— Надо же! — удивился Мальгин. — Ты и по пословицам спец?
— Каков хозяин, таков и слуга.
— Что ж, спасибо за комплимент… слуга. Как думаешь, он пойдет извиняться?
— Шуман? Вряд ли. Его родословная видна насквозь: самолюбие, спесь и наглость.
— Кто-то же его воспитал такого! Ладно, посмотрим, найти его я всегда смогу. Поехали в институт, что-то мне тревожно.
Мальгин беспокоился не зря. За время его отсутствия в институт поступили трое молодых парней с травмами черепа: то ли баловались с ручным управлением скоростного куттера, то ли не сработал инк машины, но она на скорости в двести сорок километров в час врезалась в ограждение орбитального лифта. Девушка, летевшая с ними, погибла сразу, а они еще жили — при поддержке аппаратов «Скорой помощи».
И Мальгин без лишних слов помчался готовиться к операции.
Только к вечеру стало ясно, что из троих выживут двое, третий из шока так и не вышел — у него было обширное повреждение лобных долей мозга, наступил церебральный паралич.
Хотя Климу помогали Заремба и еще трое нейрохирургов-клиницистов, устал он зверски, что усугублялось еще и отсутствием полноценного питания: оторваться от операции он не мог, а есть хотелось все сильней. Истощенный борьбой на два фронта: с внешними обстоятельствами, требующими абсолютной точности решений, жесткого напряжения всех душевных сил и знаний, и с внутренними побуждениями, Мальгин принял душ и еле дополз до институтской столовой, где съел две порции обеда, не обращая внимания на подшучивание осоловелого Зарембы. Молодой хирург не столько ел, сколько говорил — и на нем сказывались перевозбуждение и усталость, но в конце концов наступил момент, когда Мальгин насытился и едой и компанией.
— Иван, — проникновенно сказал он, с сожалением отрываясь от стола, — у Пруткова есть замечательный афоризм насчет фонтана. У меня от тебя голова болит.
— Если голова болит, значит, она есть, — изрек Заремба и выставил вперед ладони, заметив, какое впечатление произвела его шутка на Мальгина. — Все, все, не буду, а то в лягушку превратишься — если судить по взгляду. Кстати, как ты умудряешься работать со скоростью инка? Пирогов сегодня трижды во время операции не успевал за тобой переносить фокус сканера.
— Не заметил.
— Ну-ну, — пожал плечами Иван, с любопытством ожидая продолжения. — Ты уже всю информацию из «черных кладов» перекачал в оперативную память или нет? Поделись впечатлениями.
— Рано, — отрезал Мальгин, почувствовав беззвучный толчок в голову: кто-то пси-позвал его, знакомый и большой. Аристарх. Причем не издалека — где-то рядом.
Заремба разочарованно отодвинулся, и в этот момент в столовую вошли Железовский и Ромашин.
— Вот он где, герой нашего времени, — добродушно пошутил Ромашин. — Аристарх вычислил вас безошибочно, Клим.
— Где же еще его можно найти, кроме столовой, — пророкотал своим роскошным басом математик, подмигивая хирургу.
— Можно подумать, что ты иначе решаешь проблему питания, — сказал Мальгин, отвечая иронией на иронию. — Чтобы питать такие мышцы, надо в день съедать по два слона.
— Не обязательно, — ухмыльнулся Железовский. — Достаточно получасовой электроподзарядки. Хочешь научу?
— Научи, — с недоверием взглянул на Аристарха Клим.
— Только, ради бога, не здесь, — поспешил вмешаться Ромашин. — Клим, надо поговорить, есть проблемы.
— Тогда поднимемся ко мне наверх.
Заремба хотел было поучаствовать в беседе, но Мальгин выразительно покачал перед его носом пальцем, и молодой хирург вынужден был оставить компанию.
В уютном кабинете Мальгина они расселись по креслам, подогнав их по фигурам, и первым делом выпили по стакану березового коктейля: березовый и черносмородиновый сок, несколько капель лимонного, рябинового и мятного и газ. Железовский присмотрелся к изящному кокосу Мальгина, в глазах его зажглись насмешливые огоньки.
— Харитон, — сказал вдруг инк климовского костюма, так что тот вздрогнул: хирург ни о чем его не спрашивал и реплик не ждал.
— Ты что? — мысленно спросил он, ощущая постороннее пси-давление: будто ветер подул через голову.
— Он спросил, как меня зовут, я ответил, — флегматично отозвался Харитон.
— Почему же я не услышал тоже?
— Потому что моя передача потоньше, — раздался в голове Мальгина характерный, как удар гонга, пси-голос Железовского, сопровождаемый трассами желтых вспышек «перед глазами». — Ты должен был почувствовать только фон, резонансный «хвостик».
