– Здоров будь, князь Зимобор! – Она тут же вскочила и поклонилась.
Игрелька, видя это, неохотно сползла со скамьи и поклонилась тоже. Она все время старалась показать Зимобору, что едет с ним против воли, но он не обращал внимания – вот привезет ее Ранослав домой, сыграет свадьбу, пусть сам потом и воспитывает.
– Здравствуй, красавица! – Зимобор несколько удивился. – Ты откуда такая взялась? Какого рода?
– Роду местного, вятичского, из-за Угры. Дворик у нас там. – Вятичанка улыбнулась. Она держалась так свободно и приветливо, как будто они век были знакомы и от этого знакомства она ждала только хорошего.
– А к нам зачем?
– Да вот, мимо шла, подружку увидела, дай поговорю. – Девушка кивнула на Игрельку: – Подружка моя опять просватана, везут ее за леса, за долы, за быстрые реки. Не придется мне у нее на свадьбе поплясать.
– А хочешь, мы и тебя возьмем, – радушно предложил Зимобор. – Такая красавица нигде лишней не будет, а у меня в дружине женихов еще хвататет. Вон боярин Красовит хотя бы!
Красовит фыркнул и отвернулся.
– Я еще остался! – Коньша тут же выскочил вперед.
– Не знаю, как отец решит, как братья рассудят. – Девушка улыбнулась такому обилию женихов. – Любят они меня, берегут, видишь, до сих пор не отдают никому. Разве что ты сам, князь Зимобор, посватаешься.
Корочун хмыкнул: смелая девка!
– У меня есть невеста, – ответил Зимобор. – Может, другой кто приглянется?
– Других мне не надо. – Девушка покачала головой, и на Зимобора вдруг повеяло какой-то скрытой, но мощной угрозой от ее выразительного лица. – Смотри, может, еще передумаешь. Будешь в гостях у нас, поглядишь, как богато живем, – и передумаешь.
– Где же вы так богато живете? – спросил Ранослав. – Мы бы зашли.
– Мы пришлем за вами, как время будет. Вы ведь вверх по Угре теперь поедете?
– Поедем.
– Как будете мимо нашего села проезжать, мы вам навстречу вышлем. Не минуете нас.
– Как скажешь… – только и ответил Зимобор
Во всем этом было что-то странное. Сама Игрелька посматривала на свою подругу с каким-то смутным беспокойством, и никто в клети не подавал голоса, пока вятичанка беседовала с князем. Даже боярин Даровой молчал, забрав бороду в кулак и переводя значительный взгляд с девушки на Зимобора.
Тем временем надо было разгружать привезенное – не все давали белками, иные платили льном, медом или зерном на ту же цену. Замерзшие кмети пошли отогреваться в баню, боярыня с челядью собирала на стол – в доме поднялась суета, обе девушки исчезли. Зимобора не оставляло смутное ощущение, что со странной, слишком смелой и богато одетой вятичанки не следует спускать глаз, но она пропала из виду, и, как ни странно, ему самому уже казалось, что ее и не было, что она ему привиделась среди бела дня.
– А где гостья ваша? – все же спросил он у боярыни Долгуши под вечер. – Здесь ночует или к себе ушла?
– Гостья? – Боярыня остановилась. Красная и распаренная возле печи, она и сейчас что-то жарила, чтобы накормить припозднившуюся дружину Любиши, ходившую в эти два дня по реке Вороновке.
– Ну да. Если не здесь живет, не страшно на ночь глядя одной ходить? Вон, волки воют.
Из близкого леса и впрямь доносился волчий вой. Издалека он казался красивым, как песнь самого лунного света, но Зимобор представлял себе, какой жутью он наполняет, если встречаешь ночь посреди леса и знаешь, что здесь есть еще кое-кто более опасный и голодный, чем ты сам.
– Лютава-то? – с сомнением ответила боярыня. – Да не знаю, где она. За ней не уследишь. Глаза отводит да уйдет, а куда – и следу за ней нету.
– Да она ведунья, что ли? – Зимобор обрадовался, что девушка-вятичанка ему не померещилась, и понял, почему она показалась такой странной.
В ней действительно было нечто, роднившее ее с Дивиной, – дыхание Леса.
– Конечно, а кто же? – Боярыня пожала полными плечами. – Весь их род с Лесом знается.
– Они ведуны?
– Отец-то ее – старый князь Вершина, что за Угрой сидит, мать не знаю, у него жен-то десяток было, – ответила боярыня. – И дочерей десяток. К нам сюда две, бывает, ходят, Лютава да меньшая, Молинка. Той, правду сказать, уж год не видно, может, замуж отдали куда…
– Ну, дела, вяз червленый в ухо… – Зимобор чуть не сел. – Ребята! Коньша! Знаешь, к кому ты в женихи набивался? Это, говорят, угренская княжна была.
