Не преувеличивал ли любопытный норвежец? В конце концов, мы не привыкли думать о себе как о варварах, и при подобном сравнении наше лицо, скорее всего, исказят обида или ухмылка. И все же, какими бы странными они ни казались, в размышлениях Веблена есть разумное зерно. Трудно отрицать существование презрения к ручному труду в противовес более утонченной работе в офисе. Так же непросто спорить с тем, что накопление богатства, как правило - и уж по крайней мере в случае успешного руководителя крупной фирмы, продолжается далеко за пределами, которые мы могли бы охарактеризовать как разумные. Чтобы оценить сделанный Вебленом прорыв, совершенно не обязательно соглашаться с данными им антропологическими объяснениями (особенно если учесть, что на фоне сегодняшних исследований жизни примитивных обществ выглядят они слабо). Он показал, что мотивы экономической деятельности людей гораздо легче понять, обратившись к глубоко скрытым предрассудкам и странностям, а не пытаясь представить наше поведение как благоразумное и наполненное здравым смыслом - как это привыкли делать в девятнадцатом столетии.
Здесь нет времени рассуждать о природе иррационального в нас, прибегая к помощи антропологии или психологии. Довольно и того, что попытка обнаружить движущие нами силы заводит очень глубоко, и примитивная разумность уже не может считаться достаточным объяснением. Так, в своем классическом труде "Средний город" Роберт и Хелен Линд указывают на то, что во время Великой депрессии едва ли не все рабочие, за исключением самых бедных, отказывали себе в пропитании и одежде, дабы достичь "необходимого", на их взгляд, уровня потребления товаров роскоши. Что же до сегодняшнего поведения среднего и высшего классов, то о повсеместном распространении потребности демонстрировать свое благосостояние красноречиво свидетельствуют рекламные разделы журналов и газет. От вируса соревновательного подражания не защищен никто, и пусть эта связь существует во многом на страницах книг, нравы вебленовских варваров могут многое рассказать о нас самих.
Осталось сделать последний вывод. Определение человека как варвара, едва вкусившего плодов цивилизации, на поверку не просто объясняет существование праздного класса и признание показного потребления как меры благосостояния. Оно содержит в себе ключ к решению задачи относительно существования и сплоченности общества как такового. Действительно, другие экономисты довольно безуспешно пытались объяснить, что же делает общество единым целым, не давая ему распасться под действием противоположных интересов составляющих его классов. Допустим, Маркс был прав, и пролетарий бесповоротно и диаметрально противоположен капиталисту; почему в таком случае революция все никак не происходила? Веблен дает ответ на этот вопрос. Низшие и высшие слои общества вовсе не враждебны друг другу, но неразрывно связаны общими взглядами на жизнь. На самом деле рабочие желают не сбросить своих начальников, а стать такими, как те. Они и сами согласны, что в определенном смысле заняты менее "достойными" делами, чем хозяева, и их цель не избавиться от представителей высших слоев, но присоединиться к ним. Таким образом, теория праздного класса содержит в себе ядро теории социальной стабильности.
С появлением в 1899 году "Теории праздного класса" Веблен обзавелся репутацией - пусть скорее репутацией сатирика, нежели экономиста. Радикалы и интеллектуалы обожали его, но похвалы их вызывали у него лишь презрение. Братья экономисты же никак не могли понять, является ли он социалистом, и никак не могли решить, воспринимать его всерьез или нет. Их замешательство вполне объяснимо: похвалив Маркса, в следующей фразе Веблен подвергал его жесточайшей критике, а наиболее серьезные суждения Веблена зачастую были окутаны завесой высокоинтеллектуальной иронии, которую можно в равной степени воспринять и как злую насмешку, и как предельно искреннее заявление.
Теперь Веблен работал над новой книгой - он собирался изложить собственное видение экономической системы. "Как говорят заслуживающие доверия люди, - писал Веблен своей знакомой миссис Грегори, - книга еще более "опережает" время или, как свидетельствуют читавшие ее друзья, написана совершенно не по существу. Называется она "Теория делового предприятия", и рассуждать на эту тему мне будет легко в силу плохого знания фактуры"[210].