Мальгин кивнул. Математик, довольный эффектом, засмеялся — словно загрохотали камни, скатываясь в пропасть.
— Может быть, перейдем на звук, джентльмены? — вежливо осведомился Ромашин.
Железовский и Мальгин подняли вверх ладони, пальцы которых засветились вишневым накалом, будто раскаленные стальные прутья, а потом между ладонями проскочила с шипением синяя искра, — и свечение погасло.
— Поздравляю, мастер, — ухнул Железовский. — Кое-чему ты научился. А как насчет пси-блока?
— Попробуй пробить.
Оба замолчали: один пытался закрыть мозг от прослушивания, другой проникнуть за барьер защиты.
Лоб Мальгина заблестел от пота, а чудовищные мышцы Железовского напряглись так, что, казалось, лопнет кокос.
— Ну-ну, вы поосторожней, — забеспокоился Ромашин, до которого эхо схватки докатилось в виде всплесков шума. — Еще поломаете мне чего-нибудь ненароком, я не интрасенс, блоки ставить не могу.
— Годится, — сдался наконец математик. — А это сможешь?
Он сжал хрусталитовый стакан в кулаке, превратив его в тонкий беловатый стержень. Прежнюю форму стакан после этого не приобрел, хотя Ромашин знал, что по прочности и упругости хрусталит не уступает своему родственнику, знаменитому кевлару. Мальгин повторил его движение.
— А так?
Аристарх сел спиной к столику и вдруг сделал стремительный выпад рукой назад, по графину с коктейлем. Рука его не дошла до графина буквально миллиметр — графин даже не шевельнулся, хотя Клим наклонился, чтобы поймать его. Ромашин цокнул языком — оценил.
Мальгин развернул кресло, прикинул расстояние, скорость удара, путь руки по инерции после резкой остановки руки и… графин слетел со столика и врезался в стену. Снова «загрохотал камнепад» — смех Железовского.
— Малость не рассчитал.
Клим сконфузился. Математик назидательно поднял палец.
— Главное отличие интрасенса от нормального хомо не в физической силе, выносливости, скорости движений и так далее, а в точности дозировки мышечных усилий.
Теперь засмеялся Ромашин.
— Сколько еще в вас обоих детства. Ну ладно, Аристарху всего двадцать шесть лет, проявления мальчишества ему по возрасту положены, но тебе-то, Клим, уже тридцать четвертый.
Железовский порозовел, пряча за бесстрастностью недовольство собой, чувство вины и желание выглядеть человеком, внушающим уважение. Мальгин остался спокойным, не видя в своем поведении ничего особенного.
— Возраст — не гарантия опыта и мудрости. Недаром древняя пословица говорит: не спрашивай старого, спрашивай бывалого. Итак, что за проблемы перед нами?
— Шаламов, — сказал Ромашин, не отвечая на колкость хирурга; он тоже знал себе цену. — Вернее, его поиск. Время от времени он появляется на Земле, косвенные факты подтверждают это.
— Его подарки Купаве?
— Не только. Лютый видел у Горловины «глазастого» орилоунского фантома, которого потом наблюдали на Земле, а если помните, «глазастый» все время сопровождал Шаламова.
— Прямых доказательств этому нет.
— Их засекали вместе не один раз, это настораживает. Кстати, «глазастого» — безопасники дали ему имя «Аргус-2» — наблюдали и на Меркурии после образования «сферы Сабатини».
— Очень интересная штука, — пробасил Железовский. — Я имею в виду «сферу». Количество уровней смысла не поддается расчету, я пробовал. Видимо, это и в самом деле провал с бесконечным числом измерений, причем очень опасный.
— Из чего ты сделал этот вывод?
Аристарх молча ткнул пальцем в грудь, что означало: чувствую.
Ромашин некоторое время взвешивал его жест и слова, кивнул.
— Да, мне этот эйнсоф тоже не нравится. Дверца в иные миры, может, и открылась, но не для нас. Значит, надо искать новую. Что скажет математик?
Железовский, вырабатывающий привычку сидеть неподвижно, покачал головой, так, что вздулись бугры мышц у основания шеи. Он оставался единственным «непрозрачным» человеком для гипервидения Мальгина, то есть не делился на цветные фантомы спектра биополей, отражающего характер.
— Вход в систему орилоунского метро есть, но рассчитать его местоположение я не смог. Слишком много параметров надо анализировать. А точек соприкосновения нашей системы метро с орилоунской нет.
Ромашин не смог сдержать разочарования.
— Вы уверены, Аристарх? Ведь это приговор.
