При том я, конечно, знал, что когда бы человек ни оказался на принимающем конце такого откровения, адресованного ему одному (и написанного, например, в ночном небе, как у Натаниэля Готорна), откровение это может быть лишь плодом болезненного и сумеречного состояния сознания, но вот именно это было другим, эмпирическим, наблюдаемым – в конце концов, к концу шестого дня моей торговли в “Лафайет” я имел в активе непрерывную цепь побед и больше миллиона долларов на брокерском счету.
В тот вечер я пошёл выпить с Джеем и ещё парой ребят в заведение на Фултон-стрит. После третьего пива и дюжины сигарет, не говоря уже о пытке мнениями о дневной торговле от моих новых коллег, я решил махом разобраться со многими вещами – начать перемены, для которых пришло время. Надо было внести залог за новую квартиру – побольше, чем моя конура на Десятой улице, и в другом районе, может, в Грамерси-парке или даже Бруклин-Хайтс. Ещё выкинуть всю старую одежду и мебель, и все свои пожитки, и купить строго то, что мне необходимо. Что важнее, я решил перейти с дневной торговли на игровое поле побольше, может, заняться управлением активами, или хеджевыми фондами, или глобальными рынками.
Я торговал чуть больше недели, так что у меня не было представления, как подойти к этому вопросу, но когда я вернулся домой, как по сигналу, у меня на автоответчике обнаружилось сообщение от Кевина Дойла.
Клик.
Би-ип.
“Привет, Эдди, это Кевин. До меня тут странные слухи доходят. Позвони мне”.
Даже не сняв куртки, я схватил телефон и набрал его номер.
– Привет.
– Так что же это за слухи ходят? Бух.
– “Лафайет”, Эдди. Все говорят только о тебе.
– Обо мне?
– Да. Я сегодня обедал с Карлом и ещё несколькими людьми, и кто-то упомянул, что слышал о какой-то фирме по дневной торговле на Брод-стрит – и о каком-то трейдере, который добился феноменального успеха. После обеда я навёл справки, и всплыло твоё имя.
Я улыбнулся и сказал:
– Вот как?
– Эдди, это не всё. Потом я снова говорил с Карлом и сказал ему, что выяснил. Он заинтересовался, и когда я упомянул, что ты мой друг, он сказал, что хочет с тобой познакомиться.
– Прекрасно, Кевин. Я тоже хочу с ним познакомиться. В любое удобное время.
– Завтра вечером ты свободен?
– Да.
Он задумался.
– Так, я тебе перезвоню. И тут же повесил трубку.
Я сел на диван и огляделся. Скоро я отсюда выберусь – но ни секундой раньше, чем нужно. Я представил просторную, красиво обставленную комнату в доме в Бруклин-Хайтс. Увидел себя, стоящего у эркера, смотрящего на одну из тех засаженных деревьями улиц, по которым мы с Мелиссой часто гуляли в летние дни, по дороге из Кэррол-Гарденс в центр, и даже говорили, что когда-нибудь тут поселимся. Крэнберри-стрит. Ориндж-стрит. Пайнэппл-стрит.
Телефон снова зазвонил. Я встал и прошёл через комнату, чтобы снять трубку.
– Эдди, Кевин. Завтра вечером выпьем? В “Комнате Орфея”?
– Отлично. Во сколько?
– В восемь. Давай мы с тобой встретимся в семь тридцать, я объясню тебе кой-чего.
– Договорились. Я положил трубку.
И когда я стоял так, с рукой на телефоне, я почувствовал головокружение и тошноту, и на мгновение опустилась темнота. Потом, сознательно даже не заметив, что я шёл – и прошёл через всю комнату – я вдруг обнаружил, что тянусь к дивану, чтобы на него облокотиться.
Только тут я понял, что не ел уже три дня.
Глава 12
В “Комнате Орфея” я появился раньше Кевина и сел к стойке. Заказал газировки.