Книга увидела свет в 1904 году. Вне зависимости от фактического наполнения, она была еще более блестящей и еще сильнее лучилась любопытством, чем предыдущая. Дело в том, что защищаемая ею позиция находилась в полном противоречии со здравым смыслом. Начиная с Адама Смита каждый экономист изображал предпринимателя в качестве мотора экономической системы - хорошо это или плохо, но именно на нем лежала ответственность за экономический прогресс. Веблен вновь перевернул с ног на голову устоявшиеся представления. Поместив предпринимателя в центр собственной системы, он отказал ему в функциях мотора, объявив его - ни больше ни меньше - главной угрозой ее существованию!
Вряд ли стоит говорить, что такой странный вид мог открыться только при изучении общества под очень необычным углом. Веблен не начал, подобно Рикардо, Марксу или викторианцам, с конфликта людских интересов, а обратил свое внимание на уровень пониже - на не связанную с человеком основу технологии. Его воображение захватила машина. Общество виделось ему подчиненным машине, заложником порождаемых ею стандартов и регулярных производственных циклов; оно подстраивалось под насаждаемые ею аккуратность и точность. Более того, и сам экономический процесс виделся Веблену механическим по природе своей. Ведь экономика опиралась на производство, а оно, в свою очередь, требовало от общества весьма механичных усилий по созданию товаров. Разумеется, эта огромная машина нуждалась в уходе со стороны механиков и инженеров - они должны были проводить все изменения, необходимые для наиболее эффективного взаимодействия частей. Несмотря на это, общество больше всего походило на гигантский и абсолютно лишенный фантазии механизм, вроде изготовленных мастером часов, которые никогда не сбивались.
Есть ли в этой системе место предпринимателю? В то время как его увлекали деньги, машина вкупе со своим механиком заботилась лишь о товарах. Если она хорошо работала и была должным образом смазана маслом, что оставалось человеку, чья единственная цель - получение прибыли?
В идеальном мире он сидел бы без дела. Машину ничуть не заботили стоимость и прибыль, она выпускала товары. Как следствие, бизнесмену не находилось роли, если только он не становился инженером. Будучи членом праздного класса, он вряд ли был заинтересован в инженерном деле - он желал лишь продолжать накопление капитала. Машина же приводилась в движение вовсе не за этим. Предприниматель достигал цели, не встраиваясь в работу машины, но плетя интриги против нее! Он стремился не помогать в производстве товаров, а создавать перебои в поставках, так чтобы цены начали колебаться и он получил прибыль, воспользовавшись замешательством публики. Для этого поверх производственного механизма, и правда напоминавшего своей надежностью машину, он воздвиг надстройку из кредитов, ссуд и создававшегося словно из воздуха капитала. Где-то внизу кипело общество, занятое механичной рутиной, наверху же финансовая конструкция ходила ходуном. Финансовая составляющая реального мира раскачивалась, приводя к непрерывному появлению возможностей для получения прибыли, которые исчезали лишь затем, чтобы появиться вновь. Цена этой погони за прибылью была высока, ведь из-за нее общество постоянно отвлекалось от необходимого для его выживания процесса производства, причем иногда его отвлекали намеренно.
На первый взгляд этот тезис кажется шокирующим. Утверждение, будто предприниматели работают в ущерб интересам производства, кажется более чем кощунственным - оно кажется идиотским.
Но прежде чем отмести эту теорию как продукт чудаковатого и озлобленного ума, давайте взглянем на сцену, послужившую источником вдохновения для Веблена. Напомним, речь идет об эпохе в истории Америки, которую Мэтью Джозефсон метко окрестил временем "баронов-разбойников". Мы уже видели ту силу, которой - как и вожди племен задолго до них - были щедро наделены титаны делового мира; эта сила позволяла своему обладателю не считаться с правилами и чувством вины. Нам также известно, насколько далеко они готовы были зайти ради достижения своих зачастую хищнических целей. Все свидетельствует в пользу аргументов Веблена, но для подкрепления обвинения в саботаже необходимы более весомые улики. Стоит обратить внимание на еще одну провинность "баронов-разбойников": эти люди не были заинтересованы в производстве товаров.
