— Где это? — она очаровательно сморщила носик. — Подожди, подожди, не отвечай. Я знаю. Вспомню только. В Риме! Там рабы подняли восстание, а Спартак его подавлял. Ну, вместе с Леонидом, конечно… — увидев, как у мальчишки вытянулось лицо, Алёна осеклась. — Что, неправильно говорю?
— Правильно, — не стал возражать он. — А еще есть такой метеорный поток — Леониды. Мне Петр Андреевич рассказывал, он астрономию у десятиклассников преподает. Леониды снова встретятся с Землей, когда мне исполнится восемнадцать. Всего-то пять лет подождать.
— Знаю, знаю! — обрадовалась Алёна. — Падающие звезды на самом деле — метеориты!
Тут ее позвали родители; на этом и завершилось их первое, такое короткое знакомство. Второй раз — как бы официально — они познакомились на дне рождения Игоря.
Встречались они редко — Алёна приезжала от случая к случаю, и он жалел, что никак не удается узнать ее получше, поболтать о всяких пустяках и признаться наконец в своей огромной любви.
Бимка дал поймать себя на удивление легко, стоило только поманить свежей косточкой. И Лёнька понял, что утренняя приманка в виде пряника никуда не годилась. Он нацепил на шею собаки предусмотрительно взятый у соседей ошейник, привел Бима домой и привязал к яблоне. После чего сразу же помчался к Алёне. Бим, довольный и благодушный, валялся под деревом и лениво мусолил дармовую кость. На верхней ветке злобно шипел не успевший удрать Василий. Его неизменный наблюдательный пост был оккупирован врагом, и кот с голодной завистью пялился на полуобглоданный мосол.
С Алёной все вышло так же просто. Лёнька заверил ее, что Игорь, конечно же, пошутил. Шутки у него такие — дурацкие. А Бим ждет не дождется, когда Алёна придет взглянуть на него.
— Сейчас, — ответила Алёна.
Лёнька видел через окно, как она вертелась у зеркала, будто не на улицу собиралась, а на бал, где дамы в расшитых бисером платьях танцуют вальс-бостон с галантными кавалерами. Он в нетерпении грыз ногти и думал: «Лишь бы не отвязался, не убежал. Тогда все, труба».
Когда Лёнька продемонстрировал Бима, у Алёны округлились глаза, а брови взлетели вверх, к самой челке.
— Ой, — сказала она. — Кто это?
— Это Бим, — с гордостью ответил Лёнька. Он придерживал собаку за шею, а пес вальяжно помахивал хвостом, словно бы говоря: ну, и чего? Потом Бим уселся на пыльную обочину и широко зевнул, так широко, что, казалось, мог проглотить надувную резиновую уточку, которую тащил за собой на бечевке чумазый карапуз в шортах и маечке. Карапуз покосился на собаку и спрятал уточку за спину. Бим встал на задние лапы, как делал обычно, выпрашивая чего-нибудь вкусненькое, и, сморщив нос-помпончик, состроил донельзя умильную морду. Карапуз, весело рассмеявшись, протянул ему уточку. Бим помотал головой, ребенок сердито нахмурился, погрозил ему маленьким пальчиком и потопал дальше.
Бим уставился вслед карапузу, глядя, как под маечкой двигаются туда-сюда худенькие лопатки. В черных пуговичных глазах двумя зрачками-вспышками отразилось закатное солнце. Матерчатый хвост продолжал взбивать пыль, а бархатная шерстка переливалась мягкими оттенками, от светлого до темно-коричневого. На небо наползали тучи, и солнце, как отважный пловец во время прилива, боролось с захлестывающими горизонт волнами облаков.
— Какая классная игрушка! — Алёна даже подпрыгнула от восторга. — Твоя? Где купил?
— Это не игрушка, — возразил Лёнька. — Это Бим. Он один такой. Он, знаешь, как кошек гоняет? Ух! Все кошки его боятся, даже бродяга-Василий. И кости он грызет, и рычит, и лает. А колбасу так за километр чует.
