След пираньи - Бушков Александр Александрович 10 стр.


Принял у девчонки пару рюмок, плеснул в одну для Мазура, сунул ему в руку, распорядился:

– Теперь прыгай в постельку, фемина, и сиди там тихонечко, словно тебя и вовсе нету… Вова, у тебя налито, шарашь под яблочко, а Витьку мы не нальем, перебьется… – Опрокинул свою рюмку, успешно притворяясь вовсе уж пьяным. Чуть пошатнулся, оглядел хозяина с ног до головы и с блатным надрывом возопил: – Ты за что ж меня опозорил на весь белый свет, сука драная?

– Да объясни ты толком! – воззвал Витек. – Газета-то толстая, там много всего…

Перелистав страницы – и порвав при этом парочку, Кацуба сложил газету пополам, так, что с обеих сторон оказалась пресловутая статья, взмахнул ею под носом у незадачливого главного редактора:

– Твоя работа?

– Ну…

– Ага, – сказал Кацуба, прямо-таки лучась счастьем и радостью. – Ты писал, значит?

– Ну, вообще-то… Не то чтобы… А в общем…

– Такты?

– Я…

– Яйца вырву, – ласково сказал Кацуба. – Выкину из окна – и полетишь ты у меня, как фанера над Парижем. Ты что это тут написал про зама по хозчасти, который генералам ловит сосок прямо на улице, в машину затаскивает, в бане по печенкам стучит, чтобы ложились под гостей без лишнего писка? – И вновь подпустил блатного надрыва: – Курва ты долбаная, я ж и есть зам по хозчасти последние семь лет и никакого другого зама там сроду не бывало! Тебе бумагу предъявить? – Он выхватил офицерское удостоверение личности, раскрыл, сунул парню под нос. – А ну, выползок, декламируй вслух! А то пну!

Тот торопливо забубнил:

– Майор Щербак Василий Васильевич, заместитель командира по хозяйственной части в/ч 35773…

– Ну, понял, блядь? – торжествующе возгласил Кацуба. – Я и есть зам по хозчасти. И в жизни я телок по улицам не ловил, как ты тут накропал, а уж тем более в бане их не нежил. Да если моя баба эту херню прочитает, она об меня все тарелки перебьет, а потом кастрюлями башку отполирует… Ты вот у Вовки спроси, он мою бабу знает, сто лет вместе служим – не баба, а чистая зондеркоманда. Если ей твоя говенная газетка в лапы попадет, мне и на Северном полюсе покоя не будет, хоть домой не возвращайся… Вовка, скажи!

– Это точно, – сказал Мазур. – Кранты Ваське придут…

Он добросовестно играл свою роль – с грозным видом топтался посреди комнаты, в самых патетических моментах майорских монологов поливая съежившегося в кресле газетера зверскими взглядами, недвусмысленно помахивая кулаком. На газетера жалко было смотреть.

– Да откуда ты на мою голову взялся, сука типографская? – воззвал Кацуба к потолку, долженствующему изображать небеса. – Жили-жили, не тужили – и нате вам, пироги с котятами! Мне чихать, что ты там накропал про подводные лодки и атомные бомбы, пусть с тобой за это наши особисты разбираются – а они тебя, гада, вскорости возьмут за кислород! – но за то, что ты про меня вагон херни нагородил, я тебя сейчас понесу на пинках по всем углам, и ни хера мне за это не будет, все равно за тобой, того и гляди, особисты явятся, попинают еще почище!

– Вы не особенно-то… – подала голос девчонка. Кацуба развернулся к ней:

– А ты сиди и не вякай! Ты кто такая?

– Невеста, между прочим! – отрезала она задиристо. – Скоро заявление подадим, вот!

