— Подумайте, мистер Шеридан, — говорила она, — бессмысленно делать из меня соперницу Сары Сиддонс. Для публики — она королева трагедии, и другую она не примет, как бы ни была хороша эта другая. Мисс Элизабет Фаррен играет, как настоящая леди, и публика любит ее за это. Мне нужно быть другой. Зрители любят миссис Сиддонс за ее величественность, мисс Фаррен — за элегантность, я сумею завоевать их любовь, только если мне удастся их рассмешить. Я должна играть комедию, мистер Шеридан, это необходимо, если я хочу добиться успеха.
Она говорила очень горячо. Шеридан смотрел на Тома Кинга и знал, о чем тот думает. Актриса имеет право выбрать, в какой пьесе ей дебютировать. И она была права, когда говорила, что не хочет брать роль, в которой выступает Сиддонс. Было очень мало шансов, что ей удастся «перетрагедить» Сару, а если такое произойдет, возникнут проблемы.
— Хорошо, — сказал Шеридан. — Пусть будет комедия. Что вы скажете о «Деревенской девушке»?
Она радостно улыбнулась.
— Я соглашусь и скажу: «Спасибо, сэр».
— Прекрасно. «Деревенская девушка».
— Ну, Том, — сказал Шеридан после ее ухода, –– Что ты скажешь о нашей актрисе?
— Я попридержу свое мнение до окончания спектакля.
— Хитрец. Я не спрашиваю про мнение публики, меня интересует твое.
— Не знаю. Она какая-то маленькая.
— Ты мыслишь категориями Сиддонс. Нам не нужна еще одна Юнона, шествующая по сцене.
— У нее приятный голос, но не такой громкий...
— ...как у Сары. Я уже сказал тебе, Том, что одной Сиддонс вполне достаточно для любой труппы.
— Я думал, ты ищешь вторую Сиддонс.
— В таком случае, ты думал явно мало. Вспомни, как мы страдаем от нашей Сары. Уж не думаешь ли ты, что я хочу удвоить страдания? А?
— Сара — приманка для зрителей.
— Сара — приманка, и никто этого не отрицает. Но ей тоже следует быть снисходительной, разве не так? Каждый раз, когда я с ней разговариваю, у меня такое чувство, что я должен кланяться до земли и уходить, пятясь назад.
— Тебе лучше известно, как следует вести себя в присутствии королевских особ, чем мне.
— В нашей Саре больше королевского, чем в любом из членов королевской семьи. Что до Их Величеств, то в Кью не много королевского, поверь мне. Я скорее попрошу об одолжении короля или принца Уэльского, чем Сару. Я связываю свои надежды с маленькой миссис Джордан. Я хочу, чтобы у Сары была соперница... все-таки это театр. Я хочу, чтобы улицы возле Лейн были запружены каретами людей, стремящихся увидеть Дороти Джордан, как это бывает, когда они ломятся на Сару Сиддонс.
— И ты надеешься, что это чудо произойдет, Шери?
— Мой дорогой Том, разве ты не знаешь, что я — творец чудес. Нам необходимо именно чудо, иначе Гаррис в Гардене разрушит все наше дело. Считай, что тебе крупно повезло, когда я позвал Джордан в Лейн... раньше, чем Гаррис утащил ее в Гарден.
— Я чувствую, что ты проникся доверием к этой молодой особе.
— Да. И ты знаешь, что в театральных делах я всегда прав.
Казалось, что Кинг сомневается, и Шеридан громко рассмеялся.
— Я уговорю принца прийти на спектакль.
— Он еще не заинтересован в новом романе с очередной хорошенькой актрисой.
— Он никогда не бывает равнодушным к хорошеньким актрисам, и к тому же он уже забыл бедную Утрату. Посмотрим, как пройдет дебют, и если она окажется достаточно хороша, пусть сыграет перед королем.
Кинг продолжал выражать сомнения, но Шеридан только смеялся. Его непогрешимое театральное чутье говорило ему, что он поступил правильно, пригласив миссис Джордан в Лондон.
Она волновалась. И как могло быть иначе — первое выступление в Друри-Лейн! Грейс и Эстер нервничали так же, как она, даже больше. Она убеждала себя, что знает роль наизусть и что, как только она выйдет на сцену, все страхи останутся позади. А бедная Эстер вспоминала свой провал в Дублине и не могла успокоиться.
— Не волнуйтесь, — уговаривала их Дороти. — Я справлюсь. Не могло быть ничего лучше «Деревенской девушки».
— Мне кажется, что она не совсем... пристойная, — робко заметила Грейс.
— Именно поэтому она и нравится зрителям, мама.
— В конце концов, мистер Гаррик не возражал против нее, — напомнила Эстер, — и если он находил ее достаточно интересной... Я уверена, что ты заткнешь за пояс эту Сиддонс, Долл.
