– А кого именно вы ищете в этом приходе? Вдруг я его знаю? Так вышло, что я знаю многих.
– Дело в том, что я сама толком не знаю, кого ищу… – машинально проговорила Александра и, услышав в трубке недоуменное молчание, встрепенувшись, поправилась: – То есть не кого, а – зачем?
– Так бывает, – после паузы ответил Георгий. – Ну, надеюсь, вы найдете, что ищете…
Молоденькая смуглая нищенка, сидевшая у калитки, ведущей в церковный двор, протянула Александре сложенную ковшиком руку:
– С праздничком!
– А какой сегодня праздник? – спросила художница, доставая из кармана мелочь.
Цыганка уклончиво улыбнулась. К Александре ощипанным воробьем подлетел маленький цыганенок и тоже сунул ладошку:
– С праздником!
Она дала ему несколько монеток и помедлила у входа в церковь. Боковой вход был открыт. Войдя, Александра обнаружила, что угодила на венчание.
Передние скамейки были заняты гостями. Жених и невеста в сопровождении свидетелей стояли у алтаря и по очереди зачитывали что-то из раскрытой книги, которую держал перед ними священник. Александра решила подождать окончания церемонии снаружи.
Усевшись во дворе на скамью под большой голубой елью, полускрытая ее широкими лапами от посторонних глаз, она рассеянно глядела на лужи, разлившиеся по двору, на окружавшие храм высокие здания, залитые теплеющим к вечеру розоватым светом. Зрелище свадеб, в равной степени церковных или светских, наводило на художницу грусть. Она не завидовала новобрачным, равно как и не предвидела в их будущем ничего печального, что могло бы ее расстроить… Но ей вспоминались скромные картины собственных двух свадеб. Первый брак, заключенный по любви, закончился цепью обманов, ссор и, наконец, разводом. Второй, в который она вступила больше из жалости к спивающемуся, когда-то талантливому художнику, после которого и унаследовала мастерскую, был тягостен, как неотвязная болезнь, и завершился смертью мужа.
«Третьему разу не бывать! – спокойно говорила она себе, глядя на воробьев, скачущих между луж, на цыганенка, самозабвенно отплясывающего в солнечном луче. – Разве что внезапная большая любовь посетит?»
Художница невольно улыбнулась. Никого из своих нынешних знакомых она не могла бы назвать возможным претендентом на свое сердце. Со всеми ее связывали либо деловые, либо творческие, либо дружеские отношения. Когда Александра ловила на себе заинтересованный взгляд знакомого мужчины, то воспринимала это как смешное недоразумение. «К чему эта комедия? – говорила она себе. – Игра сыграна. В сорок три года пора жить по-настоящему, а не примериваться к жизни, не репетировать ее. Надо все принять таким, как есть. Ошибки только твои, и успехи, пусть малые, тоже принадлежат тебе. А если почаще вспоминать о том, что ничто не длится вечно, ни радость, ни горе, то жизнь становится легка!»
На площадке под портиком храма появились выходившие гости. Первым пятился оператор, снимавший церемонию, за ним следовали родственники и друзья. Жених и невеста, усталые и сконфуженные, ступали медленно, скованно, позируя для съемки. Дождавшись, пока свадьба спустится с лестницы, Александра встала и направилась в церковь.
В храме оставалось всего несколько человек, усевшихся неподалеку от исповедальни. Из ризницы выглянул юноша в белой одежде министранта и окинул взглядом опустевшую церковь. Александра, завидев его, ускорила шаг. Молодой человек, поняв, что она надеется с ним заговорить, задержался.
– Мне нужно навести справки об одном человеке, который, возможно, был когда-то вашим прихожанином, – слегка задыхаясь, больше от волнения, чем от спешки, проговорила женщина. – Кажется, это можно сделать, сверившись с приходскими книгами?
– Такие вопросы решает священник, а он сейчас принимает исповедь, – ответил министрант, высокий юноша с впалыми, словно втянутыми щеками и острым взглядом светлых глаз. – Останьтесь, подождите.
Он повернулся было, чтобы вернуться в ризницу, но, снова обратившись к Александре, спросил:
– А кого вы ищете?
– Этот человек давно умер, – пояснила художница. – Лет тридцать назад…
– О, так это было, еще при отце Мажейко, в восьмидесятых? – Министрант поднял брови. – У нас довольно много прихожан той поры, они могли бы знать того, кого вы ищете, но сегодня я никого из них не видел. Вы обязательно подождите… Это можно узнать.
