Вывеску на фасаде украшало триединое изображение Винни-Пуха, страстно обнимаю-щего бочонок с медом, медвежонка Умки, облизывающего эскимо на палочке, и безымянного бурого мишки, волокущего на горбу берестяной короб с пирогами. На короб какой-то веселый активист прилепил листовку партии «Единая Россия», увеличив медвежью популяцию на вывеске сверх заявленного.
– Уронили мишку на пол, оторвали мишке лапу, – мрачно напророчила Ольга Павловна, впрочем, вовсе не имея в виду перспективы конкретной партии.
Она толкнула дверь, глухо звякнувшую колокольчиком-бубенчиком, и вошла в магазин.
Сонная дева на единственной кассе скучно взглянула на нее мутноватыми очами с поволокой и нелюбезно предупредила:
– Через десять минут закрываемся. Короткий день!
– Короче, Склифосовский, – так же нелюбезно молвила Оля, ныряя в узкий лабиринт заставленных товарами стеллажей.
На полке с бакалеей она нашла бутылочки с уксусной кислотой, точно такие же, как та, что не в добрый час попалась в руки Елке. На стеллаже с минералкой без труда разыскала поллитровку «Чистой ключевой», отличавшуюся от бутылки с кислотой только бумажной этикеткой. Немного подумав, она отклеила этикетку «Кислота уксусная пищевая 70 %» и с двумя бутылочками в руках встала в очередь к кассе.
Судя по выглядывавшим из-под пальто и курток пижамам и халатам, очередь состояла главным образом из пациентов больницы. Недорогую «Чистую ключевую» брал каждый второй. Когда подошла очередь Ольги, сонная кассирша без раздумий пробила две одинаковые бутылочки, на одной из которых была этикетка с изображением голубого фонтанчика, как единую покупку: «Чистая ключевая» – две шт.
Оля кивнула собственным мыслям – эксперимент удался, – рассовала живительную влагу и смертельную отраву по карманам пальто и пошла в больницу.
В отделение ее не пустили.
Постукивая ногой и прикусив губу, Оля огляделась.
На подоконнике лестничной площадки по-прежнему стояли пустая бутылочка «Чистой ключевой» и полная жестянка окурков.
Ольга Павловна перебросила на живот сумку, фасон которой язвительный братец Костик называл «Мечта почтальона». Красотой и изя-ществом эта ручная кладь действительно не блистала, зато была практичной и вместительной, как лыковый короб того же медведя.
Раскопав в недрах своей сумы чистый полиэтиленовый кулечек, Оля аккуратно поместила в него взятую с подоконника бутылку. Затем она бестрепетно вырвала двойной лист из доселе священного талмуда – толстой тетради с поурочными планами – и в старательно свернутый бумажный фунтик пересыпала окурки из банки.
– Эй, девушка, вы это куда? – возмутился одинокий курильщик, лишившись пепель-ницы.
– Туда! – неопределенно ответила Оля.
Она как крышкой накрыла богатую россыпь окурков жестянкой, завернула бумажные лепестки, спрятала фунтик в сумку и, покосившись на курильщика, сварливо добавила:
– Минздрав уже устал предупреждать! Вот-вот начнем наказывать.
На выходе с территории горбольницы под елкой прятался еще один курильщик. Машинально продолжая взятую на себя роль добровольного представителя Минздрава Предупреждающего, Оля пристально посмотрела на завивавшийся колечками в морозном воздухе дымок и укоризненно покачала головой. Поначалу это никакого действия не возымело, но едва лишь она отошла на несколько метров, как из-за дерева выдвинулась крепкая мужская фигура в черном.
Если бы на пути к троллейбусу, которого она устала ждать, а потом к автобусу, в который она не сумела втиснуться, Ольге Павловне пришло в голову оглянуться, она бы увидела, что мужчина в черном следует за ней как привязанный.
– Молодец, рядовой Топтыгин! Выражаю тебе, брат, благодарность с занесением в личное тело!
С этими словами Андрей затолкал скрюченную грабельками пятерню в густой медвежий мех и хорошенько почесал зверя за ухом.
Ваня Пух довольно фыркнул и сделал попытку завалиться на спину, чтобы подставить под хозяйскую руку более обширные территории своего личного тела.
– Но-но, я не давал команду «Вольно!»
Андрей с трудом удержал поводок, не позволяя мишке бухнуться на тротуар, покрытый серым месивом из специально насыпанного дворниками песка и самопроизвольно насыпавшегося снега. Заново вычесывать медвежью шкуру ему не улыбалось.