— Но это же… кукла, — сказала Алёна, осторожно трогая длинное собачье ухо. — Видишь — ткань? И чем-то изнутри набито. Глаза пластмассовые, и нос без дырочек. Он ненастоящий.
— Настоящий, — упрямо повторил мальчишка. — На той неделе у Сашки весь огород перерыл — мышей искал. С нами на озеро купаться ходит. У рыбаков из ведер карасей таскает. На почтальона Николашку злится, когда тот пьяный, — Николашка его чучелом обзывает. Так Бим почтальона до крови укусил, руку перевязывать пришлось, и теперь вместо Николашки его брат Федька газеты разносит.
— Тогда это робот, — сказала Алёна примирительным тоном. — В Японии делают роботов, похожих на собак. Слышал, наверное? По телику недавно передача была. Только они поменьше и без шерсти. Японцы их в квартирах держат взамен настоящих. У Верки из лицея есть забавная игрушка, дядька-моряк весной привез. То ли из Японии, то ли из Штатов. Она смешная: кувыркается странно и постоянно жужжит.
— Бим не жужжит, — растерявшись, пробормотал Лёнька.
— Ну и что? Говорю тебе: он ненастоящий. Так не бывает. Ты зачем споришь? Хочешь со мной поссориться?
Лёнька с сомнением присмотрелся к Биму. Глаза собаки — действительно пластмассовые — бездумно глядели на него, красный лоскут языка свисал из пасти жеваной тряпкой. Там, где ухо крепилось к голове, виднелись неровные строчки.
Лёнька пихнул собаку, и она неуклюже завалилась на бок. Толстые лапы вразнобой молотили воздух.
— Ненастоящий… — с дрожью в голосе протянул Лёнька. — Где у тебя моторчик?! — выкрикнул в запале. — Или тебя водят за ниточки, как в кукольном театре?
Бим тяжело поднялся и зарычал, вернее, попробовал зарычать. Звуки, которые он издавал, больше походили на скрежет сломанных шестеренок. Алёна притворно пискнула и отшагнула назад, за спину мальчишки.
— Уйди! — оттолкнул Бима Лёнька. — Ты — робот! Кукла! А притворялся живым. И как я раньше не замечал?
Лапы у собаки гнулись, ее мотало из стороны в сторону при каждом шаге, будто все развинтилось-разладилось в тщательно сбалансированном механизме. Бим хрипло и совершенно ненатурально залаял, совсем как те придурочные заводные песики, какими торгуют вьетнамцы на рынках.
Сейчас Бим мог вызвать только смех — злой и жестокий смех обманутого мальчишки. Лёнька вовсе не жалел собаку, наоборот — радовался, находя все новые и новые изъяны. Выискивал и отмечал малейшие несуразицы — вот, вот и вот. Ну точно не живой! Неестественно ходит, неправильно лает и вообще. А из бока — гляньте-ка! — торчит клок ваты. Так вот ты какой, Бим, — неуклюжая, нелепая игрушка!
Пес зашатался и рухнул на дорогу. Замер кучей тряпья.
— Батарейка, наверное, кончилась, — Алёна, как ни в чем не бывало, вертела колечко на пальце. — Надо будет сменить ему батарейку. Забавная какая игрушка. А если сломалась — отнести в мастерскую. Гарантийный талон есть на него?
— Да, да, — поддакнул Лёнька. — В мастерской его быстро заштопают.
— Пойдем? — предложила Алёна.
— Пойдем, — согласился Лёнька.
И они пошли гулять. Кот Василий, притаившийся на яблоне, смотрел на поверженного врага зелеными, полными ужаса глазами и жалобно мяукал.
Лёнька хотел сказать Алёне, какая она замечательная, красивая, и что очень-очень ему нравится. Но так и не решился. Он шел и злился на себя. Злился из-за своей стеснительности, а еще больше из-за того конфуза, который случился с Бимкой. Алёна что-то весело щебетала, Лёнька невпопад кивал и все думал, какой он был дурак, когда верил, будто Бим живой. И какой дурак он был, когда гордо показывал эту тряпичную куклу Алёне и когда пытался спорить и что-то доказывать.