— Я не столь категоричен в выводах и продолжаю работать. Вы знаете, на что похожа сеть нашего метро? На космогонические построения каббалы: дворец с пятьюдесятью дверями, сорок из которых распахиваются на четыре стороны света и открываются одним ключом, девять ведут вверх и одна — неизвестно куда. По преданиям, вошедшие в нее не возвращались. Так вот у системы метро есть такая «дверь», математически я ее вычислил, но физически определить не могу. — Железовский поморщился, упрямо боднул лбом воздух. — Но найду!
Взгляд Ромашина говорил: дай бог нашему теляти… — но вслух он сказал бодро:
— Что ж, подождем. Вполне может случиться, что безопасники засекут Шаламова первыми, и наши приготовления окажутся ненужными.
Железовский вспыхнул, он понял смысл недосказанного, но Мальгин передал ему пси-импульсы: «Спокойнее», — и математик ничего не сказал, хотя и обиделся.
И в этот момент по-птичьи запел вызов: у Мальгина видео всегда щебетал голосами разных птиц; на этот раз это был щегол. Клим включил прием. Из развернувшегося виома на них смотрел невозмутимый Майкл Лондон, одетый в странный малахитовый балахон, по которому то и дело прокатывалась волна зеленого свечения.
— Салют, камрады. Времени у меня нет, поэтому обойдусь без предисловий. Не ищите Шаламова, это бесполезно. И даже опасно. Вам не удастся снять с души груз вины, Игнат, как вы надеетесь, а вам, Клим, не удастся его вылечить, как ни прискорбно.
Сидящие за столом переглянулись. У каждого мелькнула одна и та же мысль: откуда Майклу известно, что предмет их беседы — Шаламов? Но все они знали цену словам вообще, а Лондона — в особенности.
— А если мы попросим вылечить его… Вершителей? — спросил Мальгин тихо.
Лондон едва заметно улыбнулся.
— До Вершителей еще добраться надо, вы даже представить себе не можете, кто они и где обитают. Но вот вопрос: надо ли это самому Шаламову? Станет ли он счастливее от того, что вы его… вылечите?
Молчание, повисшее в воздухе, нарушил Ромашин.
— А что значит «искать Даниила опасно»?
Лондон вздохнул, уголки губ его опустились.
— Да в самом прямом смысле. Он не хочет ни с кем встречаться и каждую такую попытку воспримет как посягательство на свободу. Оставьте его в покое и безопасникам передайте. Боянова энергичная и умная женщина, я ей симпатизирую, но и она не застрахована от ошибок и стереотипов. А Шаламов… — Лондон грустно оглядел компанию. — В настоящий момент он очень далеко отсюда, и во времени, и в пространстве. Он тоже кое-что ищет, и я от всего сердца желаю ему это найти.
Изображение бывшего начальника отдела безопасности пропало, причем своеобразно: сначала волосы, нос, губы, уши, руки, потом шея и последними — глаза и сияющий зеленый балахон.
Виом погас.
Железовский шумно выдохнул: он был весь красный и взмокший от внутренних усилий. Поймал взгляд Мальгина.
— Я попытался «достать» его, определить, откуда звонит, но в Системе его нет, это точно.
— Тогда откуда же он звонил, да еще так чисто?
— Не знаю. Есть одно соображение… — Аристарх пошевелил пальцами. — Надо обсосать.
— Так что будем делать, камрады? — учтиво, спокойно и даже радостно осведомился Ромашин.
Глава 4
На черном фоне фиолетовый овал казался не то окном, не то отверстием колодца, если глядеть из него вверх. И вот в этом окне появился зеленоватый блик.
— Он! — прошептал один из парней, коренастый, с шапкой вьющихся волос.
Его сосед, мускулистый, широкоплечий, в сером кокосе с полной экипировкой спейсмена, не пошевелился. В руках он держал странный трехтубусный аппарат с окуляром и двумя сеточками антенн. Аппарат назывался «триай» и предназначался для локации «пакетов» биополей, а по сути — для обнаружения людей под землей в аварийной ситуации. В данном случае он понадобился ради другого дела — для выявления интрасенса. Излучаемые интрасенсами «пакеты» био- и пси-полей не только были на порядок мощней, чем у остальных, нормальных людей, но и отличались по спектру, поэтому выделить интрасенса из толпы с помощью «триай» не представляло труда.
— Повернул, — сказал третий член группы. Всего в куттере, прятавшемся в кроне роскошного вяза, находились семь человек.
— Это он, не ошибаетесь? — разжал тонкие губы четвертый, сидевший со сложенными на груди руками.
— Судя по спектру — он, — проговорил мускулистый, не отрываясь от окуляра. — Билл, вам пора.
Двое парней молча выпрыгнули из куттера и канули в темноту, как в воду: на них были надеты индивидуальные антигравы.