На мишкину красоту и без того было потрачено целое утро, которое Андрей вполне мог бы провести и с бо́льшим удовольствием. Он предпочел бы подольше поваляться в постели, листая новый детективчик Сергея Пушкова – образцовое мужское чтиво с четко выдержанной пропорцией мордобоя и секса – один к четырем. Каждая пятая страница позволяла брутальному читателю расслабиться душой и телом, тогда как предыдущие четыре вынуждали его бессознательно стискивать кулаки, напрягать пресс и поигрывать бицепсами. Регулярное чтение романов Пушкова вполне могло заменить собой посещение тренажерного зала.
Вместо этого Андрей с Ваней Пухом спозаранку играли в «причесалочки» – оригинальную подвижную игру с элементами догонялок, пряток и принудительных парикмахерских работ. Затем Андрей перешивал обтрепавшуюся мишуру на парчовом кокошнике и мягкой тряпочкой полировал небьющиеся елочные шары, призванные изобразить собою сверкающие серьги. В новогодние дни Ваня Пух имел наибольший коммерческий успех в роли Снегурочки.
Свободной от поводка рукой Андрей с удовольствием погладил с трудом уместившийся в кармане дедова тулупа увесистый мешочек. Исторически это был его собственный носок, почти новый, но каким-то чудесным образом утративший пару. В носочном мешке-кошельке бренчали монеты, щедро пожертвованные благодарной публикой очаровательной мохнатой снегурке. Купюры, которых, к счастью, зрители тоже насыпали немало, Андрей заботливо сложил в свой бумажник. Он предвкушал вкусный ужин и тихий спокойный вечер на троих с медведем и телевизором.
Оставив позади бульвар с гуляющим народом, Малинин и его четвероногий друг проходными дворами шагали к машине, оставленной далеко за пределами пешеходной зоны.
В паре кварталов от центра было пусто и тихо, лишь изредка встречались более или менее шумные группы граждан с нетвердой походкой и осунувшимися лицами. Ваня Пух в парадном кокошнике неизменно вызывал оживление в массах, поэтому утомленный Андрей нарочно выбирал переулки потемнее и поглуше.
Короткий беспомощный визг, донесшийся из подворотни прямо по курсу, он в первый момент отнес на счет очередной компании, решившей в паузе между переменами блюд порезвиться и освежиться игрой в снежки. За визгом озорницы, по идее, должен был последовать хохоток шалуна, но вместо этого прорезался голос, призывавший на помощь.
Ваня Пух искательно пошевелил носом и ускорился. Малинин, напротив, сделал попытку остановиться и рявкнул:
– Сидеть!
Но, поскольку Ваня его не послушался, он поехал за ним на поводке, как на буксире.
Внутренний голос Андрея озвучил несколько совершенно непарламентских выражений.
Определенно, тихий спокойный вечер откладывался.
Ольга слишком поздно поняла, что мужчина в черном идет именно за ней. Погруженная в свои мысли, она не обращала внимания на шуршание снега за спиной, пока шаги преследователя не усилило гулкое эхо в подворотне. Только тогда Оля оглянулась и, увидев на фоне более светлого двора угольно-черную фигуру самых угрожающих очертаний, испуганно взвизгнула и бросилась бежать.
– Ку-да?!! – безмятежно удивился ее преследователь.
У него был веселый людоедский бас.
«Куда, куда вы удалились, весны моей златые дни?» – крайне некстати вспомнилась Ольге Павловне незабываемое, пушкинское.
Время года действительно было совсем не то, и серебряный зимний вечер отомстил за себя, подложив размечтавшейся о золотых весенних днях Ольге Павловне большую свинью.
Поскольку природа частенько бывает обманчива, большая свинья имела вид маленькой заснеженной канавки. Оля споткнулась и полетела носом в сугроб, но в последний момент вспомнила о фунтике с окурками, раздавить который не хотелось бы, и приземлилась на прямые руки, оказавшись в классической стойке для отжимания от пола. Растопыренные розеткой пальцы утонули в сыром снегу и моментально закоченели. Увесистая торба закачалась под животом, как тяжелое вымя.
– Ну, что? Познакомимся, красавица? – пугающе нависнув над Олей, любезно предложил жизнерадостный людоед.
«Красавица, спортсменка, комсомолка!» – промелькнуло в смятенном мозгу потенциальной жертвы.
– На помощь! – поставленным учительским голосом вскричала она.
– Тихо, тихо! – всплеснул руками людоед.
– Стоять! – донеслось со двора.
Людоед оглянулся. Спортсменка-красавица, не меняя позы, повернула голову и, часто моргая, посмотрела на оформленный четким полукругом свет в конце туннеля.
Сквозь теплое золотое сиянье эффектно прорвался косматый черный зверь.
Сквозь теплое золотое сиянье эффектно прорвался косматый черный зверь.