Дороти принялась изображать леди Макбет в напыщенной манере, свойственной Саре Сиддонс.
— Ты уморишь меня, Долл, — хохотала Эстер.
— Только и надеюсь на то, что мои зрители так же легко рассмеются, — ответила Дороти. — Пегги — это точно моя роль. Так же, как и Присцилла в «Сорванце». Мне кажется, что Пегги больше соответствует Друри-Лейн, чем Присцилла, и... немедленно успокойтесь, вы, обе, вы меня только нервируете.
Она повторяла роль, вспоминала, как наблюдала в Йорке за игрой миссис Браун, твердя про себя: «Это моя роль». Она сыграет ее так, как никто раньше не играл. Она заставит искушенных лондонских театралов смеяться или навсегда оставит сцену. «Хватит трястись, — крикнула она, — они меня не волнуют!»
Зрительный зал не был полон. Она была достаточно разумна, чтобы не надеяться на это. С какой стати избалованная лондонская публика должна спешить увидеть заурядную провинциальную артистку? Ведь она еще никак себя не проявила. Интересно, думала она, а что сегодня в Ковент-Гарден? А там зал полон? Она не сомневалась, однако, что критиков на ее спектакле будет достаточно, ей даже казалось, что она слышит их реплики: «Это и есть новая находка Шеридана? Неужели он надеется, что эта малышка поможет ему расплатиться с долгами?» — «Я докажу и ему, и им, что он не ошибся», — сказала она себе.
Джентльмен Смит был в зрительном зале. Его она тоже не должна разочаровать, ибо своим присутствием здесь она обязана именно ему. Она должна сыграть, как никогда раньше. И она обязательно сыграет.
Радость от общения со сценой заставила ее забыть все волнения; она была Пегги, и те, кто пришел посмотреть на нее, поняли это сразу, как и то, что перед ними настоящая актриса. Она была наделена редким комическим даром и очарованием, которого была лишена Сиддонс. Дороти хотела рассмешить зрителей, Сиддонс требовала от них уважения к искусству и к себе. В этом и заключалась разница между ними.
Шеридан разглядел мгновенно все достоинства Дороти. Он улыбнулся джентльмену Смиту, который в ответ лишь слегка поднял руку в кружевном манжете, при этом манжет пошевелился. «Щеголь», — подумал Шеридан не без основания.
— Тебе нравится маленькая Джордан, Шери? — спросил Джентльмен.
— Мы должны создать ей хорошие условия, — был ответ.
— Я видел в зале Гарриса из Гарден.
— Прекрасно. Интересуется моей маленькой Джордан, не иначе.
— Он вынужден интересоваться. У него нет другого выхода.
— Посмотрим.
Аплодисменты после спектакля были не очень щедрые. Дороти, привыкшая к публике, которая более открыто выражала свои чувства, была немного обескуражена, но мистер Шеридан прошел к ней в гардеробную и нежно поцеловал.
— Прекрасно сыграно, моя дорогая, — сказал он.
Грейс едва дождалась газет, чтобы узнать, что пишут критики. Они не выражали бурного восторга, но отзывы не были лишены доброты. Рецензия в «Морнинг Геральд» была самая хвалебная. Критик обратил внимание на ее изящную фигуру, отметив, что ее появление в третьем акте в мужском костюме произвело сильное впечатление. Ее лицо, хоть и не может быть признано красивым, свидетельствует об уме и очень миловидно. Голос не очень сильный, но чистый и полностью соответствует требованиям театра. Она мастерски использовала все комические элементы пьесы, и вывод был таков: Дороти Джордан — прекрасное приобретение для сцены.
Никто не мог бы сказать больше. Дороти добилась успеха. Этот удачный дебют ни в малейшей степени не был испорчен, когда Гаррис из Гарден постарался унизить ее.
— Она вульгарная коротышка, — сказал он, — ей только и играть воровку в «Опере нищих».
Какой-то острослов, стоявший рядом с Гаррисом и слышавший этот отзыв, посмеялся над завистью Гарриса к шеридановской находке.
— И будет играть, — сказал он, — ведь она уже похитила наши сердца!
Так театральный мир Лондона после одного представления «Деревенской девушки» выразил уверенность в том, что Дороти Джордан появилась в Друри-Лейн, чтобы остаться.
Она была разочарована тем, что после первого успеха довольно долго была лишена возможности появляться на сцене: миссис Сиддонс, которая ждала ребенка, стремилась играть как можно больше до его рождения, и Дороти быстро поняла, что всем остальным актерам и актрисам суждено пребывать в тени великой Сары.
Но наступил и ее час. К этому времени слава о ней распространилась настолько, что театр был полон.