В качестве иллюстрации - пример из 1868 года. В то время Джей Гулд сражался с Корнелиусом Вандербильтом за контроль над железной дорогой Эри, таким образом подводя жирную черту под противостоянием, в рамках которого Гулд со своими людьми был вынужден переплыть реку Гудзон в шлюпке, а затем забаррикадироваться в одном из отелей в Нью-Джерси. Впрочем, нас интересуют не детали их довольно-таки варварской борьбы, а полное пренебрежение по отношению к дороге как таковой. В разгар битвы с Вандербильтом Гулд получил от своего управляющего такое письмо:
Железные рельсы поломались, потрескались и износились так, что починить их будет непросто, и теперь трудно найти участок вашей дороги между Джерси-Сити и Саламанкой или Баффало длиной в милю, чтобы по нему можно было безопасно пустить поезд с его нормальной скоростью. По многим участкам дороги можно передвигаться безопасно лишь при снижении скорости до 10 или 15 миль в час[211].
Происшествия множились, и один из вице-президентов дороги заявил: "Люди могут позаботиться о себе сами. Я же делаю все, что в моих силах, чтобы позаботиться о дороге", - имея в виду судорожные попытки залатать дыры в финансах предприятия.
Гулд не был исключением. Лишь немногие из героев финансового золотого века Америки интересовались тем, из чего, собственно, состоит вполне реальный фундамент, лежащий в основе сложнейших конструкций из акций, облигаций и кредитов. Да, спустя определенное время Генри Форд возвестит о приходе озабоченных процессом производства титанов промышленности, но Харриманов, Морганов, Фриков и Рокфеллеров увлекала возможность ворочать огромными массами неосязаемого богатства, а вовсе не однообразные хлопоты, связанные с выпуском продукции. Например, в 1883-м все превозносили Генри Вилларда[212] как героя - в том году ему удалось вбить знаменитый золотой костыль, символизировавший завершение строительства трансконтинентальной железной дороги. Ему аплодировали присутствовавшие при этом тысячи людей, а специально выпущенный из тюрьмы вождь индейцев сиу Сидящий Бык формально передал железной дороге все охотничьи угодья своего племени. Экономисты же объявили во всеуслышание, что, какие бы грешки ни водились за Виллардом, они отступают на второй план в сравнении с его организационным гением. Возможно, обожатели переменили бы свое мнение, знай они о письме, написанном Джеймсом Хиллом - конкурентом Вилларда в железнодорожном деле. Тот провел собственное обследование империи соперника и пришел к куда менее утешительным выводам: "...линии проходят по отличной местности, части которой богаты и поставляют большие грузы; тем не менее капитализация дороги заведомо превосходит ее реальную стоимость, а выбор маршрутов и наклонов ужасен. Если говорить начистоту, все это нужно будет отстраивать заново"[213].
Наконец, перенесемся в 1901-й год основания "Юнайтед Стейтс стил корпорейшн". С точки зрения Веблена, стальной картель был огромной машиной, сооруженной обществом для производства стали, скоплением заводов, печей, железных дорог и шахт, находящихся под общим управлением ради наибольшей эффективности их деятельности. Те, кто "сделал" "Ю. С. стил", были иного мнения. Гигантская компания обладала реальными активами на сумму около 682 миллионов долларов; в счет этих активов было продано облигаций на 303 миллиона, привилегированных акций - на 510 миллионов и обыкновенных акций - примерно на такую же сумму. Иными словами финансовая компания была чуть ли не вдвое "больше" физической, а за ее акциями не стояло ничего более осязаемого, чем трудноуловимая "добрая воля". Впрочем, в процессе создания этих неосязаемых активов Джон Пирпойнт Морган вместе со своей компанией заработал двенадцать с половиной миллионов долларов, а выплаты людям, осуществлявшим рекламную кампанию выпущенных акций, составили 50 миллионов. В итоге для спуска финансового корабля Моргана на воду потребовалось 150 миллионов долларов. С этим можно было бы примириться, используйся новая монополия в том качестве, которое имел в виду Веблен, - как потрясающе эффективная машина по выпуску стали. Этого не случилось. В течение тринадцати лет стальные рельсы стоили 28 долларов за тонну, в то время как на производство не уходило и половины этой суммы. По сути, все выгоды, полученные от объединения, были принесены в жертву поддержанию шаткой финансовой структуры.
