Итого, наличные силы нашей морской авиации на ДВ еще могут кое‑как обеспечить ПВО и вести ближнюю разведку. Поддержка тактических десантов была возможна лишь на малом удалении, в пределах боевого радиуса Ил-2. Еще реальны попытки нарушать японское судоходство, крейсерскими вылетами торпедоносцев — и то, при условии хорошего разведывательного обеспечения, «свободная охота» на тихоокеанских просторах была малоперспективной. Штабная игра, где прорабатывался бой с японской авианосной эскадрой, дала просто катастрофические результаты. Опыт Тихоокеанской войны показывал, что японцы никогда не подходили к вражеским аэродромам ближе, чем на 200 морских миль, а, обычно же наносили удары с гораздо большего расстояния — и в то, что они зарвутся и допустят настолько грубую ошибку, не верил никто. Самураев можно было считать кем угодно — беззастенчивыми агрессорами, жестокими оккупантами, без малейшего зазрения совести практиковавшими массовые убийства мирного населения на оккупированных территориях — но воинами они были первоклассными, так что никаких оснований заподозрить их в идиотизме просто не было. А сто миль было пределом, до которого Ла-7 могли прикрыть ударную авиацию! В итоге, реальными оставались два варианта: в первом торпедоносцы и пикировщики шли в атаку без истребительного прикрытия — что гарантированно приводило к гибели не менее 75 % наших ударных машин, при умеренных потерях японцев; во втором наши истребители сопровождали атакующую волну до цели, но для них это был полет без возврата, поскольку бензина им должно было хватить лишь на то, чтобы долететь и провести короткий бой — в этом варианте мы гарантированно теряли все истребители, не менее половины торпедоносцев и пикировщиков; что же касается самураев, то при разных вариантах их действий их потери сильно различались — были возможны и тяжелые потери, в том случае, если нам удалось бы застать их врасплох, были возможны и вполне для них терпимые, если они успевали поднять истребители. Итого, при том условии, что японцы не сделают ошибок, мы теряли лучших летчиков нашей морской авиации, сведенных в отборный гвардейский авиакорпус Резерва Ставки, в обмен на нанесение японскому Ударному соединению довольно умеренных потерь. Оставалось только констатировать тот факт, что при использовании обычных наших тактических схем и техники поставленную командованием задачу решить было невозможно.
Следует отметить: применения управляемых боеприпасов первого поколения, само по себе проблему не решало! Как я уже сказал, для наведения Х-1400, чтобы траектория бомбы лежала внутри «баллистической воронки», необходимо было сбрасывать скорость самолета, сохраняя при этом постоянный курс. И затруднительно было одновременное применение бомб по одной цели, так как операторы при этом путали трассеры свои и соседей. Проблемой также оказался обрыв управляющих проводов осколками зенитных снарядов — это было обнаружено еще до войны, в осенних учениях на Ладоге, когда корабли БФ, сопровождающие «мишенную флотилию» при бомбежке вели интенсивный зенитный огонь, понятно, с разрывами на меньшей высоте. Результатом был заказ промышленности на разработку радиокомандной версии, Х-1400Р, но эти бомбы к началу боевых действий были получены в весьма малом количестве. И применение КАБ никак не снимало для нас угрозу от японских истребителей — среди материалов разведки, нам предоставленных, были данные о попытке применения японцами управляемых бомб с системой наведения в виде пилота — смертника, окончившаяся полной неудачей, так как все бомбардировщики — носители были сбиты американскими истребителями еще на подлете, задолго до собственно атаки. Кроме того, было общеизвестно, что против больших военных кораблей, торпеда является намного более эффективным оружием — а оттого мы не исключали из атаки и торпедоносцы. Хотя страшно было представить, какие у них будут потери — если даже на Балтике в сорок третьем, при гораздо более слабой немецкой корабельной ПВО, торпедоносцы жили в среднем, 3–4 вылета, что было меньше, чем даже у штурмовиков.
На доклад к наркому ВМФ Кузнецову я летел в соответствующем расположении духа — после всех побед над немцами расписываться в своей бессилии перед японцами очень не хотелось, но выхода найти не удавалось. Николай Герасимович выслушал меня спокойно — впрочем, это было для него нормой — такой уж он человек, доброжелательный и тактичный по отношению к окружающим. Также присутствовали Лазарев и Зозуля.
— Что ж, товарищ Раков, хорошо, что вы не поступили, как японский адмирал, окажись он на вашем месте — эта фраза была мне тогда непонятна, поскольку мы не знали еще про тактику камикадзе, причем в массированном исполнении — а теперь посмотрите пожалуйста, вот это.