Я не знал, чего ждать от встречи, но не сомневался, что будет интересно. Имя Карла Ван Луна мелькало в газетах и журналах все восьмидесятые, оно стало синонимом того десятилетия и его прославленного служения Наживе. Может, теперь он стал тихим и скромным, но тогда председатель “Ван Лун и Партнёры” участвовал в нашумевших мутных сделках с собственностью, включая стройку гигантского и притом сомнительного офисного здания в Манхэттене. Ещё он на заёмные средства скупал контрольные пакеты акций, осуществил бесчисленные слияния и поглощения.
В те дни Ван Лун и его вторая жена, художница-декоратор Гэбби Де Паганис, прочно обосновались в официальной благотворительности, и их фотографии красовались в каждом издании журналов “New York”, “Quest” и “Town and Country”. По мне, так он входил в галерею мультяшных персонажей – с такими людьми, как Эл Шарптон, Леон Хелмсли и Джон Готти – которые создавали общественную жизнь, а мы ежедневно поглощали эту жизнь, а потом обсуждали и анализировали при малейшем признаке провокации.
Помню, к примеру, были мы однажды в Вест-Виллидж с Мелиссой, году так в 1985-м или 1986-м, в Кафе Вивальди, и она оседлала любимого конька, рассказывая о планируемом Здании Ван Лун. Ван Лун давно хотел завоевать для Нью-Йорка титул “Высочайший в Мире”, и предложил построить стеклянную коробку на месте старого отеля Сент-Николаса на Сорок Восьмой улице. В плане он изначально был метров пятьсот в высоту, но после бесконечных протестов его сделали хорошо за триста.
– Что это за блядство с небоскрёбами? – сказала она, поднимая чашку с эспрессо. – Я думала, этот бзик уже в прошлом.
Ладно, небоскрёбы стали идеальным символом корпоративного капитализма и даже самой Америки – как Эйн Ренд называла Здание Вулворта, как оно видится с нью-йоркского порта, “пальцем Бога” – но конечно нам они больше были не нужны, не нужны такие люди, как Карл Ван Лун, которые пытаются запечатлеть свои подростковые фантазии в контуре города. По большей части, в любом случае – говорила она – вопрос высоты более не актуален, это уловка, небоскрёбы стали площадями для рекламных плакатов для всяких продавцов и производителей швейных машин, автомобилей и газет. Ну и чем будет этот? Рекламным плакатом блядских бросовых облигаций? Боже.
Мелисса в такие моменты с редкой элегантностью размахивала чашкой с эспрессо – с соответствующим возмущением, но ни разу не пролила ни капли, и всегда была готова, если нужно, развернуться на 180 градусов и начать смеяться над собой.
– Эдди.
Она всегда так же и успокаивалась – как бы сильно ни завелась. Она могла еле заметно наклонить голову вперёд, может, допить остатки кофе, и стать тихой и спокойной, и эфемерные прядки волос аккуратно свисали на её лицо.
– Эдди?
Я повернулся на стуле, оказавшись спиной к стойке. Напротив стоял Кевин и смотрел на меня. Я протянул руку.
– Кевин.
– Эдди.
– Как дела?
– Хорошо.
Когда мы пожали руки, я попытался выкинуть из головы образ Мелиссы. Спросил его, будет ли он пить – “Абсолют” со льдом – он сказал, что будет. Через пару минут болтовни ни о чём Кевин начал готовить меня к встрече с Ван Луном.
– Он… непостоянен – сегодня он твой лучший друг, а завтра он смотрит сквозь тебя, так что не напрягайся, если он поведёт себя странно.
Я кивнул.
– Кстати, я уверен, что ещё не предупреждал тебя – не делай пауз, не замирай, когда отвечаешь ему, он это дело ненавидит.
Я кивнул ещё раз.
– Знаешь, он сейчас плотно увлёкся работой с MCL-Parnassus и Хэнком Этвудом и… не знаю.
Один из крупнейших медиа-конгломератов в мире, с кабельным телевидением, киностудией и издательскими подразделениями, MCL-Parnassus был из тех компаний, для описания которых журналисты используют выражения вроде “мегалит” и “бегемот”.