– Что за черт? – удивился людоед.
Оля молча помотала головой, возражая: у черта никак не могло быть сверкающего нимба над головой.
Как это часто бывало, она оказалась права.
Быстро приблизившись, неправильный черт оказался небольшим медведем в парчовом кокошнике, волокущим за собой Деда Мороза в потрепанном тулупе.
Рождественской благодати в этой парочке не было никакой!
Ездовой медведь скалил зубы, как макака, и рычал, как трактор. Дед Мороз ругательно гудел и воинственно размахивал на редкость миниатюрным мешком. Судя по размеру, в нем были подарки для лилипутов.
А вот подарков для людоедов, судя по всему, у этого конкретного Дедушки не было.
Изящной глиссадой обогнув закаменевшую, как садовая скамейка, Ольгу Павловну, неправильный Дед Мороз с размаху стукнул ее преследователя лилипутским мешком с подарками, и людоед беззвучно полег рядом с собственной несостоявшейся жертвой.
Ольга, впрочем, этого уже не увидела, потому что ее атаковал медведь.
Ваня Пух приветственно облизывал знакомое лицо, не обращая внимания на то, что целует уже обморочно спящую красавицу-спортсменку.
– Здрасте, приехали! – воскликнул Мали-нин и отпустил поводок своего ездового медведя.
В третий раз за три дня поперек его жизненного пути решительно, как шлагбаум, возлегла прекрасная дева!
Андрей отогнал от нее медвежонка, присел на корточки и похлопал ладонью по бледной щеке. Щека дернулась, ресницы вспорхнули, открывая светлые и совершенно безумные глаза, идеально подходившие к классической реплике: «Где я? Кто я?»
– Безумству храбрых поем мы песню, – сказал Андрей.
Медвежонок Ваня, среагировав на слово «песня», деловито потянул притороченную к поясу хозяина балалайку.
– Горький? – недоверчиво прошептала прекрасная дева.
– Необязательно. Если хотите, называйте меня сладким! – в порыве необыкновенной любезности предложил Малинин.
– Вы кто? – моргнув, спросила Оля.
– Мы где? – подсказал ей следующий вопрос горько-сладкий Малинин.
– Брынь! – изобразил медведь на балалайке, в меру сил освежая короткую девичью память.
– Ой! – Ольга засучила ногами, пытаясь отодвинуться. – Опять вы?!
– Те же и мишка! – провозгласил Малинин, свободной от девичьей щечки ладонью отпихивая за спину названный персонаж.
Персонаж мотал башкой и бодался – рвался на сцену.
– Вставайте!
Андрей потянул деву за руку, поднимая ее на ноги и таким образом спасая от новой серии медвежьих поцелуев.
– Все в порядке?
– Я не уверена.
Прислонившись спиной к стене, Оля с третьей попытки расстегнула забившуюся снегом «молнию» сумки и первым делом проверила состояние бумажного фунтика.
– Курим? – удивленно промолвил Андрей при виде кучи окурков.
Не отвечая ему, Оля оставила сумку и полезла в карманы. Поочередно извлекла из них одинаковые пластмассовые бутылки и удовлетворенно кивнула.
– И пьем! – резюмировал Андрей.
– Послушайте, что вам от меня нужно? – обиделась Оля.
– Мне? От вас? – искренне удивился Малинин. – Ох, вы…
– Брынь! – снова сделал дрессированный мишка, всегда готовый к старой песне о главном – новых кленовых сенях.
– По-моему, это вам от меня все время что-то нужно! – закончил Андрей.
– Вы так думаете?
Тихое безумие в светлых глазах уступило место напряженному размышлению. Внутренний голос Малинина сказал, что это не к добру. В выражении лица Ольги Павловны, рассматривавшей Андрея Петровича, было что-то от голодного аборигена племени маори, знаменитого своими смелыми кулинарными экспериментами с бледнолицыми путешественниками.
Внутренний голос настоятельно посоветовал – делать ноги.
Андрей машинально посмотрел на ноги Ольги Павловны, доступные заинтересованному взгляду на максимальной их протяженности благодаря распахнувшемуся пальто и задравшейся юбке, и пропал: это зрелище его слишком увлекло.
– Это вы его? – тем временем спросила Оля, закончив изучать Малинина и приступив к осмотру распростертой на снегу фигуры в черном – правда, с безопасного расстояния и из-за широкого плеча своего спасителя.
– Ваш знакомый? – хрипловато и холодно поинтересовался Андрей, с трудом оторвав взгляд от дырки на коленке, обтянутой плотным шерстяным чулком.
На фоне темной, слегка замахрившейся ткани белая кожа в дырке казалась прозрачно-белой и гладкой, как сосулька. Андрею захотелось ее потрогать. Он спрятал руки за спину и слегка покраснел.