Помещенная в контекст своего времени, теория Веблена не выглядит такой уж надуманной. Подавая действия, считавшиеся образцом утонченности, как едва ли не варварские ритуалы, она, конечно, не могла не раздражать, но основные тезисы Веблена имели неопровержимое доказательство в виде фактов. Обязанности капитанов бизнеса и вправду заметно отличались от функций тех, кто на самом деле управлял производственным механизмом. Бесстыдные манипуляции с финансами в равной степени препятствовали и помогали выпуску продукции.
Как ни странно, эта книга не произвела фурора, сопровождавшего выход "Теории праздного класса". "Деловое предприятие" так и не сумело проникнуть за границы профессии и взять штурмом интеллигенцию, как это сделала его предшественница. Более трудная для восприятия, книга была насыщена специализированной лексикой и даже формулами - по-видимому, чтобы доказать академикам, что при желании он способен заниматься и "технической" экономикой. Но замысел Веблена трудно не разгадать даже под слоем подчеркнуто бесстрастной прозы. Несмотря на то что предприниматели вместе с их защитниками всеми силами старались облечь свою деятельность в одежды благоразумного следования законам спроса и предложения и предельной полезности, от внимательного взгляда Веблена не могла скрыться их хищническая природа. В более позднем очерке "Капитаны индустрии" Веблен дал описание бизнесмена, каким тот ему виделся. В приведенном отрывке дано толкование термина "бдительное ожидание", который использовался при описании функций предпринимателя:
Несомненно, словосочетание "бдительное ожидание" употребляется в первую очередь для описания состояния достигшей зрелости жабы, что заслужила место на оживленной тропинке, по которой множество мух и пауков проходят прежде, чем встретить судьбу, уготованную им всевидящим и милосердным Провидением, но, повинуясь причудливому изгибу нашего языка, оно стало также обозначать и тех выдающихся капитанов индустрии, кто в своей жизни руководствуется надежными правилами ведения дел. По лицу попавшей в такие обстоятельства жабы щедро разлито самодовольство, а ее восхитительное в своей массивности тело как будто источает уверенность в незыблемой стабильности ее принципов[214].
Вообще говоря, на страницах "Теории делового предприятия" подобной риторики почти не было, ведь перед Вебленом стояла задача посерьезнее: он желал изложить теорию социальных изменений. Его мысль заключалась в том, что рано или поздно всю систему и предпринимателя как ее главного героя ждет закат и крушение. Веблен искренне считал, что дни лидеров бизнеса сочтены и при встрече с грозным врагом им не поможет даже громадная личная власть. Их противником был не пролетариат (ведь, как мы знаем из "Теории праздного класса", работники желают быть похожими на своих хозяев), но кое-кто более безжалостный - машина.
Как казалось Веблену, "машина не обладает свойственным человеку образом мыслей"[215]. Она заставляет людей рассуждать, опираясь на точные и легко проверяемые факты, свободные от влияния предубеждений и суеверий. А это значит, что те, кому доводилось участвовать в машинном способе производства, очень быстро начинали возмущаться предпосылками, на которые опирались окружавшие праздный класс "естественный закон" и социальная дифференциация. Общество разделилось: воевал не бедняк с богатым, а механик с предпринимателем, техник с военачальником, ученый с приверженцем обрядов.
В своих поздних книгах, таких как "Инженеры и система цен" и "Собственность отсутствующих лиц и предпринимательство в современную эпоху: пример Америки" он предоставил в распоряжение читателя более точное описание "революции". В какой-то момент общество поручит группе инженеров противостоять хаосу экономической системы. Эти люди обладали реальной властью над производством продукции, но не подозревали о несовместимости предпринимательской системы с системой, организованной вокруг производства. И однажды они посовещаются между собой, избавятся от "приспешников отсутствующих собственников" и будут управлять экономикой как если бы то была сложная машина по производству товаров. А что, если они не сделают этого? В таком случае бизнес будет становиться все более хищным, пока не опустится до открытого применения силы, раздачи привилегий и бессмысленных приказов; в этот момент предприниматель уступит место военачальнику из прошлых лет. Мы бы назвали подобную систему фашистской.