Когда до Пацифеева остался шаг, подошедший вынул руку из кармана. Раздался характерный щелчок выбрасываемого лезвия ножа, и врача неприятно поразила мысль, что его просто хотят зарезать, как барана.
Кто эти люди? От кого они?
В душе Пацифеева не было ни страха, ни сомнения.
Он был и психиатр, и хирург высочайшего класса. «Ты, недоносок, знаешь ли, на кого поднял нож?! На почитаемого в Европе мастера скальпеля! В твоем взгляде, подонок с ножом, читается взгляд твари — сгори он в аду…»
Вот что пробежало молнией в голове Пацифеева.
Он встал, затушил сигарету и, не глядя, выкинул к лицу незнакомца правую руку.
От неожиданности тот лишь слегка приоткрыл рот и больше его не закрывал. Боль пронзила парня. Но страшнее нее оказалось понимание того, что с ним сейчас происходило. Тот, кому он должен был воткнуть нож в сердце, встал и спокойно вставил ему в глаз большой палец. Внутри что-то лопнуло, и он почувствовал, как по его щеке, соскальзывая с руки стоящего перед ним, стекает глаз. Его собственный глаз…
Крик ужаса разорвал легкие парня.
А тот, что был уже в нем, повернул руку ладонью вниз, зацепил пальцем его череп изнутри и пригнул к столу.
Крик перешел в какой-то сиплый свист и прервался так резко, что у всех находящихся в кафе перехватило дыхание. Оставшийся без глаза и признаков жизни киллер-неудачник рухнул на пол, перевернув на себя столик с непротертой пепельницей и пачкой «Мальборо».
На глазах двух геев врач прошел с ножом в руке к сидевшему в остолбенении второму человеку. Удар в голову. Еще удар… Едва заметными движениями сделал на шее второй своей жертвы два проникающих надреза и спрятал нож в карман.
Сидящий перед ним раскрывал, как рыба, рот и шевелил выпученными белками глаз.
Геи, окаменев и тесно прижавшись узкими плечами друг к другу, словно две девственницы на мужском стриптизе, слушали, как человек, над которым они всего минуту назад смеялись, наклонился к немому и шептал:
– Главное правило любой собаки: сначала нюхай, потом гавкай. Гавкать с перерезанными голосовыми связками ты уже не сможешь. Но зато по-прежнему сможешь писать. Так вот, напиши человеку, который вас сюда послал, всего одно слово: «Жди».
Пацифеев вернулся к перевернутому столику, перекинул ремень сумки через плечо, поднял сигареты и вышел вон.
Еще три минуты назад он думал лишь о том, как добраться до границы, минуя ловушки милиционеров. Была надежда на то, что они и вовсе ничего не узнают о камнях. Исчезновение из ЦПЛ при известных обстоятельствах – не есть факт совершенного преступления. Пока раскрутится маховик бюрократической системы и приведет в движение рычаги поиска, будет поздно. Но с появлением двух гонцов от неизвестного хозяина ситуация изменилась. Теперь для уничтожения Витольда Романовича не нужно никакой раскачки. Он присвоил то, что ему не принадлежит. Самое удивительное то, что эти двое наверняка знали – алмазы при нем. Иначе не стали бы так нагло пытаться лишить его жизни. Все только начинается.
Пацифеев бросил сумку на заднее сиденье «Форда». Три минуты назад были лишь сожжены мосты.
Теперь же не просматривалась и дорога впереди.
Заехав за плотную шеренгу расположенных за кафе гаражей, Заградский Вратислав Петрович сжег паспорт и водительское удостоверение на имя Пацифеева.
Дороги вперед не было. Было лишь направление движения с разделительной полосой…
* * *Виктория Бородулина аккуратно уложила в пухлое дело несколько протоколов допросов и заперла его в сейф. Взяв со стола сумочку, еще раз окинула взглядом кабинет – все ли выключено, нет ли чего лишнего на столе. Хотя она никогда ничего не забывала, это вошло у нее в привычку. Вика давно поняла одну важную вещь. Можно забыть что-либо в суматохе дня – не сделать звонок, например. Всего и не упомнишь. И необязательно помнить о каждой мелочи отдельно. Просто нужно в конце рабочего дня задержаться на пару минут и подумать обо всем не сделанном за день. Таким образом, вспоминать придется всего один раз.
Она вдруг подумала, что ее шеф Зинченко может завтра запросить дело на проверку, а в нем находятся еще не подшитые и не внесенные в опись материалы. Разноса не будет, но носом прокурор ткнет обязательно.
Взять дело домой и привести в порядок?
Нет, лучше завтра пораньше встать, прийти на работу и все сделать до прихода Зинченко.
– Пока! – кивнула она дежурившему в прокуратуре сержанту милиции.