– А чем они занимаются с Этвудом? – спросил я.
– Я сам точно не знаю, это всё ещё держится в тайне. – Потом его стукнула новая мысль: – И не вздумай спрашивать его – как ты обычно делаешь.
Я видел, что Кевин паникует из-за того, что организовал нашу встречу. Он смотрел на часы, как будто мы делали срочную работу, и время неумолимо истекало. Он допил водку из стакана без десяти восемь, заказал ещё один, а потом сказал:
– Ну что, Эдди, что именно ты планируешь ему рассказать?
– Не знаю, – ответил я, пожимая плечами. – Наверно, расскажу ему про свои приключения в дневной торговле, дам ему краткую сводку по всем крупным позициям, которые держал.
Казалось, Кевин ждал чего-то большего – но чего? Поскольку я не мог внятно объяснить свой успех, если не упоминать необъяснимые способности, которые я в себе развил, всё, что я смог из себя выжать, это:
– Мне повезло, Кевин. Я хочу сказать – не пойми меня превратно – я работал над вопросом, накопал кучу информации, но… да, всё оборачивалось так, как надо мне.
Но что до Кевина, ему эта мутная херня однозначно не показалась удовлетворительной – хоть он и не произнёс этого вслух. Именно тогда я понял, что во всех его словах до того момента была внутренняя тревога, страх, что, хотя он держит в своих руках информацию о моей торговой стратегии, и следовательно, имеет рычаг влияния на Ван Луна, всё может окончиться тем, что он передаст меня Ван Луну, а потом тихой сапой уйдёт со сцены.
Но с этим я уже ничего не мог поделать.
Что же до меня, я чувствовал себя прекрасно. После вчерашнего приступа головокружения я съел тарелку пасты in bianco. Потом принял витамины и пищевые добавки и пошёл спать. Проспал шесть часов, практически месячную норму. Я по-прежнему принимал две дозы МДТ в день, но теперь чувствовал себя свежее, и лучше себя контролировал – а потому был уверен в себе куда больше, чем прежде.
– Ну что, Эдди, что именно ты планируешь ему рассказать?
– Не знаю, – ответил я, пожимая плечами. – Наверно, расскажу ему про свои приключения в дневной торговле, дам ему краткую сводку по всем крупным позициям, которые держал.
Казалось, Кевин ждал чего-то большего – но чего? Поскольку я не мог внятно объяснить свой успех, если не упоминать необъяснимые способности, которые я в себе развил, всё, что я смог из себя выжать, это:
– Мне повезло, Кевин. Я хочу сказать – не пойми меня превратно – я работал над вопросом, накопал кучу информации, но… да, всё оборачивалось так, как надо мне.
Но что до Кевина, ему эта мутная херня однозначно не показалась удовлетворительной – хоть он и не произнёс этого вслух. Именно тогда я понял, что во всех его словах до того момента была внутренняя тревога, страх, что, хотя он держит в своих руках информацию о моей торговой стратегии, и следовательно, имеет рычаг влияния на Ван Луна, всё может окончиться тем, что он передаст меня Ван Луну, а потом тихой сапой уйдёт со сцены.
Но с этим я уже ничего не мог поделать.
Что же до меня, я чувствовал себя прекрасно. После вчерашнего приступа головокружения я съел тарелку пасты in bianco. Потом принял витамины и пищевые добавки и пошёл спать. Проспал шесть часов, практически месячную норму. Я по-прежнему принимал две дозы МДТ в день, но теперь чувствовал себя свежее, и лучше себя контролировал – а потому был уверен в себе куда больше, чем прежде.
Ван Лун зашёл в “Комнату Орфея” так, будто снимается в тщательно проработанной панораме и это последняя сцена из серии, занимающая всю дорогу от лимузина на улице. Высокий, тощий и Чуток сутулый, Ван Лун до сих пор являл собой впечатляющую фигуру. Это был загорелый шестидесятилетний дядька, и оставшиеся прядки волос на его голове давно стали серебристо-белыми. Он энергично пожал мне руку, а потом пригласил нас за свой постоянный столик в углу.
