Павел никогда не видел, как растет кукуруза. Он останавливается и рассматривает толстые стебли, поднимающиеся выше его головы, длинные отвислые листья, напоминающие листья комнатного цветка – амариллиса.
– Походит на пальму, а идет на силос, – говорит Рита. Она стоит на поле турнепса, и ботва закрывает ей ноги до колен.
Рита и Павел рвут турнепс в обе руки, чтобы отнести ребятам.
– Он хорошо утоляет жажду и вкусно хрустит на зубах, – смеется Рита. У нее задорно морщится короткий носик и в глазах прыгают веселые искорки.
Обратно они идут медленно. Павлу хочется, чтобы этот путь был как можно длиннее, потому что ему нужно поговорить с Ритой, многое спросить у нее. Но он молчит. Заговаривает не он, а она:
– Ты кем хочешь быть?
– Не знаю.
Павел отвечает искренне. Когда он думает о будущем, ему рисуется темная, беззвездная ночь.
– Не знаешь? – удивляется Рита. – А я педагогом. Что? Неинтересно?
– Почему? – пожимает плечами Павел. – Если влечет к этому делу, то интересно. Но я бы не мог быть педагогом.
– Почему? Разве неинтересно воспитывать человека, помогать избавляться ему от всяких недостатков?
– У тебя что, мать учительница?
– Нет, отец педагог. А у тебя?
– Мама у меня работает воспитательницей в детском саду. А отца нет. Впрочем, есть, но он ушел от нас, когда мне было двенадцать лет.
– Ушел! – с возмущением и ужасом говорит Рита. – И ты его любил?
– Очень любил. Больше всех на свете.
Рита с состраданием смотрит на Павла.
– Знаешь, Павел, – говорит она, – как бы я хотела быть такой, как Макаренко! Вот бы дали мне колонию малолетних преступников, и я бы их перевоспитывала…
Яркая краска заливает лицо Павла.
– Думаешь, это легко? – говорит он. – Трудно перевоспитывать не только настоящих преступников, но даже и тех, кто случайно совершил преступление, потому что и у этих на душе такой мрак, такое отчаяние…
Рита слушает Павла. Она чувствует: что-то в этом разговоре задело его за самое сердце. Волнение охватывает ее, и она смотрит на Павла настороженным взглядом.
«Ни на один день невозможно отойти от прошлого, – думает он, – решительно все напоминает… Уехать бы в другой город или куда-нибудь на Север…»
И он представляет снежные горы, карликовые березки, покрытые пушистым серебром куржака, и непроглядную, спокойную ширь тундры.
Они уже подошли к картофельному полю. Павел молча отходит от Риты, берет свою лопату и с ожесточением всаживает ее в землю.
К вечеру на коне прискакал из правления колхоза рябой толстый парень.
– Кончай работу, замерять буду! – командует он и идет по полю, неодобрительно поглядывая по сторонам. – Картошку пооставляли! – говорит он, наклоняясь. – Что это? Что это? – приговаривает он сердито, поднимает картофелины и, прищурив глаз, долго целясь, запускает их в кучу. Видимо, это доставляет ему удовольствие. – Поначалу прощается, – говорит он обеспокоенной Римме Владимировне, – а завтра такую работу принимать не буду.
Он снимает привязанный к седлу двуногий деревянный треугольник и замеряет обработанное учениками поле.
Деревянные ноги проворно шагают по полю, и так же проворно парень считает.
– Два, четыре, шесть, восемь, десять, двенадцать.
Тихон бежит сзади и тоже считает вслух. Ему кажется, что придирчивый парень обязательно просчитается.
Через некоторое время парень и вспотевший Тихон подходят к толпе ребят.
Парень на ходу пишет в записную книжку.
– Четыре гектара восемьдесят соток, – говорит он, – делю на двести сорок.
– Стоп! – с восторгом ловит его Тихон. – А дежурные по кухне, дежурные по общежитию?
– Сколько же их?
– Семь да шесть… всего тринадцать человек, – говорит Римма Владимировна.
– Двести сорок, отнимаю тринадцать, – водит карандашом по бумаге парень, – получается двести двадцать семь. Четыреста восемьдесят делю на двести двадцать семь. По две сотки на брата.
– С небольшим, – придирчиво поправляет Тихон.
– Слезы! – пренебрежительно говорит парень. – А норма – четыре сотки! Ну, поначалу прощается, – смягчается он. – Дело-то новое, пообвыкнете.
4
Вечером Павел, Ваня и еще несколько ребят выпускают полевой листок. Они располагаются в комнате девочек, предварительно выгнав хозяек. Со стола ребята снимают скатерть, банки с разноцветными листьями и еще уцелевшими осенними цветами.
– Любят девчонки на пустяки отвлекаться, – говорит Павел, неумело складывая скатерть.