Сержант улыбнулся ей в ответ и проводил взглядом стройную фигуру. Когда за девушкой захлопнулась тяжелая дверь, он вздохнул и подумал:
«Интересно, она замужем или нет? Завтра прозондирую… Впрочем…»
Сержант еще немного подумал.
«А зачем ждать завтра? У меня под охраной дубликаты ключей от всех кабинетов, а в ее кабинете наверняка можно отыскать ее домашний телефон. И адрес. В ежедневниках всегда пишут домашние адреса и телефоны. Не носит же она с собой ежедневник!»
Сержант проверил помещения. Все правильно, Бородулина вышла последней. Еще немного подождав, он запер входные двери и подошел к узкому шкафу. После самарского пожара было принято решение дубликаты ключей от всех кабинетов сдавать под охрану сотруднику милиции, дежурившему ночью в прокуратуре, и над столом охранников прокуратуры появился этот шкаф, более похожий на пенал. За створками было около трех десятков вбитых гвоздей, на которых висели ключи с жестяными брелоками. Найдя нужный брелок с выбитым номером «24», сержант улыбнулся. Ему не терпелось покопаться в ее столе.
Он уже поднялся на второй этаж, как вдруг вернулся обратно. Поставил телефон на максимальную громкость. Вот теперь – можно идти.
«Если будут спрашивать – почему долго не подходил, скажу, что был в уборной… Нет! Скажу, что делал обход здания».
В кабинете едва заметно пахло туалетной водой. От этого запаха желание пошарить в ее столе только усилилось…
Бланки, бланки… Зачем им столько?
Расческа. Уже ближе…
Зеркало, помада. Сержант вывинтил тубус. Запах…
Он уже забыл, зачем пришел. Его волновал сам процесс.
Ага! Вот и ежедневник!
Сержант раскрыл его на первой странице и скис. Несмотря на анкетный смысл страницы, он не узнал ни ее домашнего адреса, ни телефона. В верхнем углу аккуратным почерком было выведено: «Бородулина В.». Все.
Дальнейший обыск стола ничего не дал.
Сержант разочарованно вздохнул, еще раз понюхал помаду и направился к двери.
Вдруг он резко остановился и взглянул в дальний угол кабинета. Что-то привлекло его внимание, и он некоторое время еще не мог понять, что именно. Наконец понял.
Из замочной скважины тяжелого советского сейфа, пережившего всех прокуроров области, начиная со времен разоблачения культа личности, торчал ключ.
Иногда не помогает даже самое простое правило. Иногда безопаснее вспоминать о каждой мелочи в отдельности, нежели обо всех на пороге кабинета…
Бирка с надписью на сейфе «При пожаре выносить в первую очередь!» предполагала полное уничтожение огнем всего, что находилось в кабинете, ибо сдвинуть этот сейф можно было только бульдозером.
Первое, что попалось на глаза любопытному сержанту, было толстое, листов в двести, уголовное дело. Он напряг зрение, и его губы забормотали в мертвой тишине здания прокуратуры:
– «…по факту убийства гр. гр. Вирта А.В., Милешиной Е.М., Верникова А.С.»
В половине второго ночи он закончил «знакомиться с делом» и перевернул предпоследнюю страницу. Между ней и корочкой дела лежал листок. По мере того, как он углублялся в его изучение, им овладевало странное беспокойство. Наконец он захлопнул дело и задумался.
Разницу между понятиями «преступление светлое» и «преступление темное» он знал. Первое – с установленными злодеями, второе – с не установленными. В «изученном» им деле отсутствовали какие-либо фамилии подозреваемых. Это давало основание предполагать, что преступление «темное». Опера их называют «темняками». Но вот последний, исписанный убористым почерком и не подшитый в дело лист в одну секунду превращал преступление «темное» в преступление «светлое».
Из головы сержанта милиции Шумерова мигом испарились мысли о симпатичной девушке. Наружу рвался только один вопрос.
СКОЛЬКО?
Сколько денег ему, сержанту Шумерову, может дать человек, указанный в документе, за то, что он передаст ему этот документ?
Судя по фамилии и содержанию листка, он даст сержанту Шумерову много денег.
Сержант взял в руку листок и подошел к копировательному аппарату. Поскорей бы тот нагрелся, мать его!..
Ш-ш-ш. Ш-ш-ш.
Вот она, еще теплая копия.
Дело – в сейф, ключ – в скважину, второй – на место, в шкаф, на гвоздь под номером «24».
Копия еще не остыла и приятно грела тело под рубашкой.
* * *– Откуда я знаю, сколько времени мне нужно? – удивился Макаров, исключив в вопросе излишнюю эмоциональность.
Копия еще не остыла и приятно грела тело под рубашкой.