Чтобы спустить пар, он начал врать, сочинять какие-то потешные истории про Бима, насмехаться над ним. И в конце концов обессиленно умолк, заметив, что Алёна его не слушает. Девчонка зябко поводила плечами — в воздухе разливалась вечерняя прохлада; в стремительно темнеющем небе плыл окутанный призрачным, лимонным свечением шар луны, сквозь прорехи туч подмигивали из недосягаемой выси звезды.
— Вон Большая Медведица, — Лёнька ткнул пальцем вверх. — Видишь? Ковшик с ручкой.
— Пошли домой, — попросила Алёна. — Я замерзла что-то.
И они повернули назад. Миновали улицу Садовую, Фрунзе, Двадцатого партсъезда и вышли на Юбилейную. На месте, где прежде лежала собака, темнели слаборазличимые потеки.
— Смотри-ка, убежал, — обрадовался Лёнька. Он уже остыл, разочарование схлынуло, и ему в чем-то стало жаль Бима. — Пятно какое-то осталось, — тихо добавил он.
— Это у него из батареек электролит вытек, — пошутила Алёна.
Лёнька отмолчался.
— А знаешь, — неожиданно произнесла Алёна, — он действительно был похож на живого. Я специально сказала, что он игрушечный и у него моторчик. Тебя хотела подразнить. Знаешь, на самом деле непонятно: он вел себя как настоящая собака. А когда я увидела вблизи — какой он, то подумала, этого не может быть. Не бывает живых кукол. И сказала, что это робот. Но механические собаки, они не такие. Веркиного песика ни за что не спутаешь с живым.
Лёнька молчал.
— Я бы тоже завела себе кого-нибудь. Сначала я хотела кошку, потом собаку. Но мама говорит, хлопот с ними: ухаживать надо, гулять, кормить. Шерсть везде. Ночью спать не дают — бесятся. Мама, конечно, права. Возиться с ними, с настоящими. Мне папа обещал купить собаку-робота, ну, если четверть закончу на «хорошо» и «отлично». Роботы классные. А твой Бим еще прикольней.
— Я бы тоже завела себе кого-нибудь. Сначала я хотела кошку, потом собаку. Но мама говорит, хлопот с ними: ухаживать надо, гулять, кормить. Шерсть везде. Ночью спать не дают — бесятся. Мама, конечно, права. Возиться с ними, с настоящими. Мне папа обещал купить собаку-робота, ну, если четверть закончу на «хорошо» и «отлично». Роботы классные. А твой Бим еще прикольней.
— Он не мой, — мрачно буркнул Лёнька.
— А чей?
— Не знаю.
— Ну-у, — Алёна надула губки. — Так не бывает. Ты найди его хозяина, ладно? Спроси, за сколько он продаст. Папа заплатит, и все во дворе будут мне завидовать — ни у кого такого песика нет!
Они подошли к Алёниному дому. Из-за расшитых цветами занавесок в палисадник сочился теплый желтый свет; на веранде пили чай и негромко смеялись. В комнате работал телевизор, его синеватые блики дрожали на неплотно задернутых шторах, будто потерявшиеся и замерзшие солнечные зайчики. Березы в палисаднике заговорщически шуршали ветками, а вокруг фонарного столба, который остро очинённым карандашом вонзался в залитый черной тушью ватман неба, вилась мошкара.
Лёнька робко взял девочку за руку. Звезды в небе, казалось, подбадривали его: смелее, смелее!
— Ты чего? — прошептала Алёна.
Лёнька зажмурился и неловко ткнулся сухими горячими губами ку-да-то в Алёнину шею. Ее волосы вкусно пахли медом и отчаянно щекотали нос. Мальчишка чуть было не чихнул.
— А, целоваться, — догадалась она. — Кто же так целуется, глупый? Хочешь, научу, как надо?