Она даже привстала с задорным видом, явно намереваясь защищать кавалера от любых посягательств. Созерцавший ее Мазур уже примерно догадывался, кто будет главой семьи, если дойдет до законного брака, – парнишечка выглядел сущей тряпкой, отнюдь не подходившей на роль крутого репортера а-ля Невзоров. А это уже странно и заставляет задуматься…

– Да какое заявление? – заржал Кацуба. – Я ж ему вскорости женилку оторву, и будет он тебе без всякой надобности!

– Жди, разорался! – огрызнулась девчонка. – Разобью сейчас окно, заору на всю улицу…

Видимо, как только она поняла, что нападавшие к уголовному миру определенно не относятся, твердо решила сражаться за двоих.

– Я тебе заору! – пообещал Кацуба. – Сиди смирно!

– А ты мне не указывай! Крутые нашлись!

– Нет, лялька, ты сама подумай, – с надрывом пожаловался Кацуба. – Он же меня подставил, твой хахаль, как в жизни не подставляли! Говорю тебе, сроду мы никаких девок силком в баню не таскали! На кой хрен оно нам надо, если шлюх и так немеряно, только свистни? – И сыграл мгновенную смену настроения, у пьяных в дым весьма частую: – Не, я ему щас всю жопу распинаю, а Вовка тебя подержит, чтобы не дрыгалась. Так я тебя к окну и подпустил…

– Ох, Витька, говорила я тебе, что вляпаешься… – вздохнула она с таким видом, словно была лет на десять старше.

– А куда деваться? – машинально огрызнулся он, но умолк, побледнев.

– Ах ты, падла! – рявкнул Кацуба и кинулся к нему – Деваться ему некуда? Щас ты у меня головой в унитаз денешься!

– Э! Э! Э! – заорал Мазур, обхватив его поперек туловища и оттаскивая подальше. – Вася, не заводись, что-то я тут чую за всем этим хитрожопое…

Кацуба с превеликой неохотой дал себя оттащить и малость успокоить. Закинул голову, присосавшись к бутылке – но на сей раз, Мазур заметил, только делал вид, будто хлебает. Роли определились, и Мазур, честно отыгрывая свою, сообщил:

– Витек, ты его не заводи, он в Афгане контуженный и битый по горячим точкам, в любой психушке с распростертыми объятиями примут, так что ментами не пугай, отмажется… Ты мне скажи честно: ну на кой хрен ты про него такую херню написал? Точно тебе говорю, херня полнейшая. Ты, если можешь оправдаться, язык на запоре не держи, я его долго не удержу…

– Удавлю, блядь! – взвыл Кацуба, не трогаясь, однако, с места.

– Говорила я тебе, влипнешь! – укорила жениха юная невеста.

– Лизка! – прямо-таки взревел тот.

– Молчать! – рявкнул Кацуба. Покачался посреди комнаты, круто свернул к постели и плюхнулся рядом с отшатнувшейся невестой Лизой. – Лиза, говоришь? Лиза-Лиза– Лизавета, я люблю тебя за это, и за это, и за то, что ты пропила пальто… Лиз-за, ты со мной не играй, а то озверею… Во что этот придурок влип, говоришь? Ну-ка, колись, а то будет тут варфоломеевская ночь… Если он тут ни при чем, ты мне покажи, кто при чем, чтоб я ему яйца и выдернул…

Газетер дернулся – но Мазур, заслонив его спиной, показал вынутый из-под куртки пистолет. Потом демонстративно пистолет уронил, так, чтобы девчонка видела, не спеша подобрал.

– Вовик! – радостно заорал Кацуба. – Я, бля, и забыл, что пушку брал! – Выдернул пистоль из кобуры, неуклюже помахал им возле свеженькой Лизиной мордашки. – На дуэль вызывать не буду – влет подстрелю!