Я не заметил, чтобы он что-нибудь заказывал или смотрел на бармена, но стоило нам расположиться – я с газировкой в руках, а Кевин с “Абсолютом” – как Ван Луну принесли мартини. Официант подошёл, поставил стакан на стол и исчез, всё это с таким изяществом – тихо и почти незаметно – какое приберегается для определённого… класса клиентов.
– Ну что, Эдди Спинола, – сказал Ван Лун, глядя мне прямо в глаза, – в чём твой секрет?
Я почувствовал, как рядом напрягся Кевин.
– Лекарства, – сказал я тут же, – я принимаю специальные лекарства.
Ван Лун на это засмеялся. Потом взял свой мартини, поднял его в мою честь и сказал:
– Ну что ж, надеюсь, курс лечения рассчитан надолго. На этот раз уже я смеялся, поднимая свой стакан в ответ.
Но этого хватило. Он больше не поднимал этот вопрос. К явной досаде Кевина Ван Лун начал рассказывать о “Гольфстриме 5” и о проблемах с ним, как он шестнадцать месяцев только ждал его. Он обращался исключительно ко мне, и у меня сложилось ощущение – слишком явно у него получалось, чтобы это было случайностью – что он намеренно исключает Кевина из разговора. Поэтому я решил, что к разговору о моём “секрете” мы – точнее, Ван Лун – уже не вернёмся, и он будет просто болтать о чём попало… например, о сигарах, и как он недавно пытался купить коробку для сигар Кеннеди, к сожалению, безуспешно. Или о машинах – его последней покупкой была “Мазерати”, которая обошлась в “двести штук”.
Ван Лун был нахален и вульгарен, он почти точно походил на то, что я представил по его публичному образу прежнего десятилетия, но как это ни парадоксально звучит, мне он понравился. Было что-то привлекательное в том, как он сосредоточился на деньгах и разнообразных вычурных способах их потратить. Кевин, с другой стороны, акцентировался исключительно на заработке, а когда из-за другого стола к нам подошёл друг Ван Луна, Кевин – сообразно своей природе – сумел перевести разговор в плоскость рынков. Друг Ван Луна, Фрэнк Пирс, такой же ветеран восьмидесятых, работал прежде на Голдмена Сакса, а теперь держал частный инвестиционный фонд. Не слишком осторожно Кевин упомянул математику и продвинутое программное обеспечение для обгона рынка.
Я промолчал.
Фрэнк Пирс, круглолицый и с глазами, как бусинки, сказал:
– Херня всё это. Если бы математика работала, ей бы вовсю пользовались. – Он огляделся, а потом добавил: – Нет, конечно, мы все пользуемся количественным анализом, мы все знаем математику, но они годами работают над этой темой, пытаются изучать чёрный ящик, и это всё херня. Это как превращать обычные металлы в золото, это не работает, нельзя обогнать рынок – но всегда находится сопляк с кучей дипломов и длинными волосами, который думает, что он – сможет.
– Со всем уважением, – сказал Кевин, обращаясь к Фрэнку Пирсу, но при том явно пытаясь втянуть в разговор меня, – есть примеры людей, обгоняющих рынки.
– Обгоняющих рынки как?
Кевин посмотрел на меня, но я не собирался заглатывать наживку. Он остался один.
– Ну, – сказал он, – прежде у нас не было сегодняшних технологий, и не было возможностей обрабатывать такие объёмы информации. Если проанализировать достаточно данных, в них появится структура, и некоторые её элементы будут иметь прогностическую ценность.
– Херня, – снова бухнул Фрэнк Пирс.
Кевина это даже ошеломило, но он продолжал наступление.