– Да ну! – Кмети даже перестали жевать.
– Вот она с чего к тебе-то сваталась! – сообразил Жилята. – Если она княжна, то Коньша ей, ясен пень, не пара.
– Чтой-то у них княжны по лесам бегают без присмотра? – заметил Радоня. – И правду купцы говорят – дикий народ эти вятичи! Все не как у людей!
– Однако в гости тебя приглашала! – Ранослав слегка подпихнул Зимобора в бок. – Может, надумаешь еще?
– У меня невеста есть.
– Так где одна, там и две, чего такого-то?
– Ты бы лучше подумал, куда она тебя приглашала? – сказал Зимобору умный Достоян. – Как-то мне это не нравится…
– А народ тут не бедный! – заметил Жилята. – Видал, какие на ней ожерелья?
– И как будешь бедный, когда в лесах соболя кишат, а по Юлге знай вези их арабам! – отозвался Достоян.
– Может, заглянуть и к ним в гости… – задумчиво предложил Коньша. – Раз уж так просили…
– За Угру не пойдем. – Зимобор покачал головой. – С вятичами воевать нам рано. В такой поход как следует готовиться надо и настоящее войско собирать. Пусть уж. А там… годиков через несколько… можно будет и в гости съездить.
Кмети, посмеиваясь, снова принялись за еду.
– Все-таки как-то мне это не нравится… – задумчиво бормотал Достоян.
Через несколько дней, отдохнув и распрощавшись с гостеприимным Даровоем, поехали дальше. Миновали еще пару вятичских сел, а кое-где население было смешанное, и даже на одной и той же женской голове можно было увидеть височные кольца и вятичского, и кривичского вида. Вятичанок отличало преобладание красного и синего цветов в тесьме и толстых шерстяных поневах. Дань жители мелких сел платили неохотно, но топорами никто не махал.
Ехали второй день. Длинный обоз растянулся по льду Угры: передовым отрядом шла дружина Красовита, потом начиналась длинная вереница саней с поклажей, вдоль которой разместились прочие дружины. Самое ценное, то есть меха, везли в середине обоза под охраной кметей самого Зимобора. На задних санях были уложены мешки с зерном, льняные и шерстяные ткани, бочонки меда и прочие товары попроще. Позади них шагало ополчение во главе с Предваром. В одном селе дань заплатили лошадью, не слишком молодой, но еще пригодной, и теперь Предвар ехал на ней, не хуже других бояр.
Река петляла, так что из середины обоза не было видно ни его начала, ни конца. Следов близкого жилья не попадалось, только птицы прыгали по веткам, иногда сбрасывая на людей хлопья снега. Было пасмурно и довольно тепло. Это как раз тревожило: если потеплеет, на льду появится вода, откроются полыньи… А если выдастся ранняя весна и реки вскроются раньше, чем получится вернуться в Смоленск, то совсем дело плохо. Санный путь кончится, и перевозить собранное по грязи или по весенним бурным рекам, да еще против течения, будет вообще беда.
Начинались сумерки: еще не так чтобы темнело, но воздух засерел, намекая, что скоро наступит непроглядная зимняя тьма и пора заботиться о ночлеге.
– Что, княже, на снегу ночевать будем? – окликнул сзади боярин Любиша, подъехав поближе.
– Похоже на то. – Зимобор обернулся. – Я уже Красовиту сказал: если увидит хоть самое плохонькое село, пусть сворачивает.
Впереди вдруг закричали: «Назад, назад! Тащи! Тяни! Ах, мать твою!» Послышалось испуганное лошадиное ржанье, треск льда. Зимобор хлестнул коня и поскакал вперед, но через несколько шагов его схватили за повод:
– Стой, княже! Не езди, провалишься!
– Что там?
– Да полынья там, или лед треснул! Сани чуть не утопили.
Видимо, здесь в реку впадал шустрый ручеек, из-за чего лед у берега был непрочным и под тяжестью саней раскололся. Очередная лошадь пробила лед и погрузилась в воду. К счастью, возле берега было неглубоко, и лошадь удалось, освободив от саней, вытащить из-подо льда вовремя, пока она не поломала ноги.
Пока возились с лошадью, пока снова запрягали и поправляли груз – прошло время и передовая дружина ушла далеко вперед. Оставшаяся часть обоза теперь двигалась медленнее: опасное место приходилось обходить с осторожностью, и кмети с длинными палками прощупывали лед у берегов, прежде чем ехать. Между тем сумерки все сгущались, и Зимобор не шутя задумался о ночлеге.
– Что нам в их селах – дозорному десятку погреться, и только! Так и так людям на снегу спать, – решил он и махнул рукой: – Любиша, давайте на берег! Будем ночлег устраивать! Дальше передайте!