Александра провела около часа, сидя на скамейке, прямо напротив статуи Святого Людовика. Очередь к исповедальне постепенно сокращалась, но храм не пустел, живя тихой, не терпящей резких движений жизнью. К синтезатору, стоявшему возле алтарной части, подошла высокая светловолосая женщина, уселась, зябко поправив на плечах пальто, и принялась разбирать ноты, наигрывая мелодию гимна, уже знакомую художнице. Александра вновь взглянула на исповедальню и обнаружила, что из нее выходит священник – тот самый, которого она видела во время первого посещения храма.
Остановив его у входа в ризницу, художница торопливо изложила свою просьбу. Священник задумался.
– Надо сверяться с приходскими книгами, – с небольшим акцентом произнес он наконец, – и с этим нужно обратиться к настоятелю. Он будет завтра, в воскресенье. Вы спешите?
– И да… И нет, – колеблясь, ответила Александра. В порыве откровенности, к которой располагал этот смуглый улыбчивый священник, явно иностранец, она призналась: – Я ищу совершенно чужого мне человека, да и все, ради чего я это затеяла, меня совершенно не касается! Но мне это не дает покоя, я не могу все просто бросить!
Священник слушал молча, уже без улыбки, его взгляд сделался серьезным, что мгновенно добавило ему лет. Теперь он выглядел старше Александры. Женщина, запинаясь, объясняла:
– Даже не знаю точно, была ли женщина, о которой я хочу навести справку, вашей прихожанкой! Я и о ней самой почти ничего не знаю. Ее звали Мария, девичья фамилия мне неизвестна, а по мужу – Гдынская. Сейчас, как мне сказали, ей было бы пятьдесят два года, значит, родилась она в шестьдесят первом году прошлого века в Москве и жила тут, неподалеку. В двадцать два года родила сына по имени Иван, а в двадцать четыре умерла… Это все.
– И что же еще вы хотите узнать? – с нажимом на слово «еще» спросил священник.
Александра, радуясь уже тому, что не заданы вопросы «зачем?» и «почему?», поторопилась ответить:
– Я хочу знать, имела ли она какое-то отношение к храму Святого Людовика? Посещала ли его?
– Но она была католичкой?
Художница развела руками. Священник внимательно смотрел на нее, словно ожидая продолжения, и Александра, отчего-то чувствуя себя виноватой, добавила:
– Этого я как раз не знаю. Но мне важно узнать, ходила ли она сюда!
– Хорошо, – кивнул, помедлив еще секунду, священник. – Идемте в ризницу. Вы все запишите, что касается Марии, а завтра после Суммы подойдите, может, что-то выяснится.
И вновь никаких вопросов, никакого явного любопытства к тому, зачем ей понадобилось выяснять принадлежность незнакомого человека к этому храму. Александра, зайдя в ризницу, написала на листочке то немногое, что было ей известно о Марии Гдынской, и вышла из церкви.
Двор был пуст. Цыганка с ребенком исчезла, о свадьбе напоминал только рассыпанный на асфальте рис. Александра сошла по ступеням и остановилась, вдыхая легкий, пьянящий, влажный воздух бурно наступавшей на город весны.
Краем неба вдали шли грозовые темные облака, подсвеченные золотом, похожие на слонов, покрытых попонами, изукрашенными драгоценностями. Их фантастически пышный вид навевал художнице ассоциации с процессией, сопровождающей индийского раджу. Она засмотрелась на небо, провожая взглядом облачное шествие. Облака завораживали ее с тех пор, как она помнила себя. Их существование, отстраненное и все же близкое человеку, в другом измерении и все же рядом, странным образом утешало ее в трудные минуты жизни. Иногда ей достаточно было найти взглядом случайно проплывающее облако, чтобы успокоиться и унять тревогу. Александре хватало одной мысли о том, что вдали от ее невзгод и неприятностей идет эта чистая, недосягаемая для земного шума и грязи жизнь, продолжается удивительное действо, доступное каждому, кто пожелает его видеть. Облака были ее спутниками, хранителями и почти друзьями – пусть и не такими, как друзья из плоти и крови, но вполне достойными того, чтобы она иногда делилась с ними своими тайнами и сомнениями.
«Витаю в облаках, как сказала бы мама!» – Александра с улыбкой провожала взглядом огромное сизое облако, над которым развевался легкий алый балдахин, разорванный сильным ветром, дующим на немыслимой высоте. «Но что же в этом плохого, если на земле порой не за что зацепиться сердцу и душе? Земля принадлежит немногим, а небо – всем…»
Очнувшись от созерцания, она вынула из кармана куртки телефон, выключенный перед входом в церковь. Включив его, она тут же обнаружила неотвеченный вызов. «Мила, двадцать минут назад! Надо же ей было позвонить именно сейчас!» Александра набрала номер парижской подруги, но та не отвечала. С досадой опустив телефон в карман, художница направилась к калитке.