* * *– Откуда я знаю, сколько времени мне нужно? – удивился Макаров, исключив в вопросе излишнюю эмоциональность.
Исключив – потому что он стоял в кабинете начальника ГУВД перед его хозяином. Саша знал, что придет срок и этот момент настанет. Он больше расстраивался не из-за того, что Смыслов «драл» его за каждое раскрытие, над которым работал начальник «убойного отдела», а из-за бессмысленности этих вызовов к себе. От таких накачек не менялось ничего, лишь добавлялось нервозности в работе. Смыслов ничего не предлагал и не советовал. Он задавал риторические вопросы и требовал дать на них четкие ответы.
Его вопрос сейчас: «Сколько вам нужно времени, чтобы вы задержали маньяка?» по своему образу, подобию, а также смысловому содержанию был абсолютно адекватен вопросу: «Когда Жириновский выступит в Думе с инициативой принятия закона о запрещении месячных у женщин РФ?».
– Вы отвечаете, как постовой милиционер! – Смыслов бросил очки на стол. – А меня Москва долбит: когда? когда? когда? Мне что, тоже так отвечать – «откуда я знаю»?!
– Товарищ генерал-майор, Москве станет легче, если я скажу – месяц?
– Ме-е-ся-яц?!
– Я только предположение высказал…
– Ты знаешь, куда пойдешь работать со своими предположениями?! Опером в райотдел!
Дальше все шло по известному Макарову сценарию. Ему был гарантирован карьерный скачок с назначением на должность инспектора по делам несовершеннолетних или опера по борьбе с угонами автотранспорта. У Смыслова, очевидно, именно эти должности являлись показателем того, как низко может пасть сотрудник милиции. Сначала Александр думал, что в молодые милицейские годы Смыслова кто-то из этих служб перешел ему дорогу. Каково же было удивление Макарова, когда он, будучи командированным во Владивосток, откуда и был назначен на должность начальника ГУВД Слянской области Смыслов, сидя за стаканом с местными операми, узнал, что в молодости Смыслов был и инспектором ИДН, и опером по угонам. Таким образом, генерал подчеркивал, что восстал, как птица Феникс, из пепла, а если проще – вылез из грязи в князи. Макарова сия чаша миновала. Он работал в уголовном розыске на линии раскрытия общеуголовных преступлений, а потом – на линии «тяжких». Смыслов хотел кинуть ложку дегтя в бочку меда Макарова. Мол, не забывай, кем ты можешь стать, ежели я сменю милость на гнев.
Спор с генералом ГУВД приравнивался по смыслу к рубке топором бронзового памятника, поэтому, когда начальник опять «отправлял» его на новые должности, Макаров лишь молчал и рассматривал узор ковра под ногами. По его подсчетам, «распятие» должно было закончиться через несколько секунд вопросом:
– Когда я увижу реальные результаты?
И ответом Макарова:
– Полагаю, на следующей неделе доложу вам о результатах.
И хотя более неопределенный ответ придумать невозможно, Смыслов успокаивался и поднимал со стола брошенные в начале разговора очки.
Однако окончание этого разговора несколько отличалось от всех предыдущих. Смыслов после заключительной фразы Александра вдруг опять снял очки и, поморщившись, как от зубной боли, посоветовал:
– И брось ты эти версии с причастием воров в законе к такого рода преступлениям…
Макаров опешил.
– Не понял?..
– Все ты понял. Оставь в покое головной воровской корпус. Ты не того уровня. Не ты на них сыпал пыльцу девственности, не тебе и сдувать. Ищи настоящего убийцу. Каждый день будешь докладывать мне лично. Понял?
– Понял. Не сдувать с воров в законе пыльцу, докладывать вам лично.
Смыслов зло посмотрел на Макарова:
– Иди.
– Есть.
В дверях Александр обернулся.
– Виктор Сергеевич, а с чего вы взяли, что в деле каким-то образом звучало имя хоть одного вора? Я никаких бумаг не писал, с делом я знакомился, там ничего нет про «законников». Я что-то не пойму…
– Не врубай дурака, Макаров. У тебя своя информация, у меня своя. Все, свободен.
Саша в полном недоумении прошел весь коридор третьего этажа.
«Никто из моих проболтаться не мог. Зинченко? Глупость несусветная! Старик не из продажных. И кого он считает полным дебилом, так это Смыслова. Исключено! Бородулина? Черт!.. Может быть. Девчонка неопытная, ей и сознательную гадость делать не нужно, просто позвонит какой-нибудь Смыслов, она в разговоре и ляпнет. Не корысти ради, а пользы для. Сейчас разберусь со своими, а там и в гости к прокурорским работникам можно будет съездить. Что-то мне все это перестает нравиться…»
Глава 12
Вербин, уже привычно ориентируясь в обстановке, достал из буфета рюмки и поставил на прикроватный столик. С хрустом свинтив пробку с бутылки азербайджанского коньяка, разлил. Как обычно, себе – на палец, старику – полную. Поскольку рюмки были тридцатиграммовые, Вербин не чувствовал угрызения совести из-за того, что спаивает пожилого человека. Этот пожилой человек пил не пьянея. При этом он еще и укорял Вербина в скупости.