Вдоль обоза закричали, передавая его приказ, сани стали по очереди поворачивать, чтобы выбраться на берег.
– Что нам в их селах – дозорному десятку погреться, и только! Так и так людям на снегу спать, – решил он и махнул рукой: – Любиша, давайте на берег! Будем ночлег устраивать! Дальше передайте!
Вдоль обоза закричали, передавая его приказ, сани стали по очереди поворачивать, чтобы выбраться на берег.
– Красовит! – заорали с передних саней. – Поворачивай! Эй, где вы там? Не утонули?
– Горбатый, давай вперед, найди их и верни! – велел Зимобор одному из кметей. – А то они там до истоков доедут, не оглянутся.
– Этот кабан упрямый, он такой! – хмыкнул Горбатый. – Весь в отца, чтоб их кикиморы обоих за… щекотали.
Горбатый уехал по льду вперед. Едва миновав первый поворот и не видя перед собой Красовитовой дружины, он открыл было рот, чтобы их позвать, но тут уловил впереди странные и подозрительные звуки. Навстречу ему промчался оседланный конь без всадника, за ним другой. Это уже было совсем плохо.
А Красовит, не имея привычки оглядываться назад, успел уехать от обоза довольно далеко – перестрела на три-четыре. Река петляла, и оттого он не замечал, как далеко оторвался. Мысли его, как и всех прочих, были сосредоточены на поисках ночлега. О городах в этой местности Даровой ничего не говорил, а маленькие прибрежные села из пяти-шести небольших избушек, а то и полуземлянок не могли приютить даже десятую часть дружины. И все же надежда хоть ненадолго зайти в душное тепло избы была такой привлекательной, что Красовит усиленно вглядывался в берега, надеясь различить-таки признаки жилья.
Когда рядом свистнула стрела, он даже не успел это осознать. Тело само сорвалось с седла и покатилось по снегу, а Красовит только теперь и сообразил, что происходит. Один из кметей его дружины тоже катился по льду, но со стрелой в груди. Вокруг кричали: часть его людей оказалась одновременно ранена неизвестно откуда прилетевшими стрелами, другая часть вскинула щиты и готовилась защищаться, лихорадочно выискивая противника.
– Сзади, сзади! – кричали кмети.
У Красовита мелькнула мысль, что обстреляли их свои же смоляне – новый князь мог выбрать случай и избавиться от сторонника своей сестры-соперницы! Но эту мысль Красовит сразу отбросил, потому что прямо перед глазами увидел тело кметя со стрелой в спине – стрела была не смоленская, совсем чужая, с незнакомым оперением.
– С берега! Сверху! – кричали вокруг.
Снова засвистели стрелы. По ним стреляли с высокого берега Угры, причем снизу даже не удавалось никого увидеть, так что отвечать на выстрелы было нельзя.
– Щиты! – заорал Красовит, не высовываясь из-за собственного щита. – Назад!
Единственное, что пришло ему в голову, – прикрываясь от выстрелов, вернуться к обозу и там уже, с подкреплением, попытаться подняться на берег. Сейчас же они не могли сделать ничего, кроме как служить беспомощными мишенями для чужих лучников.
Это зрелище и застал Горбатый: рассеянная передовая дружина частью сидела, частью лежала на льду, прикрываясь щитами. Несколько раненых коней бились с оглушительным ржанием, а другие, оставшись без всадников, умчались в разные стороны.
– Назад, назад! – орал Красовит. – Князь! Князю скажите!
Провожаемые стрелами, Красовитовы кмети стали отступать. По количеству стрел Красовит уже вычислил, что обстреливает их не так уж и много народа, человек восемь-девять.
Зимобор тем временем проехал вперед, услышав тревожный шум. Завидев убегающих кметей и чужие стрелы, торчащие из щитов, он сразу понял, что это означает. К чему-то подобному он постоянно был готов и раньше, а тем более теперь, когда они шли по границе вятичей.
– Щиты! Судимир! Наверх! – быстро приказал он, отъехав назад и тоже подняв свой щит, висевший у седла.
Судимир тут же спешил свой десяток, и кмети, держа наготове щиты, стали один за одним осторожно подниматься по склону. Склон был довольно крут, и башмаки скользили по толстому слою опавших листьев, засыпанных снегом. Упираясь в землю древками копий, кмети медленно поднимались, иногда съезжая вниз, задевая и сталкивая друг друга.
Вот Средняк первым оказался на гребне берега… и тут же получил топором по щиту. От сильного удара он потерял равновесие и съехал вниз на лед, но Жилята уже выскочил на гребень и сам вдарил кому-то боевым топором. Снизу вообще не было видно, кто там на гребне и много ли их, но оттуда сразу послышались крики.