Он с удовольствием рисует огромный лист картофельной ботвы с цветком, проткнутый ученической ручкой. Ваня сочиняет стихи. Но вдруг все, как по команде, оглядывают комнату. Они слышат в углу чей-то плач. Павел вздрагивает, роняет с кисти на газету зеленую каплю.
– Кто это?
Он не может переносить плач. Он готов отдать все, что есть у него, только бы не видеть ничьих слез.
Павел вскакивает и бежит в угол. За ним идет туда же Ваня. Но в комнате снова тишина.
– Показалось… – неуверенно говорит Ваня. – Или кто-то на улице…
Но в углу из-под топчана уже слышится не плач, а громкий неудержимый хохот. Павел поднимает одеяло. Оттуда выглядывают смеющиеся лица девочек.
Работа прервана. Началась веселая возня.
Девочек вытягивают из-под топчана и выпроваживают из комнаты. Павел снимает с гвоздя полотенце, накидывает на плечи смеющейся Риты и вытаскивает ее на улицу.
На улице холодно. В темноте чуть видны очертания «Победы». Она только что подошла к крыльцу клуба. Вот открылась дверка, неярким светом загорелся плафон, и Павел увидел… Григория Александровича и еще какую-то женщину. К ним спешит Римма Владимировна и здоровается за руку.
От неожиданности Павел роняет на крыльцо полотенце. «Зачем он здесь?» – думает Павел и быстро убегает в комнату.
Рита растерянно поднимает полотенце и стоит на ступеньках. «Какой он странный», – думает она.
И вдруг Рита видит, что из «Победы» выходит ее мать.
– Мамочка! – радостно кричит Рита, бросается к ней, обнимает и кружит небольшую полную женщину в пальто и пуховой шали.
Мать смотрит на нее большими ласковыми глазами, пряча от ветра под шаль короткие, как у мальчишки, курчавые волосы.
– Беги оденься, и тогда поговорим! – говорит она.
– Да ты заходи, посмотри, как мы устроились… – зовет ее Рита.
– Нет, доченька, не зайду.
Странно. Мать всегда интересуется каждой мелочью, а сейчас она не хочет зайти к ним в комнату посмотреть, как живут школьники. Рита бежит в клуб.
– Прошу прощения, ребята! – говорит она членам редколлегии. – Я только пальто возьму, ко мне мама приехала.
Мальчики, кроме Павла, бросаются к окну, но из освещенной комнаты ничего не видно.
Рита второпях набрасывает на плечи пальто и выбегает на улицу.
Мать уводит ее в сторону.
– Ты посмотри нашу кухню, столовую, – говорит Рита и тянет мать под навес.
– Нет, доченька, некогда, в следующий приезд посмотрю.
Рита удивленно останавливается подле матери в тени забора.
– Ну как? – спрашивает мать. – Даже тебя на полотенце какой-то мальчик на улицу вытащил.
– Это Павел Огнев, новенький, одноклассник мой!
– Павел Огнев? – Мать некоторое время молчит. – Ну как, сегодня трудно было? – спрашивает она.
– Трудно, – сознается Рита. – Ноги, руки болят и спина тоже. И знаешь, мама, работали мы на совесть, а сделали только половину нормы.
– Ну это вначале. Опыта нет. – Мать подает Рите сверток со сладостями: – Тебе и твоим товарищам.
Григорий Александрович прощается с Риммой Владимировной, садится в машину и, широко открыв дверцу, кричит:
– Мария Васильевна! Поехали!
Шофер включает мотор, и Римма Владимировна на шаг отступает назад.
– Одну минуточку, – отвечает, обернувшись, мать Риты.
Затем она приближается к дочери и тихо говорит ей:
– Рита! Павел Огнев и есть тот мой подследственный, о котором я тебе рассказывала. Я верю, что ты никому об этом не скажешь. В школе никто ничего не должен знать. Постарайся сделать так, чтобы Павел был не одинок. С тобой товарищи считаются – помоги ему найти здесь новых, хороших друзей, и найти как можно быстрее.
– Я так и поняла, что у него на сердце неспокойно, – чуть не плача, говорит Рита. – У него еще и отец ушел…
– Я знаю. Ты пойми, Рита. Он потерял двух самых близких и дорогих людей… Особенно тяжела для него потеря друга – ведь он считает себя виновным в его гибели. Необходимо помочь забыть ему об этом, помочь найти свое место в жизни… – Мать некоторое время молчит. – Вот и его бывший директор приезжал сюда, для того чтобы поговорить с классным руководителем.
– Значит, Римма Владимировна тоже знает?
– Знает, Рита. Она и ты – и больше никто. Поняла?
– Поняла, мамочка!
Мать целует Риту и почти бежит к машине.
– Ну, колхозница, чтобы урожай собрать вовремя! – кричит она уже из машины и, прижавшись лицом к стеклу, машет рукой.