Вот теперь лица у молодой парочки стали одинаково бледными. Черные пистолеты выглядели убедительно, а разобиженные господа офицеры выглядели достаточно пьяными, чтобы не думать о последствиях…

Перехватив умоляющий Лизин взгляд, Мазур отобрал у Кацубы пистолет:

– Вася, Вася! Ты ж так в нее шмальнешь, а она ни при чем, чуешь? Лизавета, ты уж не темни, душевно тебя прошу, нашкодили – извольте выкручиваться… Я Ваську знаю…

– Они его завербовали! – выпалила Лиза с отчаянным лицом человека, прыгающего в одежде в холоднющую воду. – Вот и ходит теперь на поводке, как пудель!

Витек скорчился, зажимая ладонями виски, простонал:

– Ну, дура…

– Зря ты так, – сказал Мазур. – Она умная. Она тебя, дурака, от Васькиной пули спасает… Кто вербанул-то, Лиза? Ты тихонько, никто и не услышит… – и наклонился, подставив ухо.

«Ах, вот оно что, – подумал он, услышав произнесенную шепотом аббревиатуру – несколько честных советских букв. – Соседушки дорогие, конкуренты, мать вашу. То-то конторой за версту попахивало… Все сходится, господа офицеры! Вот только – зачем?

– Так, – сказал он. – Вася, захлопни пасть и посиди смирненько, тут обмозговать треба… Водки хочешь, Лиза?

– А давайте! Только вы его придержите…

Мазур, чувствуя, что смотрится в ее глазах не столь уж и скверно, галантно поднес рюмку вкупе с яблоком. Она лихо осушила, скупо куснула яблоко и заторопилась:

– Они его, дурака, вербанули на валюте. Все крутят дела с валютой, у всех проскакивает – а Витьку подловили по невезению, при всех уликах и свидетелях, и взялись раскручивать… Знаете, как они его пугали!

– Так ты еще и стукач? – рявкнул Кацуба.

В глазах у него явственно мелькнуло неприкрытое страдание – это ему следовало вести допрос, но опрометчиво выбранная роль пьяного скандалиста выйти из образа не позволяла…

– Тихо, Вась! – сказал Мазур. – Тут пошло заграничное кино, сам видишь… Витек, она нам мульку не гонит?

Витек, с лицом самоубийцы, старательно замотал головой.

– Так-так-так… – протянул Мазур, изобразив голосом некую долю сочувствия. – Значит, они тебя и подвязали газетку издавать? И статейку эту идиотскую они подсунули? Кино, бля… Что ж с тобой теперь делать-то? Не убивать же, в самом деле…

– Хоть попинать! – предложил Кацуба. – Нет, пусть он, выродок, точно опишет, кто его мотал, может, киска звездит, как нанятая, лапшу мне вешает…

– Да? – обиделась Лиза. Вскочила, распахнула секретер, бросила Мазуру на колени кипу листков, густо покрытых машинописными строчками. – Вот он с чего и переписывал!

– Р-разберемся, – промычал Кацуба, смяв листы и запихнув их в карман. – Ну, раз такие дела – полетели, Вова, комбату срочно жаловаться. Он им устроит клизьму с дохлыми ежиками… – Уже в дверях остановился, погрозил кулаком: – И смотри у меня, писатель! Если что, душу выну!

Мазур загромыхал следом за ним по лестнице. Отступление было проведено грамотно и вовремя, ничего не скажешь. Можно было, конечно, потрясти парнишечку насчет внешнего облика и фамилии совратившего его следователя – но нет гарантии, что фамилия настоящая. А если квартира на подслушивании, сюда уже могли выехать «соседи», пора уносить ноги, чтобы не влипнуть в излишние сложности…

На лавочке грустил потрепанный бомжик в клочковатой бороде. Кацуба мимоходом сунул ему в руку наполовину опустошенную бутылку и побежал к машине.

– А ведь не врут деточки, а? – спросил он, выворачивая на Кутеванова.

– Не врут, – кивнул Мазур. – По крайней мере, все это прекрасно ложится в гипотезу… Оперативнички, которые не привыкли защищаться от постороннего вторжения, чересчур уж наглый наезд на базу посредством разболтавшейся печати… Но зачем? Я понимаю, могли купить одного-двух – но против нас целое подразделение действует, ручаться можно…

– А может, купленный высоко сидит, – бросил Кацуба.