Она притянула его к себе, крепко-крепко обняла и долгим, сочным поцелуем запечатала губы.
— Теперь ты меня ждать будешь, да? Писать любовные письма? — спросила Алёна, поправляя сбившуюся прическу.
— М-м… — промычал мало что соображавший Лёнька. У него дрожали руки и ноги и перехватывало дыхание.
— Лучше не пиши, мне пишут — я читать не успеваю.
— У тебя волосы пахнут медом, — сказал Лёнька.
— Целоваться меня научил Сережка из восьмого «А», но Марик из нашего класса все равно целуется лучше. Ты чего, Лёнька? Это давно было, с Мариком я уже полгода не встречаюсь.
— А с кем… — пробормотал Лёнька.
Тут в окне показалась высокая тень, заскрипела рассохшаяся форточка, и кто-то спросил:
— Алёна, ты здесь?
— Да, папа, — сказала Алёна. — Пока, — махнула Лёньке. — Я в июле приеду. Будем гулять при луне, ага? Это так романтично.
На прощание она послала ему воздушный поцелуй и скрылась за воротами.
Лёнька постоял еще немножко, вздохнул и, бессмысленно глядя по сторонам, побрел домой. Он подумал, грустно ли ему? — ведь Алёна завтра уезжает. И решил, что нет. Может быть, радостно? — его любовь, кажется, ответила взаимностью. Но нет, радостно не было, всю радость испортило проклятое слово «кажется». Почему-то, даже сам не зная почему, Лёнька чувствовал себя обманутым. Он облизнул губы, чтобы вспомнить Алёнин поцелуй, но ему вдруг показалось, что это не она, а Марик или Сережка из восьмого «А» тянутся к нему слюнявыми ртами.
На улице Чехова, там, где она пересекалась с Юбилейной, в неярком свете фонарей под штабелем досок лежал, свернувшись калачиком, Бимка.
— Эй, Бимка, — позвал мальчишка.
Тот не откликнулся. Лёнька подошел ближе и понял, что ошибся. Собака заворочалась, насторожила уши.
— Мухтар, а где Бимка? — печально спросил Лёня. Мухтар с Би-мом частенько спали вместе. Вот под этим штабелем и спали. Пес поднял морду к темному низкому небу, где в разрывах облаков пряталась бледная луна, и тоскливо завыл. Наверное, у вязов спит, успокоил себя Лёнька. Но скамейка у вязов пустовала.
— Би-им! — еще долго разносилось над притихшим селом. — Где ты, Бим?! Вернись, пожалуйста!
И снова выл Мухтар, и ему вторили другие собаки, и кто-то беззвучно плакал, скорчившись у сбитого из горбыля заборчика.
На следующий день Алёна уехала и нисколько не обиделась на Лёньку, который уверял ее, что обязательно зайдет попрощаться, и не зашел. На самом деле она даже не вспомнила про него, потому что мыслями уже давно была в городе.
А ее стеснительный двоюродный брат все ходил и ходил возле дома бывшего… да, теперь уже бывшего друга, и никак не мог собраться с духом. Не мог заставить себя подойти к двери, постучать и набить морду зареванному Лёньке. Так, как он его учил — прямым в челюсть.
Александр Бачило, Игорь Ткаченко Блог всемогущий
У самого выхода я угодил лицом в мерзкую липкую паутину и в который раз подумал, что надо бы ее убрать. Хотя толку-то? Кажется, я ее уже убирал… Под ногой хрустнуло. Кости тут кругом валяются, что ли? С минуту я вслушивался в нервную тишину. Где-то капала вода. Главное сейчас — не шуметь. Если мне не удастся проскользнуть к выходу незаметно, это может плохо кончиться. Гневный окрик в спину — и пиши пропало. До чего же тут тесно! Стены стали ближе или мне мерещится? Боюсь, когда-нибудь я вообще не смогу выбраться наружу и останусь навечно в этой берлоге. Потолок давит. Я чувствую себя вампиром в гробу под фундаментом небоскреба.