Это был план удара воздушной армии ВМФ (с расчетом сил и средств), в составе которой имелось девятьсот бомбардировщиков (первая волна — носители высокоточного оружия, вторая — обычные пикировщики и торпедоносцы, для добивания поврежденных кораблей) по японскому авианосно — линейному соединению, в составе трех линкоров, двух линейных крейсеров, шести тяжелых авианосцев, шести тяжелых крейсеров и тридцати эсминцев. Дорогу ударным самолетам должны были расчистить 400 Ла-11 — я знал, что в КБ Лавочкина разрабатывается этот истребитель, но чтобы уже включать его в расчет?
Я имел сведения по ВВС всех наших флотов. ЧФ располагал четырьмя дивизиями — 4й истребительной, 11й штурмовой, 2й гвард. минно — торпедной, 13й пикирующих бомбардировщиков. КБФ — три дивизии: 8я минно — торпедная, 9я штурмовая, 1я гвард. истребительная. СФ — три: 5я минно — торпедная, 6я истребительная, 14я смешанная. И пять дивизий, как я уже сказал, было на ТОФ. Итого пятнадцать, причем с заметным креном в сторону истребителей — даже бомбардировочные и штурмовые дивизии, как правило, включали в себя один, а то и два (как 9я и 11я шад) истребительных полка. Если же считать по полкам, имеющих однородный состав (примем в среднем, по 30 самолетов), что выходило — торпедоносцы, 9 полков, 270 машин. Пикировщики — 6 полков, 180 машин. Штурмовики — 7 полков, 210 машин. Истребители — 25 полков, 750 машин. Особый корпус давал прибавку, еще пять бомбардировочных полков (два бывших торпедоносных, обученных работе с КАБ) и два пикировщиков. И это была вся морская авиация СССР!
Для сравнения: у японцев на каждом авианосце было, от 65 самолетов, два наших полка (тип «Унрю»), до 84 («Тайхо»), на типе «Акаги» было по 90, но они, к счастью, уже все утопли. Говоря упрощенно, каждый авианосец имел на борту смешанную авиадивизию (у нас номинально, состав был больше — но с учетом реально боеготовых машин, выходил почти паритет).
— Товарищи, давайте я попробую описать текущий расклад, как я его понял — спокойно и доброжелательно сказал Лазарев — а Вы, помня то, что я не летчик и не штабист, поправите меня, если я ошибусь.
Я был немного удивлен — привыкнув к общению с командующим БФ Трибуцем, считавшим нормой разговор с нижестоящими на повышенных тонах. В сравнении с ним, адмирал, предлагающий подчиненным указать на его ошибки, производил впечатление марсианина.
— Итак, товарищи — неторопливо начал Лазарев — в том случае, если мы 'разденем' ВВС всех западных флотов до последнего боевого летчика, то всех имеющихся соединений хватит на формирование одной сильной воздушной армии, насчитывающей около двух тысяч машин. Резервов у нас не будет, так что восполнять потери нам будет нечем. Противник имеет порядка 500 машин палубной авиации, примерно 4 000 самолетов базовой авиации, как минимум, 3 тысячи машин армейской авиации. Разведка, правда, докладывает о многочисленных недостатках в японских ВВС, но, во — первых, мы не знаем, насколько это соответствует истине, во — вторых, даже если это святая правда, с начала и до конца, то, при четырехкратном численном превосходстве японцев можно говорить разве что равенстве сил в воздухе. При превосходстве самураев в надводных кораблях в десять и более раз это означает, что ТОФ будет гарантированно уничтожен, а наши десанты перемолоты в фарш.
— Наши возможности воздействовать на японские корабли даже в лучшем случае весьма ограничены — все, что у нас есть, это 330 пикировщиков, 243 торпедоносца, 90 бомбардировщиков — носителей высокоточного оружия. С учетом того, что в условиях активного противодействия противника торпедоносец живет 3–4 вылета, пикировщик — 5–10 вылетов, по носителям КАБ статистики пока нет, да и 18 попаданий за один вылет пусть и тяжелых бронебойных бомб точно не смогут переломить ход возможного сражения, это значит, что нашей ударной авиации хватит на одно хорошее сражение, не более того — причем, нет никакой гарантии, что нам хотя бы удастся нанести японцам тяжелые потери.
Лазарев сделал паузу, внимательно глядя на нас с Зозулей — впоследствии я привык к этой его манере, предлагать к рассмотрению худший из возможных вариантов — и, давать подчиненным возможность предложить выход из, казалось бы, безнадежного положения.
