. Сен-Симону пришлось наняться на работу переписчиком в ломбард и отдаться на милость бывшего слуги, который теперь давал ему кров. И все это время он писал, с ожесточением исторгая нескончаемый поток трактатов, наблюдений, петиций и очерков жизни общества. Он отсылал свои работы влиятельным людям, снабжая их жалостливыми приписками, вроде такой:
Месье!
Я умираю от голода, будьте моим спасителем... Уже две недели я живу на хлебе и воде... и продал все, кроме одежды, дабы напечатать свои работы. Именно страсть к знанию и забота о процветании общества, желание отыскать мирные способы разрешения кризиса, охватившего всю Европу, и довели меня до такого печального состояния...[101]
Желающих помочь не нашлось. Хотя к тому времени семья назначила ему небольшую пенсию, в 1823 году он от отчаяния стрелялся. Похоже, ему не было суждено сделать хоть что-то как следует. Он остался жив, но лишился одного глаза. Он протянул еще два года в болезнях и нищете, преданный идеалам и гордый прожитой жизнью. Почувствовав приближение конца, он собрал сторонников, и сказал: "Запомните: великие дела можно творить лишь с холодной головой!"
Что же совершил он сам, почему придал своим последним часам столько пафоса?
Очень странную вещь: Сен-Симон основал новую религию - индустриальную. Он достиг подобного успеха не благодаря своим книгами - пусть и увесистым, но непопулярным, - публичным выступлениям или "великим делам". Этому человеку удалось создать сильную организацию, сплотить вокруг себя верных последователей и внушить им свое видение нового общества.
То была странная религия, беспорядочная, основанная на множестве мифов, и удивляться этому вряд ли стоит, так как лежавшие в ее основе идеи были не очень надежным фундаментом. Она не задумывалась как религия - хотя после смерти основателя на свет появилась сенсимонистская церковь с храмами во Франции, Германии и Англии. Скорее ее имеет смысл сравнивать с орденом или братством; ученики философа носили синие одежды и называли друг друга "отцами" и "сыновьями". В качестве дани уважения основателю они наряжались в особенные застегивающиеся сзади жилеты, которые нельзя было снять или надеть без чужой помощи - что подчеркивало зависимость любого человека от своих собратьев. Впрочем, совсем скоро церковь выродилась в обычный культ; поздние сенсимонисты создали свой собственный моральный кодекс, частями состоявший из аккуратно завуалированных непристойностей.
Содержание проповедей Сен-Симона вряд ли шокирует современного слушателя. Он провозглашал, что "человек должен работать", чтобы разделять с остальными производимые обществом блага. Но стоит взглянуть на следовавшие из этого выводы - и оуэновское общество параллелограммов покажется образцом ясности.
"Предположим, - писал Сен-Симон, - Франция внезапно лишится полсотни своих лучших физиков, полсотни лучших химиков, полсотни лучших врачей... математиков... инженеров..."[102] Этот список продолжался и включал в себя 3 тысячи мыслителей, людей искусства и ремесленников - в чем Сен-Симона нельзя было упрекнуть, так это в сухости изложения. Каков же будет итог? Случится катастрофа, которая лишит Францию ее души.
А теперь, писал Сен-Симон, представьте, что вместо кучки умельцев, страна одним махом потеряет все сливки общества: исчезнет М., брат короля, а с ним и герцог Берри, несколько герцогинь, офицеры королевской гвардии, министры, судьи и 10 тысяч богатейших землевладельцев - всего 30 тысяч человек. Результат? Печальный, утверждал Сен-Симон, ведь все это прекрасные люди, но потери будут скорее личного характера - страна вряд ли пострадает. Выполнять функции этих людей, украшающих собой общество, может бесчисленное количество сограждан. Итак, вывод ясен. Именно индустриалы, трудящиеся всех видов и уровней, а вовсе не бездельники, заслуживают наибольшего поощрения со стороны общества. Но что же мы обнаруживаем в реальности? В силу страшной несправедливости происходит нечто обратное: почти всё получают те, кто ничего не делает.
Сен-Симон предложил выпрямить пирамиду. По сути, наше общество напоминает гигантскую фабрику, а значит, фабричный принцип организации производства должен быть доведен до логического завершения. Правительство должно быть не политической единицей, а экономической, то есть управлять делами, а не приказывать. Вознаграждать надо пропорционально полезности для общества, и тогда деньги пойдут активным работникам заводов и фабрик, а не ленивым наблюдателям. Сен-Симон призывает не к революции и даже не к социализму в нашем понимании слова. Его проповеди - одновременно и панегирик индустриальному способу организации жизни и протест против общества, где сторонним наблюдателям достается большая часть производимого продукта.
При этом он ни словом не обмолвился о путях решения проблемы; поздние сенсимонисты пошли дальше своего лидера и потребовали отмены частной собственности, но этого было явно недостаточно для внятной программы социальных преобразований. Религии труда не хватало достойного катехизиса; что толку указывать на вопиющую несправедливость в распределении богатства, если нельзя посоветовать ничего путного желающим ее исправить.