Очнувшись от созерцания, она вынула из кармана куртки телефон, выключенный перед входом в церковь. Включив его, она тут же обнаружила неотвеченный вызов. «Мила, двадцать минут назад! Надо же ей было позвонить именно сейчас!» Александра набрала номер парижской подруги, но та не отвечала. С досадой опустив телефон в карман, художница направилась к калитке.
У доски объявлений, рядом с запертыми воротами, стояла женщина. Александра прошла рядом с ней, все еще погруженная в мысли о пропущенном звонке, гадая, что хотела сообщить подруга. Уже за оградой какое-то смутное чувство заставило ее обернуться. Она вновь взглянула на женщину, стоявшую перед доской все в той же неуверенной позе ученицы, не выучившей урок. Темные длинные волосы, падавшие на спину, серое пальто, клетчатый шарф, повязанный на ручку сумки, которую та прижимала локтем к боку… Все это было знакомо Александре, и понадобилось не больше секунды, чтобы понять, отчего вдруг сработал сигнал тревоги, помешавший ей беспрепятственно уйти.
Молодая женщина, державшая спину так прямо и в то же время поникшая и растерянная, была не кто иная, как Ирина. Она так ушла в свои мысли, что не заметила Александры, прошедшей в шаге от нее, и не чувствовала теперь изумленного и настороженного взгляда художницы. Она не видела и текста приходских объявлений, Александра была в этом уверена. Простояв перед доской еще с минуту, внезапно вздрогнув всем телом, молодая женщина повернулась на каблуках и походкой автомата направилась к входу в церковь. Художница следила за ней, пока та не скрылась под портиком храма.
Глава 9
«Что за притча? Зачем она здесь?» Александра посторонилась, пропуская школьников, выходивших из французского лицея, торцом глядевшего на храм. Подростки оглушительно хохотали и норовили хлопнуть друг друга рюкзаками пониже спины. Глядя на них, художница вспомнила о звонке Милы, вновь повторила попытку дозвониться подруге, и с прежним результатом – телефон не отвечал. «Наверное, она выключила звонок… Но что здесь понадобилось Ирине?»
Александра твердила себе, что нужно немедленно вернуться домой и заняться делом – ждала работа, пусть не срочная и не самая занимательная, всего лишь реставрация заурядного натюрморта неизвестного автора. Но из таких небольших заказов складывался в последнее время весь ее скромный бюджет. Зарабатывать на перепродаже картин и антиквариата ей случилось все реже, и художница сама хорошо понимала причину своих неудач.
«Меня всегда больше интересует предмет торга, чем сам торг, если на то пошло. И даже часто не предмет, а его владелец! Так дела не делаются. Альбина всегда упрекала меня за то, что я слишком увлекаюсь и упускаю выгоду. И правда, если мне случалось крупно зарабатывать на сделках, это были случайности… Но ведь, с другой стороны, у меня никогда и не было страстного желания разбогатеть! Хватало бы на жизнь, на прокорм себе и кошке, на самые простые нужды… На книги и материалы для работы, наконец. А уж поездки заказчики оплачивают сами, только где они теперь, эти заказчики… Надо бы кое с кем созвониться, напомнить о себе…»
Но, вместо того чтобы отправиться домой, она вернулась в церковный двор. Александра твердила себе, что ничего странного в появлении молодой женщины здесь нет. Она ничего не знала о вероисповедании заказчицы, о степени ее религиозности, да, в конце концов, Ирина могла прийти сюда по чьему-то поручению.
«Например, ее свекор очень болен и считает, что доживает последние дни! Помнится, Ирина при первой встрече говорила, что он не надеется прожить дольше десятого апреля, потому что именно этого числа умерла его жена. Сегодня шестое… Может быть, ему стало хуже и она пошла за священником? Если связь с храмом у этой семьи все же была, такая версия вполне вероятна!»
Во двор то и дело входили люди. Просмотрев расписание, Александра убедилась, что вскоре начнется вечерняя служба. Ирины среди прихожан, ожидавших начала мессы снаружи храма, не было. Преодолев внутреннее сопротивление, художница поднялась по ступеням.
Ирину она увидела сразу. Та стояла возле серой мраморной чаши со святой водой, неподалеку от входа, но не окунала пальцы, не крестилась, подобно другим, проходящим мимо людям, а, казалось, о чем-то напряженно думала. Александра осторожно приблизилась и теперь хорошо различала профиль молодой женщины – упрямо сжатые губы, нахмуренный лоб. Наконец, тряхнув головой, откинув волосы за спину, Ирина двинулась по центральному проходу. Она не преклонила колено, подобно другим прихожанам, а прямо направилась к ризнице. Александра присела на край одной из последних скамей, не сводя взгляда с дверей ризницы, в которых скрылась молодая женщина.
