– А так, ничего интересного не происходит, – выпалила она, избегая моего взгляда.
Сара была самым счастливым и жизнерадостным человеком из всех, кого я знала. Мы с Шоном обожали ее за живость и непосредственность. Единственное, что меня раздражало, это когда она по утрам пела в душе.
Но сегодня мне было нелегко находиться с ней рядом. Я не чувствовала никакой связи со своей старой подругой и хотела поскорее встретиться с Гаем и Домом. Мы понимали друг друга, могли вместе посмеяться и не испытывать неловкость в присутствии друг друга.
А потом Сара сказала, теребя ремешок своей сумочки:
– Я даже не знаю, как тебе сказать… Ах, Кас. – Она залпом допила оставшееся в её бокале вино. – Шон…
Мне стало дурно. Вечер был окончательно испорчен.
– Шон встретил… он встречается с другой девушкой.
Сара подлила нам в бокалы вино из бутылки. Я была настолько шокирована, что не могла выдавить из себя ни слова. Конечно, рано или поздно он бы нашёл себе другую девушку, но я не думала, что это случится так скоро.
– Кас, скажи что-нибудь.
– Кто она? – просипела я, ощущая в душе разрастающуюся пустоту.
– Ты её не знаешь. Она на год младше.
Ну что ж, хотя бы выбрал себе пассию не из общих знакомых. И на том спасибо.
– Слушай, он сволочь, и я ненавижу его за то, как он с тобой обошёлся. Мне даже смотреть на него противно. Ходит, как будто ничего не случилось. Я чувствую себя такой виноватой перед тобой, Кас. Я не хочу общаться с ним в последний год нашей учёбы. То есть моей учёбы… О, господи. Ты поняла, что я имею в виду. – Сара начала путаться в словах. – Мне так тебя не хватает! Без тебя всё совсем по-другому.
– Не надо. – Я схватила её за руку. – Ты ни в чём не виновата. Мне тебя тоже страшно не хватает.
У меня было такое ощущение, что мы прощаемся навсегда.
Я приставила лезвие скальпеля к своему бедру и сделала глубокий продолговатый надрез. Я смотрела, как моя кровь струится по бледной коже. Мне хотелось знать, как глубоко я должна погрузить скальпель в свою плоть, чтобы хоть что-нибудь почувствовать. Всё лучше, чем полное отсутствие чувств и пустота. Я услышала стук в дверь – это папа пришёл пожелать мне спокойной ночи.
– Кас! – Он бросился ко мне и выхватил скальпель из моих рук. – Что ты, чёрт возьми, делаешь?
Он выбежал из моей комнаты. Я слышала, как он распахивал дверцы шкафчика в ванной. Баночки с таблетками посыпались на пол.
– Брен! – закричал он.
Мама стремительно взбежала по лестнице и влетела в мою комнату. Увидев кровь, она пошатнулась, но немедленно взяла себя в руки. Папа забежал в комнату с аптечкой в руках. Я наблюдала, как трясущимися руками они пытались остановить кровотечение. Потом мама дезинфицировала рану, и папа приподнял мою ногу, чтобы наложить повязку на бедро.
– Ножницы, – скомандовала мама. Папа передал ей их, и она быстро отрезала необходимое количество бинта. И через секунду она уже перевязывала моё бедро, натягивая каждый следующий слой повязки туже, чем предыдущий.
– Остановитесь, не надо! Я хочу умереть, – взмолилась я.
Мама бросила перевязку и, ничего не сказав, вышла из комнаты.
– Как мы можем тебе помочь, Кас? – спросил папа. – Скажи, что нам сделать.
И только тогда он заметил ворох изрезанной бумаги на полу – фотографии Шона, почти превращённые в пыль минувших дней.
Было одиннадцать часов вечера. После случившегося прошло два часа. С лестницы я могла видеть родителей, они сидели на кухне у окна. Папа обнимал маму и укачивал её, как ребёнка.
Прошёл ещё один час, но я никак не могла заснуть. Вдруг дверь моей спальни распахнулась. Растерявшись, я включила свет.
– Можно войти? – спросила мама. На ней был старый синий халат, который я помню с детства. Она осторожно присела на кровать. Я хотела извиниться. Мне было стыдно за то, что я так сильно расстроила их с папой.
– Я больше никогда не услышу твои шаги, – сказала мама. – Никогда не увижу, как ты стоишь. Сколько грации было в твоей осанке.
Я не плачу. Свою боль я старалась спрятать как можно глубже. Вместо того, чтобы прослезиться, я взяла маму за руку.
– Я кричу на тебя, я хочу, чтобы ты выбралась из постели, потому что иначе я чувствую себя виноватой в том, что ты сидишь дома. Я хочу, чтобы ты жила своей жизнью.