– Используя комплексные системы и анализ временных рядов, можно… можно обнаружить зоны вероятностей. Если совместить их с механизмом определения структуры… – тут он остановился, уже не столь уверенный в себе, но и сказав слишком много, чтобы замолчать – …а на её основе можно построить модель для предсказания рыночных трендов.
Он умоляюще посмотрел на меня, словно взывая, мол, Эдди, скажи, я правильно говорю? Так ты это делаешь?
– В задницу структуру, – сказал Пирс. – Как, по-твоему, мы делали свои деньги? – Он наклонился вперёд всей тушей и пухлым указательным пальцем потыкал в себя и Ван Луна. – А? – Потом он указал на правый висок, неторопливо постучал по нему, и сказал: – По-ни-ма-ни-е. Вот так. Понимание законов, по которым живёт бизнес. Понимание, когда компания переоценена, или недооценена. Понимание, что нельзя делать ставку, которую ты не можешь позволить себе проиграть.
Ван Лун повернулся ко мне, как ведущий ток-шоу, и сказал:
– Эдди?
– Конечно, – сказал я негромко, – с этим никто не станет спорить…
– Но? – саркастично хрюкнул Пирс. – У этих ребят всегда найдётся но.
– Да, – продолжил я, явственно чувствуя облегчение Кевина от того, что я соблаговолил открыть рот, – есть и “но”. Вопрос скорости, – я сам понятия не имел, что говорить дальше – потому что… больше нет времени для раздумий человека. Ты видишь возможность, ты моргаешь, и её уже нет. Мы входим в эпоху децентрализованного, онлайнового принятия решений, и решения эти принимаются миллионами – а в потенциале и сотнями миллионов – мелких инвесторов по всему миру, людей, у которых есть возможность перемещать громадные количества денег быстрее скорости света, но при этом не консультируясь друг с другом. Так что понимание тут не очень работает – а если и работает, то это понимание не компаний, а психологии толпы.
Пирс помахал рукой в воздухе.
– Что – думаешь, ты можешь объяснить мне, почему рынки растут или падают? Скажем, почему сейчас? А не завтра, не вчера?
– Нет, не могу. Но это разумные вопросы. Почему данные образуют предсказуемую структуру? Почему в финансовых рынках должна быть структура? – Я замолчал, ожидая, что кто-нибудь прокомментирует, но никто не сказал ни слова, и я продолжил. – Потому что рынки – это продукт человеческой деятельности, а люди следуют за трендами – вот и вся наука.
Кевин побледнел, словно испытал адскую муку.
– А тренды вечно одни и те же… первый – бойся рисковать, второй – двигайся со стадом.
– Тьфу, – сказал Пирс.
Но спорить не стал. Он пробормотал что-то Ван Луну, чего я не расслышал, а потом посмотрел на часы. Кевин не шевелился, уставившись на ковёр, уже почти в отчаянии.
Значит, такова, казалось, думал он, человеческая природа? И как я должен обернуть это к своей выгоде?
Я же, с другой стороны, испытывал острое смущение. Поначалу я ничего не хотел говорить, но и не обратить внимания на приглашение Ван Луна к разговору тоже не мог. И что вышло? Я выставил себя снисходительным говнюком. Понимание тут не очень работает. С какой радости я полез читать лекции двум миллиардерам о том, как делать деньги?
Через пару минут Фрэнк Пирс извинился и ушёл, не попрощавшись ни со мной, ни с Кевином.
Ван Лун же выглядел достаточно довольным, чтобы разговор продолжался. Мы обсудили Мексику и возможный эффект, который окажет на рынки явно иррациональная позиция правительства. Я, ещё возбуждённый, даже поймал себя на том, что выдаю сравнительные цифры ВВП на душу населения 1960 и 1995 годов, наверно, я где-то их вычитал, но Ван Лун меня оборвал, в той или иной степени подразумевая, это уже слишком. Ещё он оспорил пару моих замечаний, и каждый раз оказывался прав. Я видел, как он пару раз посмотрел на меня – со странным выражением – как будто он готов позвать охрану, чтобы меня выкинули из здания.