Возможно, именно отсутствием подобной программы надо объяснять успех человека, бывшего полной противоположностью Сен-Симону. В отличие от захваченного грандиозной идеей дворянина, Шарлем Фурье владела страсть к мелочам. Как и Сен-Симону, наш мир казался ему страшно беспорядочным, но предложенное им лечение было прописано вплоть до деталей.
Сен-Симон был искателем приключений в жизни; с Фурье все приключения случались в воображении. Мы знаем о нем не много. Он родился в 1772 году в семье купца из Безансона и почти всю жизнь служил в торговых домах. В каком-то смысле он не совершил никаких поступков, даже не женился. Он знал лишь две страсти: цветы и кошки. Нас интересует конец его жизни, когда он в своей маленькой комнате терпеливо ожидал визита какого-нибудь крупного капиталиста, который профинансирует его планы по изменению мира. Этот мелкий торговец писал: "Я в одиночку одолел двадцать столетий политического бессилия, и за объяснением причин своего безграничного счастья нынешние и грядущие поколения будут обращаться тоже ко мне". На его плечах лежала такая ответственность, что он не мог позволить себе пропустить появление назначенного судьбой спасителя-капиталиста с мешками денег наперевес. К нему так никто и не пришел.
Фурье, говоря деликатно, был эксцентриком. Если называть вещи своими именами, он совсем съехал с катушек. Этот человек жил в мире собственных фантазий: считал, что нашей планете отпущено 80 тысяч лет жизни, 40 тысяч лет подъема и столько же - упадка. Посередине (забудем об арифметике) лежали 8 тысяч лет Апогея Счастья. По Фурье, мы живем в пятой из восьми стадий подъема, продравшись сквозь Смятение, Дикарство, Патриархальность и Варварство. Впереди лежали эпохи Гарантированности (недурное пророчество) и Гармонии. Но стоит нам достичь высшей точки, как ветер переменится, и человечество начнет нисхождение - обратно, через недавно пройденные стадии.
Впрочем, во время нашего продвижения вперед по эпохе Гармонии все и правда начнет меняться: над полюсом появится Северная Корона - она станет нагревать полюс и выжмет из него мягкую росу, океан наполнится лимонадом, шесть новых лун заменят прежнее светило. Возникнут новые виды животных, куда лучше приспособленные к жизни в Гармонии: антилев, спокойная и крайне услужливая тварь, антикит, который станет вести корабли, а также антимедведь, антижуки и антикрысы. Продолжительность человеческой жизни составит сто сорок четыре года, причем первые сто двадцать лет будут посвящены исключительно утолению потребности в сексе.
Все это плюс точнейшие описания обитателей других планет позволяет считать Фурье сумасшедшим. Возможно, он и был таковым. Но в современном ему мире этот чудак видел не только ужас и лишения, но и указания на способ полной реорганизации общества.
Его рекомендации отличались необыкновенной четкостью. Общество должно быть разделено на фаланстеры - от французского слова phalansteres, - включающие в себя своего рода дворец, отчетливо напоминающий оуэновские Кооперативные селения. Сохранилось описание самого жилища: просторное центральное здание (убранство и размер комнат в нем четко оговорены) будет окружено полями и промышленными постройками. Посетители выбирали бы номер, ориентируясь на размеры собственного кошелька (еду могли приносить прямо в комнату); на выбор предлагались три класса, отличавшихся разной степенью уединенности. Общение между постояльцами сообщало бы всему предприятию налет культурной изысканности. Централизованное руководство обеспечит абсолютную эффективность. Старый холостяк Фурье рисовал соблазнительные картины успехов планового хозяйства.
Конечно, каждому придется работать хотя бы по несколько часов в день. Но все будут заняты только тем, что им по-настоящему нравится, а значит, никто не станет отлынивать. Таким образом, проблема грязной работы решалась очень просто - достаточно спросить, кто хочет ее делать. Разумеется, желающими оказывались дети. В итоге Маленькие Толпы радостно отправлялись забивать скот или шли ремонтировать дороги, словно о большем они и мечтать не могли. Специально для тех, кого не прельщала возможность побарахтаться в грязи, создавались Маленькие Группы, чьи участники ухаживали за цветами и исправляли ошибки в речи своих родителей. Работники доброжелательно конкурировали друг с другом за право считаться лучшими; соревновались, например, производители груш и шпината; ну а затем (когда принцип фаланги охватит весь мир и необходимые 2 985 984 фаланстера будут сооружены), развернутся и великие битвы между изготовителями омлетов и шампанского.
Все предприятие будет выгодным до неприличия - норма прибыли достигнет 30%. Новея полученная прибыль будет общей: 5/12 отойдет работникам, 4/12 - собственникам капитала, а остальное поделится между наиболее "талантливыми". Вчерашние работники будут с радостью приняты в ряды совладельцев предприятия.
Какими бы диковинными и фантастичными они ни были, фурьеристские идеи завоевали определенную популярность даже в той цитадели практичности и здравого смысла, коей всегда были Соединенные Штаты. В определенный момент в стране насчитывалось более сорока фаланг, а если прибавить оуэновские селения и разнообразные религиозные общины, получится по меньшей мере сто семьдесят восемь утопистских сообществ, в каждое входило от пятнадцати человек до девяти сотен.