– Я знаю.
– Пожалуйста, Кас, не делай больше глупостей. Я же так сильно тебя люблю, ты даже не представляешь. – Она старалась дышать глубоко и размеренно. – И чем старше ты становишься, тем сильнее я тебя люблю.
– Прости меня, – сказала я, прижимая её руку к своей груди. – Сегодня был ужасный день.
Мама кивнула.
– Да, твой отец рассказал мне о Шоне. Не грусти. Ты найдёшь человека, который будет гораздо храбрее и сильнее, и который полюбит тебя такой, какая ты есть. Ты талантливая и красивая девочка.
– Ах, мама, – выдохнула я, чувствуя, как к горлу подступают слёзы.
– Знаешь, чего мне ещё не хватает?
– Нет.
– Я не могу даже обнять тебя как следует.
– Мы можем попробовать.
Мама приподняла одеяло и прилегла рядом со мной. Я держусь за её руку, чтобы повернуться на бок.
– Так намного лучше, – сказала мама, заключая меня в объятия. – Никакое кресло не мешается.
– Мам, прости меня за то, что я сделала вечером, – извинилась я, крепко стискивая ее.
– Жизнь наладится, Кас. Я уверена, что в мире найдётся кто-то или что-то, что поможет нам с этим справиться.
7
Стоял конец июля. Уже почти три месяца я жила дома.
Джейми проводил каникулы на Ибице. Сара совсем недавно уехала на летнюю медпрактику: месяц она проведёт в Дублине, а потом еще один месяц на Гибралтаре. Я стараюсь не вспоминать о том, что сейчас по идее я должна была работать в полевом госпитале в Африке. Чтобы как-то развеять мою тоску мама берёт выходной каждую пятницу, и мы едем куда-нибудь на машине. Поскольку погода стояла отменная, мама однажды предложила выехать пораньше и устроить пикник.
За последний месяц такие поездки вошли у нас привычку, и поскольку мы с ней были только вдвоём, я узнала о ней много нового – о некоторых вещах она сама никогда не говорила, а я не спрашивала. Оказалось, что дедушка Фред, мамин папа, работал на заводе, а бабушка Пёрл вообще не хотела обременять себя детьми, поэтому мама была единственным ребёнком в семье. Папа жил с ней по соседству (об этом я знала), но про дедушку Эрика, папиного папу, я вообще ничего не знала.
– Он был алкоголиком, Кас. Вся улица знала, что после работы он шёл прямиком в паб, а потом на карачках полз домой.
Дедушка Эрик навестил нас всего лишь один раз, ещё когда мы жили в Лондоне. Я помню только, что он постоянно ослаблял узел галстука, дёргался и потел. После маминых слов, я поняла, что у него была алкогольная ломка. А бабушку Пёрл я никогда не видела – она не желала принимать участия в нашей жизни.
Я прекрасно понимала, почему мама с папой так близки. Ведь у них не было таких родителей, которыми они стали для нас с Джейми. На всём белом свете у них не было никого, кроме друг друга.
– Мы поклялись, что сбежим в Лондон при первой же возможности, – сказала мне мама. – Мы были такими безбашенными, Кас. Я носила мини-юбку. В то время все были без ума от Твигги[8] и Мэри Куант[9]. Но мой папа эту юбку просто ненавидел. Мы так страшно ругались из-за неё, что соседи всё время грозились вызвать полицию! – Мама смеялась, но это был скорее смех сквозь слёзы.
– Как-то раз я собралась с твоим папой в кино, а мой отец говорит: «Бренда, я запрещаю тебе выходить из дома в таком виде! У тебя исподнее видно!» Я не обратила на его слова никакого внимания и направилась к двери. «Немедленно вернись!»
– А ты что? – спросила я, заранее зная ответ.
– Ушла в кино, конечно! – Она засмеялась, довольная собой. – Мы с Майклом были так счастливы вместе, – продолжила мама. – Наша первая квартирка в Шепердс-Буш была крошечной и совсем пустой. У нас не было ни телевизора, ни нормальной кровати, но нас это не расстраивало, потому что мы были наконец-то свободны. Мы знали, что чего-нибудь да добьёмся в жизни. Мы бы ни за что не вернулись домой.
Ещё я узнала, что мама ходила на кулинарные курсы в престижном районе Лондона. Но однажды разделка индейки и чистка рыбы навсегда отбили у неё охоту готовить. Через пару месяцев курсы были заброшены, потому что мама нашла работу у техасца по имени Трой. Он был первым вице-президентом нефтяной компании и нанял маму в качестве секретарши. На собеседовании она, не моргнув глазом, соврала, что печатала со скоростью света, а ее навыкам стенографистки позавидовал бы сам дьявол. Предварительно папа помог ей подделать рекомендации. Легенда затрещала по швам, когда оказалось, что Трой очень быстро говорит. Поэтому маме пришлось проворачивать такой трюк: она намеренно ломала карандаш, выбегала из кабинета, брала целый, заполняла пропуски в диктовке и возвращалась на место. Но однажды Трой преподнёс ей набор из десяти блестящих, идеально заточенных карандашей.