Рита стоит у крыльца и смотрит вслед автомобилю. Еще долго горят во тьме красные огоньки над колесами. Где-то мычат коровы, лают собаки, скрипят колодезные журавли. Вечерний шум здесь непривычный, не городской.
Рите очень жалко Павла. Она вспоминает все, что рассказывала о нем мать, и хочет, чтобы он стал счастливым и забыл все, что пришлось пережить ему.
Рассказать бы ребятам – они окружили бы Павла теплом, заботой… А рассказать нельзя. Может быть, посоветоваться с Риммой Владимировной? Но мать почему-то об этом не сказала. Нет, лучше подождать.
Рита вспоминает тот день, когда она не могла решить задачу и стала звонить матери на работу. Тогда она за своим уютным письменным столом готовилась к экзаменам, а Павел Огнев, еще не известный ей, решал для нее задачу в кабинете следователя. Мать так хорошо сказала тогда о нем по телефону. Вечером в тот день, вернувшись из школы, Рита подробно расспрашивала ее о подследственном. Она жалела его и с тревогой ждала окончания следствия.
Рите вспоминаются слова Павла:
«Трудно перевоспитать не только настоящих преступников, но даже и тех, кто случайно совершил преступление, потому что и у этих на душе такой мрак, такое отчаяние…»
«Бедный Павел! – думает Рита. – Это он-то считает себя преступником! У него такие честные, ясные глаза».
Она заметила, что он очень правдив и до резкости прямолинеен. Об этом говорила и мать Риты.
Рита заметила еще, что мальчишки начинают относиться к Павлу с уважением, а Ваня и Тихон ходят за ним по пятам. Девочки прозвали их «огневскими ассистентами». Особенное уважение к Павлу в 9-м «А» появилось после того, как Римма Владимировна на линейке «пробрала» мальчиков за плохую работу.
– Как ни посмотришь – все стоят, все отдыхают! – сердилась Римма Владимировна. – Один Павел Огнев за всех работает. Только он и обеспечивает бесперебойную работу девочек.
– Я? – искренне удивился Павел. – Вам так показалось.
У Павла нет мозолей, как у других ребят. Ему не тяжело подкапывать картофель. Он привык к гребле. У него натренированы спортом руки, ноги и все тело. Но Павел не замечает, что работает лучше всех. И товарищам это нравится – значит, он скромен и не тщеславен, а в коллективе нет приятнее этих качеств.
Нравится товарищам и то, что Павел силен и ловок. Он один из всего класса поднимает тот камень, что лежит у крыльца клуба; остальные поднимают его только вдвоем.
5
С утра ясно и тепло. Кажется, что холодные ветры и дождь покинули эти края, и пришла наконец обычная для сентября ласковая, солнечная погода. Но это только кажется. Из-за горизонта уже выплывают черные тучи, и ветер порывами пробегает по полям.
До полей идти больше двух километров, но они незаметны, когда идет шумная ватага ребят.
Рита следит за Павлом. Он идет между Ваней и Тихоном.
Павел бледен, он сегодня не спал ночь: приезд директора напомнил ему о старой школе и обо всем страшном, что тогда произошло.
Сворачивая на поле, Павел проходит мимо Риты, но или не видит ее, или не хочет замечать. Он берет в руки лопату, всаживает ее в твердую землю, рывками выворачивает гнезда картофеля. Ему не хочется работать, он измучился от страшной апатии. Ему очень хочется спать.
«Что это? Я болен?» – думает Павел.
Он не поднимает головы, не разговаривает, не смеется, как другие.
Павел втыкает в землю лопату, пересекает дорогу, идет куда глаза глядят. Вот небольшой стог сена. Павел ложится на сено, закладывает руки за голову и бездумно глядит на небо. По небу плывут и плывут обрывки грязных облаков…
«Огневские ассистенты» и Рита сразу же замечают исчезновение Павла.
– Куда это Павел ушел? – спрашивает Рита.
– Сам интересуюсь, – отвечает Ваня. – Эй, Тихон! Куда Павка смылся?
– Заболел, может? – беспокоится Рита. – Вы заметили – он сегодня все время молчит.
– Не заметил, – говорит Тихон. – Надоело болтать, как эти трещотки, – кивает он в сторону девочек, – вот и решил помолчать.
Ваня выходит на дорогу – смотрит направо и налево. Там только чернеют машины. Он проходит по ближнему лесу и возвращается обратно.
– Нигде нет, – говорит он Рите и Тихону. – Попадет ему от Риммы Владимировны.
День кончается. Вот уже приехал учетчик, и деревянные ноги шагают по убранному полю. Рябой парень, довольно улыбаясь, к изумлению ребят, хлопает широкой ладонью Римму Владимировну по плечу:
– По пять соток, значит, на брата!