Как она была права, настаивая на том, чтобы дебютировать в комедии. Она была уверена, что никто в Друри-Лейн не может сравниться с ней в этом жанре, и всегда знала, что публика хоть и трепещет, видя Сару в трагическом репертуаре, больше всего на свете любит смеяться. У нее есть этот Богом данный дар — заставлять людей смеяться, и она будет использовать его при любой возможности.
Но наступил и ее час. К этому времени слава о ней распространилась настолько, что театр был полон.
Как она была права, настаивая на том, чтобы дебютировать в комедии. Она была уверена, что никто в Друри-Лейн не может сравниться с ней в этом жанре, и всегда знала, что публика хоть и трепещет, видя Сару в трагическом репертуаре, больше всего на свете любит смеяться. У нее есть этот Богом данный дар — заставлять людей смеяться, и она будет использовать его при любой возможности.
Наступила минута, когда она смогла мельком увидеть членов королевской семьи. По театру прошел слух: вечером ожидается принц Уэльский со своим дядей герцогом Камберлендским. Вокруг королевской семьи витало множество различных сплетен. Принц был в плохих отношениях со своим отцом — это была старая традиция ганноверской династии — ссоры отцов с сыновьями. Пуритански настроенный король, сохранявший верность своей безобразной супруге в течение многих лет и подаривший вместе с ней народу пятнадцать наследников, не имел ничего общего со своим блестящим, умным и необузданным сыном, принцем Уэльским, который уже успел шокировать семью и привести в восторг любителей скандалов своей любовной связью с актрисой, миссис Робинсон, которая предъявила его письма и пригрозила опубликовать их в случае, если она не будет достаточно хорошо вознаграждена.
Друг принца, хитрый и коварный политикан Чарльз Джеймс Фокс, уладил дело к удовольствию обеих сторон и в течение какого-то времени, после разрыва миссис Робинсон с принцем, сам был ее любовником. Принц был весьма доволен таким поворотом событий, и его дружба с Фоксом стала еще крепче. А поскольку Шеридан и Фокс были близкими друзьями, это означало, что принц Уэльский и хозяин Друри-Лейн также были дружны.
Сейчас все судачили по поводу романа принца с миссис Фицгерберт, и многие заходили так далеко в своих предположениях, что даже говорили о возможной женитьбе принца на ней.
Гаррис был в ярости от того, что королевская семья отдавала явное предпочтение Друри-Лейн, а мало что доставляло Шеридану такое удовольствие, как гнев Гарриса.
Миссис Сиддонс не сомневалась в том, что по случаю визита членов королевской семьи будет дан спектакль с ее участием: Его Высочество должен увидеть лучшее, что есть в театре.
— Сегодня, моя несравненная Сара, — сказал ей Шеридан, — принц не склонен переживать сильные потрясения. А как иначе он может смотреть на вас? Он хочет легкого развлечения. Он непременно придет как-нибудь еще, чтобы увидеть настоящий театр.
Сара смягчилась и грациозно склонила голову: ей кажется, что было бы опрометчиво показывать принцу эту женщину, Джордан. Говорят, что она не была замужем, а чей тогда ребенок, эта Фанни? И не портит ли это репутацию театра — позволять играть таким людям, как Джордан?
— Я полагаю, что репутация театра так низка, Сара, дорогая, что Джордан не может ее ухудшить. Она поддерживается только благодаря таким уважаемым замужним дамам, как вы, — вашей игрой и вашей примерной частной жизнью. Только вы — настоящий образец, достойный подражания.
— Хорошо, вы можете делать, что хотите.
Уж в этом ты можешь не сомневаться, подумал Шеридан.
— Но все-таки я не думаю, что вам следует представлять эту особу Его Высочеству.
— Моя добродетельная Сара, неужели вы думаете, что Его Высочество хочет повторить историю с Робинсон?
— Нет, не думаю. Джордан вульгарна. Миссис Робинсон всегда старалась быть... утонченной.
Да уж, еще как старалась, подумал он. Бедная Утрата!
— Вы сняли груз с моей души, Сара, дорогая, я чувствую себя гораздо лучше. Недостатки маленькой Джордан спасут ее от участи Утраты. А вам следует отдохнуть. Уильям будет сердиться, если вы забудете о своем положении и устанете.
Он улыбнулся, подумав о бедняге Уилле Сиддонсе, который в присутствии Сары боялся открыть рот. Шеридан продолжал:
— Именно из-за вашего положения, Сара, я вынужден предложить сегодня Его Высочеству второсортное развлечение. Я не могу позволить Уильяму упрекнуть меня в том, что я заставляю вас делать больше, чем вы сейчас можете.