– Что-то, Серега, ты не слишком меня жалуешь в последние дни, – жаловался Муромов. – Начал с «Арарата», а заканчиваешь азерботским пойлом.
– Да ладно вам! – возмутился оперативник. – «Пойло»… Я себе такое пойло на день рождения не позволяю.
– Ты бы вместо этой «конины» бутылочку белой прихватил. А, Серега?
– Не пойду никуда! – запротестовал Вербин. – Поговорим, там видно будет. Я, между прочим, при исполнении.
– Ну, с богом… – Ветеран от науки опрокинул содержимое рюмки в рот и дернул кадыком. – Подай-ка лимончик…
«Точно, алкаш, – мысленно согласился с Макаровым заместитель. – Причем – конченый. Как он столько лет прожил и не кашляет?! Это ж с ума сойти! Тут лишнюю рюмку раз в месяц переберешь, потом три дня, как замороженный! Ну, алкаш, попробуй мне опять пургу мести!»
Вербин с яростью выплеснул коньяк в рот. Пережевывая лимон и судорожно корчась от кислоты, он положил на кровать алмаз.
– Дед, что это за камень?
– Где ты его взял?
– Еще налить?
– Давай.
Не желая больше глядеть на движения иссохшего кадыка, Вербин отвернулся. Подождал и повторил вопрос.
– Не могу сказать точно, тут нужен специалист с чемоданом своих причиндалов, но в свете последних наших разговоров смею предположить, что это один из камней моего деда.
– То есть точно сказать не можешь?
– Как я могу сказать точно, если ни разу в жизни не видел бриллиантов деда Владимира?
– И все-таки за что вас хотели убить?
– Я устал, – вдруг заявил осовевший Муромов. – Мне нужно отдохнуть перед написанием очередной главы мемуаров.
Вербин поморщился и тоскливо посмотрел в окно. Он почувствовал непреодолимое желание взять старика двумя пальцами за шею, пригнуть к кровати и не отпускать до тех пор, пока тот не сознается, что в этой жизни он – пустое место. Идет драгоценное время, а Вербин тратит его на бестолковые разговоры со стариком. Ладно бы просто голову морочил, но он еще и пытается составлять график общения. А его древнее бормотание нужно непременно на карандаш, и обязательно – под роспись.
И тяжким грузом висели три… нет, Сашка прав, наверное, четыре «темняка» без перспектив. Четыре загубленные жизни.
Сергей встал и подошел к балкону, с которого недавно свисал, как окорок на складе, убийца-недоучка.
– Ну, ладно… Их бин пошел домой.
– Простите? – не понял Муромов.
– Ничего. Это я так, о своем. Желаю успехов в напряжении памяти при написании муромаров.
Вербин оторвался от окна и направился к двери.
– Сереженька, когда придешь в следующий раз? – с неподдельным интересом поинтересовался доктор. – Мне здесь одному боязно. Моей жизни, как я понял, угрожает опасность, а я совсем один в квартире. Кстати, мне нужно будет ни в коем случае не забыть отразить это в последних главах работы…
– Советую убрать все подушки. Впрочем, сейчас делают проще – вязальную спицу в ухо. Вскрытие покажет.
– Что ты такое говоришь, Сереженька?! – засуетился старик. – Выстави ко мне охрану!
– Я вам что, начальник федеральной службы охраны, что ли? – Вербин, выходя, громко хлопнул дверью.
Из глубины лестничной клетки навстречу ему шагнули двое молодых оперуполномоченных из «уголовки» района. Квартира Муромова была под круглосуточным наблюдением и охраной.
– Мужики, – Вербин достал сигарету и прикурил, – стеречь этого хрена, как невесту лучшего друга в последнюю ночь перед свадьбой. Если поймете, что вашей или его жизни угрожает опасность, стреляйте без всяких разговоров. Впрочем, что я вам говорю банальные истины? В школе милиции хорошо учились?
Услышав положительный ответ, Сергей удовлетворенно кивнул головой и стал спускаться вниз.
Сам он, очевидно, в той же школе учился не очень хорошо, так как не усвоил одного важного правила: когда спускаешься по темной лестнице, внимательно смотри вниз и по сторонам. Между лестничными пролетами первого и второго этажей Вербин почувствовал мощный удар по голове, и на него опустилась темнота…