Ирина отсутствовала долго. За синтезатором уже выстроился небольшой хор, состоящий из молодых девушек. Одна из них держала на руках крошечного младенца, такого же, какого держал на руках Антоний Падуанский, под статуей которого умостился хор. Передние скамьи были почти целиком заняты, храм наполнялся.
Александра припомнила, что вечерняя субботняя месса заменяет воскресную Сумму тем, кто по каким-то причинам не может ее посетить. Она вспомнила о своих итальянских друзьях, живущих в Пьемонте. «Что бы они сказали, увидев такое благочестивое рвение здесь, в Москве? Они-то мне говорили, что у них в церковь перестали ходить даже старухи, а уж молодежь туда вилами не загонишь. И священников не хватает, нет желающих связывать свою жизнь с целибатом и прочими радостями, служить в пустой холодной церкви, тянуть лямку в ожидании Царствия Небесного… Приход в их городке вроде собирались упразднять за ненадобностью – кому он нужен, если пару раз в год, на Рождество и на Пасху, особо благочестивые граждане коммуны могут съездить в соседний город? А в Москве, нате вам, церковь не пустеет!»
Ирина появилась из ризницы почти одновременно со священником. Она сошла в зал и свернула в придел Девы Марии. Александра, сидя на своем месте, потеряла ее из виду. Боясь, чтобы молодая женщина не ушла незаметно, она встала и, отойдя за колонны, замыкавшие последний ряд скамеек, стала ждать. Что-то ей подсказывало, что Ирина явилась сюда не ради вечерней службы, и она оказалась права – молодая женщина, не перекрестившись, не преклонив на прощание колено перед алтарем, быстро прошла мимо нее к выходу. Александра поспешила за ней.
Она настигла Ирину на крыльце. Следить за ней художнице претило, Александра предпочитала выяснить волновавший ее вопрос прямо. Тронув Ирину за рукав, она услышала испуганный вскрик. Молодая женщина замерла, словно остолбенев, затем резко повернулась. Ее бледное лицо было искажено нервной гримасой. При виде Александры в глазах женщины мелькнула злость.
– Вы? – спросила она, немедленно взяв себя в руки, уже вполне спокойно. – Что вы здесь делаете?
– Так, заходила кое-что узнать, – ответила художница. – А вы, значит, католичка?
– Вовсе нет. – Отвернувшись, Ирина стала спускаться по ступеням. Каждый шаг она делала после небольшой паузы, словно обдумывая некую краткую мысль. Ступив на землю, она вновь обернулась и спросила: – Так и вы не прихожанка этой церкви.
– Я вообще посещаю церкви случайно или по работе. – Поравнявшись с нею, Александра постаралась принять непринужденный тон. Она видела, что молодая женщина очень подавлена и с трудом сохраняет равнодушный вид. – Здесь мне нужно было навести одну справку.
– И как? Успешно?
– Сказали подождать до завтра.
– Мне тоже… – Ирина передернула плечами. – Этот священник так странно на меня посмотрел, когда я к нему обратилась… Будто я что-то не то сказала. Я ведь, честно говоря, совсем не знаю, как себя вести в церкви, что говорить, понятия не имею. Наверное, ляпнула что-то. Ну, мне домой, к старику.
– Мне с вами по пути. – Александра подстроилась под ее шаг.
У нее возникло ощущение, что на этот раз Ирина вовсе не торопится от нее избавиться, как во время прошлой встречи. Молодая женщина явно находилась в замешательстве. Она шла медленно, глубоко погрузившись в свои мысли, покачивая головой, словно безмолвно кому-то возражая. И вдруг опять остановилась:
– Скажите, а вы верите в родовое проклятие?
Вопрос был таким неожиданным, что Александра от растерянности улыбнулась. Торопливо приняв серьезный вид, она искренне ответила:
– Нет!
– Только-то? – пробормотала Ирина, явно не удовлетворенная ответом. – А почему?
– Если бы вы уточнили, что именно имеется в виду, я бы, наверное, могла дать более развернутую формулировку. Скажу только, что у всех якобы «проклятий», с которыми мне доводилось иметь дело на своем веку, была какая-то вполне реальная подоплека. Ненависть родственников, конфликт интересов… Мало ли что еще бывает в семье? В проклятие как таковое, в порчу, сглаз, кровоточащие фамильные портреты и призраков я не верю совершенно.