– Чтобы ты больше не утруждала свои стройные ножки, бегая за карандашами, – подмигнул он.
Пока мама флиртовала с начальником, папа усердно учился на архитектурном факультете Кингстонского университета.
– Мне нужна была эта работа. Платили мне там неплохо, а у твоего папы не было ни гроша. Трой догадывался, что я немного преувеличила свои достоинства, но его восхищала моя уверенность в себе и желание работать. В жизни иногда приходится рисковать.
Я посмотрела в окно.
– Куда мы едем, мам?
Мы ехали уже больше часа.
– Понятия не имею! Куда глаза глядят.
– Ну, ладно. Мне спешить некуда. Телевизор и печенье в лес не убегут.
Дела дома за последний месяц наладились. Я больше не чувствовала себя несчастной. Но и счастливой себя не чувствовала. Я находилась в нейтральной зоне. Постепенно я привыкла к такой жизни и научилась сосуществовать с родителями на одном квадратном метре.
Я даже начала делать кое-какую работу для маминой конторы: печатала на компьютере договоры и деловые письма. Но над нами всё равно нависла тень неизвестности. Чем мне теперь заниматься? Не могла же я вечно жить у родителей.
Мы ехали вперёд по незнакомой дороге. Я включила радио и задумалась о недавней поездке в Лондон: на этот раз на платформе меня ждали с пандусом. Гай признался нам, что у его отца был нервный срыв.
– Они же старики, пенсионеры. Они должны жить в своё удовольствие. А тут я камнем на шее. Мне, конечно, очень повезло, что я не попал в дом инвалидов. Люди с моей травмой обычно там и оказываются. Так что я решил пройти курс истории в Открытом университете Лондона. Прежде чем меня втянуло в водоворот Сити, я хотел стать учителем. Я не хочу сидеть на одном месте и бездельничать до конца своих дней. Я ещё не потерян для общества. Мы не потеряны для общества!
Последняя реплика явно предназначалась мне.
Дом часто заводил со мной разговор о том, что мне пора задуматься о будущем и, возможно, вернуться к изучению медицины. Но из уст Гая это звучало странно. С одной стороны, я была рада за него. С другой стороны, меня одолевал страх. Если даже Гай строит планы на будущее, то какое я имею право сидеть сложа руки?
Время близилось к четырём часам дня. Я решила взглянуть на карту. Мама завезла нас на узкую просёлочную дорогу у чёрта на куличках. «Осторожно! Сбросьте скорость» – было написано на дорожном знаке. Мы ехали несколько часов без остановок и теперь точно заблудились. А мама припарковалась посреди поля и, сказав, что очень сильно хочет в туалет, вышла из машины. Я подумала, что она пристроится за ближайшим деревом, и нахмурилась от этой мысли. Но мама быстрым шагом пересекала поле и скоро исчезла из вида.
Меня клонило в сон. Я закрыла глаза и снова подумала о Саре. Она обещала написать мне. Нам не хватает нашей былой дружбы, мы хотим поддерживать отношения, но это непросто. Саре неудобно говорить со мной о медицине и колледже. Когда мы виделись в последний раз, она сказала, что наша преподавательница Мариелла Коцци спрашивала обо мне. В колледже она была моим любимым преподавателем. Жгучая пятидесятилетняя итальянка с потрясающе стройными ногами и розовыми прядками в тёмных волосах. Она всегда носила высокие шпильки, как моя мама. Я сразу представила одну из её лекций в просторной аудитории колледжа. Коции говорила, что, если человек страдает от ожирения, это значит, что он слишком много ест. Всё очень просто. Я обожала её неполиткорректные высказывания. Она рассуждала, что нужно обязательно в такой ситуации взять себя в руки. Записаться в спортзал, меньше есть и купить велосипед! А если не можешь позволить себе велосипед, то тогда гуляй! Совершенно бесплатно! Совершенно бесплатно…
– Какое странное место, – сказала мама, вернувшись в машину, и пристегнула ремень безопасности. – Повсюду собаки.
Она почесала предплечье.
Я немедленно встрепенулась.
– Собаки?
– Да.
– Это, наверное, какой-нибудь клуб собаководства.
– Нда. На них были такие смешные сиреневые попоны.
– Попоны?
– Ага. И они делали всякие странные вещи.