– Надо ж теперь к генералу…

– Успеется, – отмахнулся Кацуба не без легкомыслия. – Генерал все равно по делам смотался в штаб округа. Напишу на базе рапорт по всем правилам и хай оно идет согласно бюрократии…

– А они его тем временем спрячут?

– Пусть прячут. – Кацуба правой рукой похлопал себя по карману – Все на пленочке, друг мой. Да и не побежит он рассказывать – потолкуют сейчас со своей Лизкой по уму и решат сидеть тихо, как мышки. В Лизочке, помимо сексапильности, характер чувствуется, определенно. Ведь расколола, паршивочка, или, что вероятнее, сам ей в соплях и слезах признался, совета просил, как дальше жить…

…Зеленые створки разъехались в стороны, пропуская машину на базу, но часовой, вместо того, чтобы посторониться, вышагнул наперерез. Кацуба поневоле затормозил. Тут же из караулки вышел незнакомый пехотный капитан и распахнул дверцу со стороны Мазура:

– Выйдите, пожалуйста.

– В чем дело? – Мазур полез наружу, на ходу вытаскивая из кармана пропуск, – вполне возможно, после взрыва меры безопасности, как водится, удесятерили, все мы задним умом крепки. – Вот…

Капитан забрал у него пропуск и, не глядя, сунул в нагрудный карман:

– Мазур Кирилл Степанович?

– Так точно, – ответил Мазур, напрягшись.

– Личное оружие при вас?

– Да.

– Прошу сдать.

– Что-о?

– Сдайте оружие, – сухо приказал капитан, положив руку на кобуру.

Мазур огляделся по сторонам – сзади уже стояли двое, меж ним и воротами, чернявый широкоплечий лейтенант и сержант, по возрасту годившийся скорее в капитаны. Они стояли в положении «вольно», оружия в руках не было – однако Мазуру хватило беглого взгляда, чтобы распознать хорошо подготовленных волков…

Он вытащил пистолет и рукояткой вперед протянул капитану. Двое моментально встали по бокам, и за спиной с лязгом захлопнулись ворота. Часовой, украдкой зыркая на происходящее, отошел к темно-зеленому «грибку».

– Пройдемте в штаб, – капитан держался вежливо-отстраненно.

Из машины на них бесстрастно смотрел майор Кацуба.

Глава шестая А вас, Штирлиц, попрошу остаться…

Скромные труженики специфических профессий еще во времена становления ремесла, в эпохи, не обремененные электроникой и писаными документами, открыли простую житейскую истину: попасть на допрос к своим – не в пример хуже, нежели к противнику И дело тут не в перечне грядущих неприятностей – порой свои тебе нарежут ремней из шкуры в ситуации, когда чужие ограничились бы парочкой оплеух…

Все дело в нешуточной психологической плюхе. Человек мгновенно изымается из прежних отношений, из прежней системы и переходит в иное качество: окружающие остаются на своем месте, а он словно бы уже чужой…

Невесть откуда взявшаяся троица отконвоировала Мазура в штаб, а там, в комнате, куда Мазур прежде как-то не захаживал, обнаружился еще один пехотный капитан – согласно форме. Содержание оказалось несколько иное: капитан предъявил документы, из которых явствовало, что он вообще-то в миру – капитан третьего ранга и имеет честь состоять в контрразведке флота. Того самого, к которому был приписан и Мазур всю свою сознательную военную жизнь. Легко догадаться, что неожиданная встреча сослуживцев протекала отнюдь не в теплой и дружественной обстановке. По голове, правда, не били – контрразведчик, исполненный свойственной его ремеслу бюрократической загадочности, вдумчиво проверил документы Мазура, хмуро сличил фотографии с оригиналом, а потом непринужденно упрятал документы в стол.