– Что там? – закричал Зимобор. Больше всего ему хотелось самому вскарабкаться на берег, разобраться в обстановке и огреть топором по жбану того, кто все это затеял, но он был князем и не мог вслепую рисковать собой.
– Немного! Десятка два! Смерды! – орали сверху.
Зимобор сделал знак Моргавке, и еще один десяток полез туда, откуда доносился треск щитов, лязг железа и разноголосые крики. Взобравшись, кмети увидели там человек пятнадцать, по виду и впрямь смердов из обычных сельских жителей – мужиков в овчинах, с топорами и рогатинами.
Завидев, что к врагу подошло подкрепление, мужики заорали и стали отступать.
– Их много! Беги! – вразнобой кричали они и, уже не пытаясь сопротивляться, толпой побежали к лесу.
Десятки Судимира и Моргавки бросились в погоню. Зимобор только хотел было подняться и сам посмотреть, как спереди, из-за поворота реки, послышался стук множества копыт.
Он быстро оглянулся: все три десятка Красовита, кроме нескольких убитых и раненых, были здесь, вокруг своего боярина. Своих там, впереди, больше не было. Невольно он и Красовит встретились взглядами, и оба одновременно поняли, что это все означает.
– В седло! – заорал Красовит и схватил за повод первого подвернувшегося коня – своего искать было некогда.
Зимобор свистнул и взмахнул рукой, подзывая к себе оставшиеся при нем два десятка. Они не успели даже подтянуться и толком построиться, как из-за поворота реки к ним навстречу вылетела дружина числом не менее полусотни всадников.
Это уже была именно дружина, а не сборище чересчур отважных мужиков, решивших, что в этом лесу им никто не соперник. Впереди мчался воин в железном шлеме арабской работы, в кольчуге, такие же кольчуги Зимобор успел разглядеть и на трех или четырех всадниках позади него. У всех были щиты, и в руках они сжимали мечи и боевые топоры.
Выскочив из-за поворота, дружина разразилась громкими боевыми кличами, призывая Перуна, и с ходу ударила по смолянам. Те, едва успев надеть шлемы и взять в руки собственное оружие, под первым ударом прогнулись, но вскоре выровнялись. Всадники сталкивались, звенело железо, трещали разрубаемые щиты, ржали кони.
Зимобор рубил мечом, стараясь прорваться к вражескому вождю в восточном шлеме. Но на узком пространстве реки, где с одной стороны был высокий, неприступный для коней берег, а с другой – полыньи, возможностей для перемещения почти не было. Свои и чужие в тесноте налетали друг друга, топтали, ломили и давили. Трещал лед, кони проваливались, и хотя утонуть на такой глубине не могли, острые обломки льда резали им ноги, и кони бесились, били копытами, оглашая воздух истошным ржаньем. И оставаться в седле, и соскочить на лед было одинаково опасно, и сражаться ни верхом, ни пешком было почти невозможно.
Затрубил рог, и чужая дружина стала поворачивать. То ли это было бегство, то ли враги решили отступить, поняв, что в этой свалке они все равно ничего не добьются, а только покалечат коней и потеряют людей напрасно. Так или иначе, вятичи – а это несомненно были они – по одному выбирались из свалки, кто верхом, а кто и пешком, скакали и бежали назад, за поворот реки, из-за которого появились.
– Ко мне! Смоляне! Ко мне, кто уцелел! Огненный Сокол! – срывая голос, кричал Зимобор, пытаясь собрать всех, кто еще мог сражаться.
Рядом орал что-то Красовит. Полушубок на плече у него был порван и заляпан чем-то темным.
Десяток или чуть больше собрался возле Зимобора, столько же – около Красовита.
– Давай за ними! – возбужденно орал Красовит, потрясая мечом. – За ними, давай! Гады! Всех уделаю!
– Куда! Темно уже, как в… – так же орал в ответ Зимобор, то ли ему, то ли кметям. – Назад! К обозу!
Он понимал, что враги, кто бы они ни были, наверняка имеют целью захват обоза. Присутствие настоящей дружины говорило о том, что в деле замешаны не отважные смерды, а кто-то из очень знатных и богатых вождей – возможно, и сами вятические князья. Кто, кроме князя, мог в этих лесах раздобыть шлем и кольчугу? В Смоленске не знали, сколько у вятичей князей, но четверо или пятеро, на разных реках, должно было найтись. Ничего удивительного, что кто-то из них, вероятно ближайший, угренский, князь, посчитал нужным захватить обоз с собранной данью и заодно и отбить у смоленских князей охоту соваться так близко к их землям. Сохранить обоз и дань было наиболее важной задачей – и гораздо более выполнимой, чем преследование неизвестного по численности врага в незнакомой местности уже почти в темноте.