— Наши возможности воздействовать на японские корабли даже в лучшем случае весьма ограничены — все, что у нас есть, это 330 пикировщиков, 243 торпедоносца, 90 бомбардировщиков — носителей высокоточного оружия. С учетом того, что в условиях активного противодействия противника торпедоносец живет 3–4 вылета, пикировщик — 5–10 вылетов, по носителям КАБ статистики пока нет, да и 18 попаданий за один вылет пусть и тяжелых бронебойных бомб точно не смогут переломить ход возможного сражения, это значит, что нашей ударной авиации хватит на одно хорошее сражение, не более того — причем, нет никакой гарантии, что нам хотя бы удастся нанести японцам тяжелые потери.
Лазарев сделал паузу, внимательно глядя на нас с Зозулей — впоследствии я привык к этой его манере, предлагать к рассмотрению худший из возможных вариантов — и, давать подчиненным возможность предложить выход из, казалось бы, безнадежного положения.
— Разрешите, Михаил Петрович — попросил слова Зозуля.
— Конечно, Федор Владимирович — Лазарев был непробиваемо спокоен.
— Во — первых, позволю себе заметить, что в случае реализации предложенного Вами плана быстрого захвата южного Сахалина — прорыв армейцами Поронайского укрепрайона и, одновременно, высадка морского десанта силой до дивизии морской пехоты в Корсакове, с предварительной бомбежкой авиацией японских аэродромов на юге Сахалина — нам не придется иметь дело со всей японской авиацией одновременно; наоборот, ее можно будет бить по частям — корректно возразил Лазареву Зозуля.
Я внимательно слушал — так я впервые услышал о подробностях 'плана воздушно — морского сражения на севере Тихого океана', 'плане Лазарева', который сейчас изучают во всех военно — морских академиях мира. И признаюсь, для меня был новостью не только план, но и стиль общения, принятый между Лазаревым и Зозулей — спокойно — доброжелательный, и к сожалению, встречающийся реже, чем хотелось бы.
— При реализации Вашего плана, Михаил Петрович, часть японской авиации на Сахалине будет уничтожена еще на аэродромах, часть — сбита нашими истребителями, часть — либо перелетит на Хоккайдо, либо будет уничтожена нашим десантом на земле — продолжил Зозуля — сами же аэродромы будут захвачены нами на второй день операции. Еще сутки уйдут на ремонт японских аэродромов нашими инженерными частями, налаживание снабжения и обслуживания самолетов. До третьих суток операции наше господство в воздухе над югом Сахалина обеспечат авиадивизии с баз на севере острова — затем начнется переброска истребителей на захваченные аэродромы.
Следующее по счету — японские авиачасти, базирующиеся на Хоккайдо. Да, там до 1500 самолетов — но, совершенно не факт, что японцы смогут нанести концентрированный удар хотя бы на вторые сутки с начала нашей операции. Пока в их штабах разберутся, что именно происходит, пройдут сутки, не меньше — это если у них есть детально проработанные планы на случай нашего стремительного удара по южному Сахалину, я беру худший для нас вариант. Далее, эти планы надо довести до частей и соединений, приспособив их для имеющихся сил и средств — а это тыловые части, наверняка укомплектованные не самыми лучшими командирами, экипажами и техниками; лучшие дерутся на юге с американцами. Даже если разведка и ошибается, и самураи держат там элиту своих ВВС, полностью обеспеченных снабжением — все равно, раньше третьего дня они просто физически не успеют подготовить концентрированный удар. Но я более чем уверен, что разведчики не ошибаются, и все именно так и обстоит, как они докладывают — слишком уж убедительны представленные ими доказательства. В этом случае будет что‑то очень похожее на наши действия в июне 1941 года — спешный приказ поднять все исправные самолеты, кстати, вряд ли таковых в тыловых частях окажется больше половины, в крайнем случае, две трети от списочной численности (прим. — в нашей истории, в 1945 году в авиачастях Императорского флота была исправна половина самолетов — для сравнения, в 1941 году — 80 % — В. С..); отдельные полки и дивизии будут атаковать вразнобой, без координации с соседями, бомбардировщики без истребительного прикрытия. Итого, по максимуму, где‑то с обеда второго дня Сахалинской операции нас ждет серия разрозненных атак силами нескольких десятков, самое большее, пары сотен самолетов с неопытными экипажами — и это продлится до пятого — седьмого дня. К этому же времени мы должны закончить штурм Северных Курил — кстати, это приведет к раздроблению авиационных резервов на Хоккайдо, поскольку их оперативными планами предусмотрена поддержка авиацией не одной сахалинской группировки, но и северокурильской, по воздушному мосту Хоккайдо — Южные Курилы — Матуа — Северные Курилы. Конечно, больших сил для Северных Курил не выделят — но на 100–200 машин можно рассчитывать.