— Махмуд, пощупай его датчиками с высоты, — приказал мускулистый. Командовал операцией он, и ему это нравилось.
— Уже, — прозвучал в кабине картавый голос. — Одет в обычный кокос, металл отсутствует, значит, ни оружия, ни антиграва нет, а летать без аппаратов интрасенсы пока не могут. — Неведомый Махмуд хохотнул.
— Умар, твоя очередь.
Куттер покинула еще одна пара.
— Не нравится мне это, — презрительно оттопырив губу, заговорил молчавший до сих пор седьмой член группы, громадный, с мощными округлыми плечами и выпуклым животом. — Из «дракона» я снял бы его первым выстрелом с любого расстояния.
— Из карабина любой сможет, — равнодушно сказал тонкогубый. — В том-то и дело, храбрый наш Бака, что нам нужно точно знать возможности интрасенсов в рукопашной схватке, не каждого из них можно застать врасплох, стреляя издалека.
— Он вошел в квадрат, — доложил мускулистый, оглядываясь. — Хорошо, что не меняет привычек.
— Пошли и мы.
Куттер плавно скользнул вверх, и все его пассажиры взялись за бинокли, сочетавшие в себе фотоэлектронные умножители и аппараты ночного видения.
Тот, за кем они следили, спокойно шел вдоль речного обрыва: справа река, слева склон горы, над которой вставало сияние близкого ночного города. Ганс Варлиц, возвращаясь домой с дежурства (Меркурий, Венера, спутники Юпитера — пси-геологи требовались всюду), всегда совершал пешую прогулку от метро до своей жилой зоны в Арнебурге. Тропинка по-над обрывом Эльбы длиной в двести метров была единственным на всем пути местом, закрытым от вероятного наблюдения и удобным для засады.
Перепрыгнув двухметровый ручей, с шумом скатывающийся в реку, Варлиц вдруг остановился, к чему-то прислушиваясь. Посмотрел назад, вверх, шагнул вперед и снова остановился. Лицо и руки его вдруг засветились, как раскаленное стекло, в полумраке это выглядело особенно эффектно.
— Почуял! — пробормотал тонкогубый.
И в тот же момент перед Варлицем выросли три фигуры, словно чертики из-под земли. Сзади вышли из-за валунов еще двое. И время будто остановилось: все действующие лица застыли на какое-то мгновение. А потом один из парней, преградивших путь интрасенсу, в прыжке ударил его ногой в голову — он, как и все в первой группе, был профессиональным бойцом одной из школ кэнкон, искусства борьбы, основанного на знании усовершенствованных приемов старинных видов рукопашного боя: тэквондо, карате, самбо, ши-кай и других. Однако удар не достиг цели, как и серия последующих: реакция Варлица превосходила возможности мастеров, он успевал отклоняться, избегать контакта, уходить от ударов. Временами его движения становились столь стремительными, что он «размазывался» в полосу розоватого свечения. А затем, когда к троим подсоединились остальные члены засады, Варлиц начал отвечать на удары, и бой через полминуты прекратился: обороняющийся в прошлом был медиком и хорошо знал расположение нервных центров человеческого тела.
— Борис, твоя очередь! — бросил мускулистый в усик рации.
Сверху на узкую тропинку между обрывом и россыпью камней, ставшую ареной схватки, упали еще двое мужчин в защитных масках, держа в руках черные пистолеты с толстыми дулами. Дважды коротко прошипели трассы ампул, впиваясь в тело Варлица, лопнули с тихим треском, расплываясь облачками газа. Интрасенс присел и, не отвечая нападающим, метнулся по тропинке вверх, каждым прыжком преодолевая четыре-пять метров.
Двое сменили оружие: теперь у них были пистолеты, стреляющие иглами мгновенного усыпления. Но и они не остановили бегущего.
Сверху на него упала сетка-ловушка из прочнейшего форсита, однако Варлиц выпутался из нее гибким змеиным движением, будто все его кости и суставы стали пластичными и скользкими. Вторая сетка также не задержала его, упав на пустое место.
— Уйдет, — хрипло проговорил великан.
— Марс! — резко сказал тонкогубый.
Мускулистый рванул куттер с места, доставая с сиденья рядом приготовленный на всякий случай пистолет необычной формы с алым светящимся окошечком на тыльной части.
Варлиц заметил аппарат и сориентировался правильно, метнувшись с обрыва вниз, в реку, в гигантском прыжке, но руководитель группы уже поймал его в сектор поражения цели и вдавил гашетку. Траектория прыжка интрасенса сохранилась, но скрылся он за обрывом уже не сгруппировавшимся атлетом, а безвольной куклой. Послышался всплеск, и наступила тишина.