– Ура! Перевыполнили норму! – кричат ребята, и в воздух летят перчатки, шапки, картошка и даже лопаты.
В это время по полю, по самому видному месту, шагает Павел.
– Эх, дурак, дурак! – заволновался Тихон. – Подошел бы со стороны кустов – никто бы и не заметил!
Павел подходит к ребятам хмурый.
– Ты где был, Огнев? – спрашивает Римма Владимировна.
– Он пить ходил! – торопится Ваня.
Павел поворачивается к нему и говорит резко:
– Пожалуйста, без защитников! Там я был, – указывает он рукой на лес, – спал на сене.
– Спал?.. Мы работали, а ты спал? – изумляется Римма Владимировна. – Знаешь, Огнев, я даже не верю этому.
– Честное комсомольское, спал, – говорит Павел и опускает голову под возмущенным взглядом учительницы.
Еще несколько секунд Римма Владимировна смотрит на Павла. Ребята знают ее характер – сейчас она разделает под орех. Язык у нее как бритва – и отругает и засмеет так, что спать в другой раз не захочется. Но сейчас она вдруг молча отвернулась и, точно делая усилие над собой, коротко бросила удивленным ребятам:
– Ну что же, пошли!
Павел идет молча, почти сзади всех. За ним тащатся Ваня и Тихон.
6
Остаток вечера ребята проводят на улице. Под гармонь Тихона поют «Рябину» – и получается дружно, слаженно, с настроением.
– Хоть сейчас на олимпиаду! – довольно говорит Тихон.
Сельские школьники каждый вечер собираются у клуба. Вместе с городскими ребятами они поют, танцуют и просто разговаривают.
Житель села Вова Хомутов и Олег Столяров из города ясными вечерами сидят вдвоем на крыше клуба с электрическим фонарем и, руководствуясь картой звездного неба, отыскивают на небе, испещренном мириадами звезд, созвездия.
– Лира! Весы! Дева! – только и слышатся возгласы на крыше.
– Эй! Чернокнижники! – предупреждают их девочки.
Вот и сейчас, несмотря на то, что накрапывает дождь, Олег и Вова сидят на крыше, освещая фонариком карту. Небо задернуто тучами, и каждому ясно, что мальчики оригинальничают. Куда удобнее было бы в такую погоду изучать карту звездного неба за столом в клубе, при электрическом свете.
Сельские старшеклассники собрались около клуба; дома только те, кто болен или чем-то занят.
На площадке, освещенной светом из окна клуба, танцуют польку.
Застенчивый сельский десятиклассник, почти двухметровый детина, с презрением относившийся к танцам, танцует теперь чуть не до упаду. С девятиклассницей из города – Люсей Королевой, игриво косящей одним глазом, он готов танцевать часами. Танцует он неуклюже, тяжело, точно трамбует землю кирзовыми сапогами сорок третьего размера. Танцует и Римма Владимировна в паре с Тихоном. Римма Владимировна танцует легко, грациозно, с увлечением. С учениками она забывает о своем возрасте, и в такие минуты кажется, что ей шестнадцать лет.
Искренне огорчается Римма Владимировна, когда чувствует, что стесняет учеников, приглушает их веселье. Тогда она уходит расстроенная, горько посмеиваясь над собой.
– Павел! Пойдем танцевать! – печально говорит Рита, словно приглашает его не танцевать, а погрустить вместе.
Павел отрицательно качает головой:
– Не хочется.
– Ты не любишь танцевать?
– Нет, прежде любил…
Не сговариваясь и, может быть, даже не замечая этого, они отходят от крыльца клуба и идут по чуть заметной дороге к пруду, мимо низких построек птицеводческой фермы. В темноте блестят струйки воды, шумят редкие капли дождя.
Так же, не сговариваясь, оба останавливаются и долго молчат.
– Видишь, какой я скучный…
– Почему же тебе не весело?
– Мне нельзя быть веселым, Рита, даже если бы я и хотел.
– Что-то очень мудреное, – говорит Рита. – Объясни.
– Может быть, когда-нибудь объясню.
– А я хочу сейчас.
– Сейчас? – Павел некоторое время молчит, будто взвешивая, можно ли об этом говорить сейчас. – Нет, Рита, сейчас не могу.
– Ну, тогда я сама объясню.
Рита чувствует, что летит головой в пропасть.
– Ты думаешь, что не имеешь права больше радоваться… Ты думаешь, что все хорошее у тебя осталось позади… Павел, прости меня, но я же все знаю!
Павел отступает назад и в волнении берет Риту за руку:
– Что ты знаешь? Откуда?
Рита уже не рада этому разговору. «Все испортила, все!» – думает она и с отчаянием говорит:
– Мама была следователем по твоему делу, Павел. Она мне рассказывала…
– Она – твоя мама? – еще больше изумляется Павел.