Дальше все было предельно просто. Внутреннее расследование. Домашний арест. Стопка чистой бумаги в палец толщиной, заботливо врученная авторучка с запасным стержнем. Обосновавшийся в коридоре, под дверью его комнаты, ряженый сержант. Телефон отключен. Жратву, правда, принесли в обед согласно распорядку, даже одарили блоком сигарет (зато свои, что лежали в комнате, исчезли, определенно на предмет проверки. Вообще Мазур без труда обнаружил, что комнату в его отсутствие весьма профессионально обшарили). Приказ-пожелание контрразведчика, высказанный столь же бюрократически сухо, был недвусмысленным: как можно более подробно и обстоятельно описать все, что Мазур делал с того момента, как отчалил на плоту из Курумана, – и до той минуты, как вышел на перрон шантарского вокзала.

Время не лимитировано – лишь бы подробнее и обстоятельнее… Как водится, на прощанье особист использовал на нем часть их всегдашнего арсенала: якобы всезнающие взгляды типа «советую-не-запираться-нам-все-известно», туманные намеки на то, что вскоре прибудет некто облеченный полномочиями, который Мазуром и «займется всерьез», а также непременное пожелание «подумать как следует». С точки зрения психиатрии все это именуется «ложная многозначительность» и служит неопровержимым симптомом иных расстройств – но тогда лишь, когда речь идет о гражданах цивильных. Для особистов же всех времен, стран и народов подобное поведение, наоборот, служит признаком их полнейшего служебного соответствия и ничего тут не поделаешь, аминь…

Эмоции пришлось временно отложить в долгий ящик – что бы Мазур ни чувствовал и какие бы слова про себя ни произносил, он был армейской косточкой, офицером от плоти и крови, а потому не собирался заламывать руки подобно истеричной гимназистке. В конце концов, во времена развитого социализма после каждого возвращения из забугорных странствий отписываться приходилось не менее обильно. Сплошь и рядом индивидуумы, подобные хмурому капитану третьего ранга, таращились на вернувшихся ничуть не дружелюбнее, словно априорно подозревали в измене, лжи и вероломстве и были уверены, что «морские дьяволы» по своей собственной инициативе проникали за рубеж, проползши на брюхе мимо погранцов, а чужих профессионалов резали ножиками опять-таки по извращенной страсти к садизму. Скромные труженики специфических профессий смолоду осознают, что их жизнь будет четко делиться на две половины – работа и отписыванье… И не стоит сваливать все на систему – по достоверной информации, на той стороне то же самое, не зря же еще полсотни лет назад там родился милейший эвфемизм «поездка в Канаду» [6]…

Словом, у него был большой опыт отписываться – укладывать самые невероятные и драматические события в косноязычные канцелярские абзацы, от которых человеку непосвященному (и посвященному, впрочем, тоже) неудержимо хочется блевать. И то, что речь на сей раз шла о нем и о жене, ничего, если подумать, не меняло: бывает, смерть лучших друзей приходится описывать корявыми оборотами, способными повергнуть нормального человека в брезгливый ужас…

Однако все это еще не означает, что дело идет легко. В особенности когда приходится подробно формулировать, почему ты посчитал целесообразным убить одну женщину, чтобы спасти другую. Или описывать, как жена собственным телом выкупала вашу свободу у трех подонков. Или объяснять, как ты решился подмогнуть одному гангстеру ограбить другого. Сразу по возвращении ему уже пришлось составлять подробный отчет, но это не меняет дела – от механического повторения на душе ничуть не легче, наоборот…

И все же он был профессионалом и потому старался, как мог. Засиделся до темноты, перенося каждую фразу на бумагу не раньше, чем обкатавши ее в уме до полной и законченной казенщины. С темнотой под окном (его комната была на первом этаже одной из серопанельных трехэтажек) обосновался часовой, расхаживавший с идиотским упрямством автомата. Обычный часовой, при автомате. Мазур мельком оскорбился – и перестал об этом думать, с головой уйдя в писанину.

Назад Дальше