— Наступило время, — сказал Шеридан себе, — когда у меня есть актриса, способная собирать полный зал, как Сара. Это единственный способ сдерживать Сару и не плясать под ее дудку. Его мысли были сосредоточены на Джордан.
И вот появился Его Высочество принц Уэльский — миловидный молодой человек с круглым розовощеким лицом, которому слегка вздернутый нос и живые голубые глаза придавали дружелюбное выражение. Бриллиантовая звезда на его камзоле сверкала, но не более, чем он сам. Он был в высшей степени элегантен и приветствовал публику весьма галантным поклоном.
Его ложа на сцене была так близко от нее, что она видела его очень отчетливо; он не спускал с нее глаз, когда в третьем акте она вышла в мужском костюме, и в них отчетливо читалось одобрение.
Его сопровождал менее привлекательный член королевской семьи — его дядя герцог Камберлендский, пышный и величественный, но грубый и начисто лишенный обаяния, свойственного принцу. Камберленд был в немилости, и его не принимали при дворе, ибо он женился вопреки воле своего брата, короля, на женщине, которая прежде, чем на нее обратил внимание герцог, имела массу любовников. Как признался Гораций Уолпол, он ни у кого не видел таких длинных ресниц — «не меньше ярда длиной». Из-за этой женитьбы король издал Акт о браке, который запрещал любому члену королевской семьи вступать в брак до достижения двадцатипятилетнего возраста без разрешения короля.
Камберленда не принимал его брат, но он сделался постоянным спутником своего племянника, принца Уэльского, и теперь, когда тот вырос — Дороти сочла его своим ровесником — и имел свой собственный небольшой двор, повторилась старая ситуация, когда королевский двор противостоял двору принца. Принц дружил с вигами, король поддерживал тори. Друзьями принца и его политическими наставниками были Чарльз Джеймс Фокс и Шеридан, а король все больше и больше поддерживал молодого мистера Уильяма Питта, который два года назад, в возрасте двадцати пяти лет стал его премьер-министром.
Вступив в новую жизнь, Дороти узнала обо всем этом. Здесь королевская власть была гораздо ближе. А как могло быть иначе, если она, эта королевская власть, сидит в ложе в нескольких ярдах от тебя? Здесь, в Лондоне, она могла встретить важных членов правительства, направляющихся в своих каретах на заседания парламента. Когда-нибудь ей повезет, и она увидит кого-то из многочисленной королевской семьи.
Лондон, Друри-Лейн, был средоточием многих событий.
И вот теперь она играет перед принцем Уэльским. Она слышала его смех, и это ее вдохновляло. Он перегнулся через ложу и аплодировал ей. Когда после спектакля она повернулась к его ложе и присела в реверансе, он поднялся и поклонился ей так учтиво и галантно, словно она принадлежала к королевской семье. Аплодисменты грянули, как гром!
Удачный вечер! Одобрение королевской семьи. Чего еще может желать актриса, мечтающая добиться известности?
— Его Высочество очарован миссис Джордан, — сказал Шеридан Тому Кингу. — Если принять во внимание несчастье с миссис Утратой Робинсон и тот факт, что он влюблен в миссис Фицгерберт, сдается мне, что его любовные дела целиком зависят от нас.
После Пегги в «Деревенской девушке» она сыграла Виолу в «Двенадцатой ночи» и мисс Пру в «Любовью за любовь».
В ту осень Дороти играла очень много, ибо Шеридан хотел, чтобы зрители узнали ее как можно быстрее. Ему не следовало беспокоиться: публика приняла Дороти прекрасно. Ее изящество, необыкновенная женственность, которые особенно ярко проявлялись в пьесах с переодеванием, приводили зрительный зал в восторг. В глазах публики Дороти стала олицетворением веселья и радости.
По мере того, как приближалось время родов, миссис Сиддонс становилось все труднее сдерживать свой гнев. Как бы сильно она ни хотела ребенка и как бы много ее дети ни значили в их семье, она, в отличие от бездействующего Уильяма, сожалела о предстоящих родах.
— Подожди немного, Уильям, — убеждала она своего мужа, — и я покажу этой Джордан ее место.
Уильям соглашался, но в душе разделял общее мнение, что «эта Джордан» заняла свое место по праву и что, в отличие от Сары, относится к товарищам по труппе очень дружелюбно. Преданный муж, он полагал, что актеры и актрисы должны быть благодарны Саре за возможность выступать вместе с ней, а зрители — за то, что видят ее. Однако отбросив обычную театральную зависть и неприязнь, должен был признать, что публика и владельцы театра больше любят Дороти Джордан.
В те вечера, когда играла Дороти, за стенами Друри-Лейн скапливалось ничуть не меньше карет и разных экипажей, чем перед выступлениями Сары Сиддонс. «Подождите моего возвращения», — говорила Сара.