Лучше об этом не думать…
Еще пара шагов, бесконечный миг балансирования на грани… К этому невозможно привыкнуть!
Я зажмурился, чтобы не ослепнуть от фейерверка нахлынувших цветов и звуков. Как змея из старой шкуры, я наконец вырвался в настоящий мир. И мир не обманул меня — обступил со всех сторон сияющими громадами зданий, распахнул бесконечные перспективы улиц. Слева утреннее солнце полировало грани пирамиды, справа вечернее небо прорезал светящийся силуэт башни. Впереди в обрамлении пальм искрилось море.
Когда прошел первый восторг, я неспешно двинулся широким бульваром в сторону Делового Центра, радуясь солнечным лучам, прорезающим листву платанов, и в который раз пожалел, что не могу остаться здесь навсегда, а свою берлогу забыть, как скверный сон. Но это не сон, это проклятие, которое преследует меня даже здесь и отгрызает от моего мира кусок за куском. Отсюда не видно, но я знаю, что если повернуть за тем зданием в глубину квартала, то вместо стоявшего там некогда уютного ресторанчика с флюгером на крыше увидишь мертвые окна заброшенных бараков. А справа, прямо у подножия моей любимой башни, зияет бездонный провал на месте бывшего тут когда-то парка с поющими фонтанами.
Не надо, не надо об этом. Сегодня я пришел по делу, а проблемы пусть подождут, тем более, что я уже почти на месте — в трех шагах от офиса компании «Скрипетр», кормилицы и поилицы моей на протяжении последних месяцев. Тяжелая с медными заклепками дверь пропустила меня в просторный холл, выложенный розовым мрамором с веселенькими цветочками. Свежего посетителя поначалу забавляет несоответствие строгого классического фасада и легкомысленного внутреннего оформления фирмы, но к этому скоро привыкаешь, тем более, что на моей памяти оформление менялось раза три. Слева, из-за стекла, приветливо улыбнулась справочная девчушка. Я хмыкнул в ответ. Надо будет при случае подарить ей какую-нибудь безделушку. У входа в кассу меня остановил профессионально хмурый Ашот, наш охранник.
— Докумэнт есть? — сурово спросил он.
— А улыбнуться? А справиться о здоровье?
— Докумэнт нэт — здоровья нэт! — со знанием дела сказал Ашот.
Ничем его не проймешь. Я протянул паспорт. Ашот придирчиво проверил серию, номер, сведения о прописке и семейном положении, после чего лицо его осветилось белозубой улыбкой.
— Заходи, дарагой! — вскричал он голосом свадебного тамады. — Давно тебя ждем! Беспокоимся! Зачем не идешь? Ходи, пожалуйста, сюда! Через металлоискатель.
Вот такой он, наш Ашот. Настоящий профессионал. Башибузук. Мать родную без пропуска не пустит и металлические предметы отберет.
У окошка кассы перетаптывалась небольшая, человек в пять, очередь. Знакомых не было, но все приветливо мне улыбнулись, продолжая оживленно беседовать между собой. Да и кого не оживит такой волнующий момент жизни, как получение денег!
— Говорят… только это, конечно, страшная тайна, — радостно делился лысый лопоухий дядька в тянутом свитере, — начальство новый проект затевает. Совместный с американцами. Лимонов на десять… Вот бы присосаться!
— А на какой платформе? — спросил умный очкарик лет пятнадцати.
— На Павелецкой-товарной, — лысый плотоядно заржал.
— Какая разница! — поддержал его бородатый, похожий на священника, но в майке с голой девицей на груди. — Знай себе ваяй. Лишь бы рука дающего не оскудела!
Очкарик ничего не сказал и повернулся к окошку кассы, а я подумал, что у него-то как раз больше всех шансов «присосаться». Серьезный парнишка. Нам, старичкам, за ними не угнаться. Впрочем, надо бы на днях поговорить с Валеркой, кому ж, как не ему, знать, если что-то стоящее затевается. А не выгорит, так и не надо. На жизнь хватает, а на смерть — накопим…