Она повернула ключ зажигания.
– Какие, например?
– Ну, я видела, как одна собака доставала наволочку из стиральной машины! – засмеялась мама. Её звучный смех мог бы заполнить стадион.
– Правда?
– Да, да! И кому захочется, чтобы их наволочка пахла собачьими слюнями? Нет уж, спасибо!
Мы медленно направились обратно к шоссе.
– А какие собаки там были?
– Кажется, лабрадоры.
– Может быть, это собаки-поводыри?
– Очень может быть. – Она склонила голову набок. – Да, скорее всего так и есть.
Я с подозрением изучила мамино лицо, но её выражение было непроницаемым.
– Итак, домой! Твой папа будет волноваться, что нас так давно нет. Ты разобралась с картой?
Следующие несколько километров нашего пути у меня гудела голова. Гай собирался изучать историю, Дом с Мирандой двигались дальше, Сара уехала на стажировку, Шон давным-давно нашёл другую девушку. И внутренний голос подсказывал мне, что надо развернуться.
– Мама.
– М-м?
– Давай вернёмся?
– Куда?
– К собачкам.
Мама сбросила скорость.
– Зачем?
Даже себе я не могла ответить на этот вопрос.
– Ну, пожалуйста. К тому же, ты с самого начала планировала завезти меня сюда, не так ли? – Я засунула карту обратно в бардачок. – Ты прекрасно знаешь, где мы находимся!
– Кас, ты о чём?
– Неважно! Просто развернись!
Мама притормозила у обочины, развернула машину, и мы поехали обратно по ухабистой просёлочной дороге.
8
Мы с мамой сидели в приёмной, стены которой были увешаны фотографиями бежевых, чёрных и коричневых лабрадоров в сиреневых попонах. Некоторые стояли, положив лапы на колени хозяевам. Некоторые собаки с гордым видом сидели рядом с инвалидными креслами, и счастливые хозяева обнимали своих четвероногих друзей. Я двигалась вдоль стены, читая подписи под изображениями. «Рейчел и Элвис». На Рейчел была мантия и шапочка выпускника, и она держала в руках диплом, к которому прикасался лапой Элвис.
На другой стене, рядом с туалетом, висела доска с вырезками из газет, на которых были изображены собаки, достающие продукты с полок супермаркета. Из соседней комнаты доносилась громкая музыка. Это были «Блэк Айд Пис»[10]. Я снова бросила взгляд на маму. Не могли мы случайно наткнуться на это место!
Не спеша, я приблизилась к двери. Вдруг она распахнулась, и в приёмную вошла полная женщина в джинсах, футболке и кроссовках. Она промчалась мимо нас с мамой, не обратив на нас никакого внимания. Я заглянула в соседнюю комнату, и моё сердце растаяло. Я увидела золотистых и чёрных щенков со смешными ушами и в малюсеньких сиреневых слюнявчиках. Один щенок прыгал через жёлтый обруч.
– Подожди… Назад… Молодец! – сказала ему пышногрудая женщина в сиреневой футболке.
– Ох, мама, посмотри на них, – громко вздохнула я.
– Могу я вам чем-нибудь помочь? – раздался мужской голос сзади нас.
Мы с мамой обернулись и увидели высокого темноволосого мужчину в толстовке из сиреневого флиса.
– Здравствуйте. Мы просто осматриваемся, – ответила мама, будто мы зашли в магазин одежды.
Он с сожалением покачал головой.
– Мы не любим, когда люди приходят на тренировки, не назначив предварительно встречу.
– Встречу?
– Да. Мы благотворительная организация «Друг человека[11]». – Он указал на логотип, вышитый на его толстовке: собака рядом с человеком в инвалидном кресле. – Мы обучаем собак для помощи инвалидам. Вам это интересно?
Он повторил вопрос. Я подняла голову и с удивлением осознала, что он обращается лично ко мне. Обычно ко мне обращаются через маму, говоря что-то вроде: «Она сегодня так хорошо выглядит!»
– Я не знаю, – ответила я. Внутренний голос негодовал. Конечно, тебе интересно! Скажи ему, что тебе интересно!
Лицо мужчины смягчилось.
– Стюарт Харрис. Исполнительный директор. – Он пожал маме руку. – Приятно познакомиться, миссис…?
– Брукс.
– А вы…? – обратился он ко мне, поскольку я забыла представиться.
– Кас, – пробормотала я.
– Простите, как? – Он был такой высокий, что ему пришлось наклониться ко мне, чтобы расслышать, что я говорю. Потом он слегка постучал пальцем по своему уху. – Со слухом беда. В моём-то возрасте.
Он лукавил: ему было не больше сорока пяти.
– Кас, – повторила я. Во рту у меня была пустыня Сахара.