– Боже упаси! – Оля тоже покраснела и одернула юбку. – Я его не знаю и знать не хочу! Это псих какой-то! Пойдемте-ка отсюда!
Она подхватила Андрея под локоть.
Андрей уперся.
Оля внимательно посмотрела ему в лицо и наметанным глазом педагога, знакомого с практической психологией, отметила губы в ниточку, упрямо выпяченный подбородок, насупленные брови и желваки на щеках. Ясно было, что этого типа силой не взять. Разве что хитростью…
Оля с мимолетным сожалением подумала: «Герой не моего романа!» – и с тихим жалобным стоном упала к его ногам.
– А, ччерт!
Малинин выругался и, подстрекаемый непримиримым внутренним голосом, посмотрел на девичье тело, как на гостеприимно распахнутый капкан.
– Опять?! Ну, нет! Чингачгук два раза на одни и те же грабли не наступает! Ванька, пойдем!
Он подхватил волочившийся по снегу поводок и потянул медвежонка прочь от девушки.
– Ыы! – упрямо оглядываясь и зловредно тормоза лапами, затянул Ваня Пух.
Андрей не выдержал и тоже оглянулся.
В подворотне, как на сцене в финале трагедии, лежали два неподвижных тела. Не хватало пары дымящихся пистолетов, лужи крови, прощальных аккордов из оркестровой ямы и тихих всхлипов расстроенной публики.
Малинин вздрогнул, вновь неприлично выругался и яростно почесал в затылке.
Как ни крути, а оставлять бесчувственную деву в обществе напавшего на нее разбойника, пусть пока тоже бесчувственного, было не очень-то благородно.
– Наказание какое-то! – сердито и беспомощно сказал Андрей, возвращаясь и наклоняясь, чтобы взять деву на руки.
Наказание, в миру более известное как Ольга Романчикова, лишь крепче сжало веки и едва заметно усмехнулось.
Андрей Малинин прекрасно знал, что из всех рискованных игр, возможно, самая опасная – игра в благородство. Стоит только один раз погарцевать в виду прекрасной дамы на белом коне, как не успеешь оглянуться – и вот ты уже с ног до головы закован в сверкающие доспехи и дурак-дураком торчишь на поле брани, а в прорези твоего забрала с конкретным гастрономическим интересом заглядывает большой и злой дракон.
О нет, благородный рыцарь Чингачгук не наступил на те же грабли повторно! Он не увлек очередную спящую красавицу на своем белом коне марки «ВАЗ» в родовое поместье на хуторе Прапорный!
На этот раз он поступил куда мудрее: устроил прекрасную даму на превосходной, хотя и слегка заснеженной лавочке в тихом дворе и с рыцарской почтительностью устроился у ее ног. То есть присел на корточки, закурил и выпустил в лицо дамы струю горячего дыма – не хуже, чем тот дракон.
Это мигом привело милую деву в чувство. Конкретно – в бешенство.
– Не дышите на меня, я не терплю табачного дыма! – гневно потребовала она.
– Не иначе, жуете окурки? – беззлобно поинтересовался Андрей, послушно отправив дымный бублик в небеса. – Похоже, у вас в сумочке недельный рацион.
Ольга Пална покраснела. Она привыкла к имиджу безупречно благопристойной и высоконравственной учительницы, и выглядеть припадочной особой со странностями ей было внове.
– Окурки не для еды, – сухо объяснила она. – Они для дела.
Малинин склонил голову к плечу, с умеренным интересом ожидая продолжения.
– Подрабатываете дворником? Или делаете художественные панно из подручных материалов? Сотня окурков, размещенных встык, и все такое прочее?
– Вы не понимаете, – Оля поджала губы.
– Обычное дело, – охотно согласился Андрей. – Великих художников поначалу никто не понимает, но это только при жизни, а стоит вам умереть…
Предполагаемая великая художница громко ахнула и прижала исцарапанные пальчики ко рту. Глаза у нее сделались большими, пустыми и пугающими. Каждый глаз, как воронка смерча!
Андрей почувствовал, что его затягивает, и заволновался:
– Так в чем же дело?
– Дело?
Ольга Пална обессиленно прикрыла глаза. Смерчи выключились, но Андрей отнюдь не почувствовал себя в безопасности. Чумазая ладошка, соскользнувшая с бледных губ, заметно дрожала.
– Я думаю, что это дело – уголовное! – страдальчески произнесла условно прекрасная дама и посмотрела на Малинина так, что он затылком почувствовал дыхание неумолимо приближавшегося дракона. – Но у полиции свое мнение. И поэтому я хочу, чтобы вы мне помогли!
– Но, но!