Где‑то на третьи сутки операции в Императорской ставке поймут, что все обстоит предельно серьезно — когда юг Сахалина будет уже потерян, конечно, где‑то еще останутся отдельные очаги сопротивления, но поражение будет очевидно. Естественной реакцией для них будет подтверждение приказа на атаку авиацией, дислоцированной на Хоккайдо — то, что я сказал раньше; возможно, если нам повезет, то некоторые пехотные соединения, занимающие оборону на Хоккайдо, получат приказ на проведение десантной операции на юге Сахалина, имеющей целью восстановить положение. Это было бы прекрасно — мы бы получили возможность уничтожить японские части в море и во встречном сражении на Сахалине, а не выковыривать из укрепрайонов на Хоккайдо — но на такую удачу я особо не надеюсь.
Где‑то на шестые — седьмые сутки операции до самурайского Верховного командования дойдет, что справиться с нами, с использованием только частей и соединений, дислоцированных на Сахалине и Хоккайдо, не получается — надо готовить массированный удар, задействовав стратегические резервы. Естественно, на практике это решение будет принято после ожесточенных споров между командованием Армии и Флота — это объясняется как объективными, так и субъективными причинами.
— Можно об этом подробнее? — спросил Кузнецов — если субъективные причины, это вероятные ошибки врага, то я не стал бы опираться на них в плане.
— Объективные причины, в первом приближении можно описать так: во — первых, японцам необходимы силы на юге, против американцев; во — вторых, самураи будут обоснованно опасаться того, что наше наступление скоординировано с союзниками, именно с целью «раздергать» японские стратегические резервы, что почти гарантированно приведет Японию к тяжелейшим поражениям и на юге, и на севере. Субъективные заключаются в том, что, во — первых, психологически самураи воспринимают в качестве главного противника именно янки, а не нас — именно поэтому им трудно будет принять решение о перенаправлении резервов против нас; во — вторых, и сам факт начала нами войны, и поражение на Сахалине, станут поводом для нового тура грызни между Армией и Флотом, что тоже отнимет у них какое‑то время. В общем, поиск виноватых, перелицовка имеющихся планов, выделение сил и доведение разработанного ГШ Армии и Морским ГШ плана до исполнителей займет у них от пяти до девяти суток — я рассчитываю на неделю. За это время мы окончательно подавим организованное сопротивление на Сахалине, и, самое главное, полностью развернем передовую группировку авиации, береговой и зенитной артиллерии на юге Сахалина; кроме того, мы перебросим резервы из Приморья на аэродромы северного Сахалина.
— Обращаю ваше внимание — сказал Лазарев — в этой части операции, инженерно — строительные части окажутся столь же важны, если не более, чем штурмовые батальоны. Надо не просто быстро, а очень быстро привести в порядок захваченные японские аэродромы, или подготовить площадки, с использованием металлических полос. И одними ломами и лопатами не обойдемся — нужна техника, наподобие той, что я видел в Италии, инженерные бригады по расчистке дорог и строительству путей в горах. Как показывает японский и американский опыт строительства аэродромов на островах Тихого океана, сотня спешно согнанных туземцев или рота солдат с шанцевым инструментом никак не заменяют даже один бульдозер. Конечно, это епархия не ВВС а морской пехоты — но надо уже подумать о взаимодействии, чтобы командир любого уровня не считал эту задачу на десятом месте по важности, после «занять и удержать рубеж».
— Это решается легко — ответил Зозуля — задача обеспечить строительство аэродрома в указанном месте вписывается в боевой приказ, и попробуй не выполни! В общем, по расчетам, успеваем — лишь на десятый — четырнадцатый день с начала нашей операции японские штабы подготовят план ответного удара. Предположительно, он будет выглядеть так: на аэродромах Хоккайдо сосредотачивается группировка авиации, армейской и базовой флота; при нынешнем наполнении этих аэродромов в 1500 машин, можно ожидать сосредоточения группировки общей численностью в 2000–2500 самолетов; будет подготовлена высадка японского десанта, с поставленной задачей, как минимум, возвращение юга Сахалина; и, последнее по счету, но не по важности — в море выйдут Главные Силы Императорского флота, имеющие задачу поддержать десант. У нас уже будет обеспечено господство в воздухе, а также развернуты подводные лодки, так что сражение имеет все шансы быть нами выиграно. И еще останется резерв самолетов и пилотов, для восполнения потерь, перед развитием дальнейшим операции, в виде десанта на Хоккайдо.