У Петра Кирьяновича слезы побежали одна за другой, а потом он просто разрыдался, как ребенок, не стесняясь ни жены, ни рядом сидящих молодых соседок. Он шарил по карману, ища носовой платок, и плакал навзрыд. Русский солдат, прошагавший всю войну, освободивший три страны Европы, и получивший всего одну медаль, за взятие чужого для него города Будапешта, остался один на один со своим горем перед холмиком, похороненной кем-то жены Прасковьи, в бескрайнем русском поле, под шум родных берез. Больше Петр Кирьянович не смог вынести, он вскочил с кресла и извиняясь, выскочил из концертного зала, бросив на ходу жене:
– Позвони, я за тобой приеду…
Эта песня всколыхнула в его душе все прошлое и настоящее. Он вскочил в машину и рванул по городу, приходить в себя. Долго кружил без цели, пытаясь успокоиться.
Первомай в этом году выдался хмурым и холодным. Проезжая по опустившим улицам города, Петр Кирьянович усмехнулся про себя:
– Надо же, словно и нет праздника. Пусто, как перед приходом неприятеля во время войны. Горожане уже сбежали, а враг еще не вошел. У него на всю жизнь врезалась в детскую память пустота родного города, который в спешке покидала Красная армия, а потом и сами жители. Немцы входили в город-призрак без боя и стрельбы: буднично и просто, как в кино, сменился кадр и все – была одна жизнь, теперь стала другая.
Петрушке, как его звали в раннем детстве, повезло. Он жил с престарелой бабушкой, Домной Макаровной, которая взялась его воспитывать, когда отца и мать призвали в армию. Отец железнодорожник был мобилизован впервые же дни войны, и отправлен на фронт, а мать фельдшер по профессии, пошла добровольно вслед за мужем.
– Если ранят Кирьяна Ивановича, то кто будет его выхаживать? – ответила она вопросом на вопрос свекрови.
– Зачем тебе Манюшка на войну идти, если муж уже там?
Домна Макаровна очень любила внука и решила спасти его любой ценой. Как только представилась возможность ушла с ним, к своим, на восток. Из того похода, в памяти Петра Кирьяновича почти ничего не осталось. Так обрывки какие-то. Не- то он едет на телеге, не- то в каком-то переполненном народом вагоне. Помнил, как он бежит с бабушкой от поезда, под воющие звуки бомб. Бабушка старенькая быстро бегать не может, да еще он постоянно падает. Какие-то люди подхватывают его на руки вместе с бабушкой и прячут, под навесом. Взрывы, крики, потом куда-то опять идут и идут… Бесконечная дорога с потоком людей, вот, пожалуй, главное, что осталось в его памяти о войне. Их приютили в деревеньке у родственников отца, где в семье еще было пятеро ребятишек. Старший Борис, подросток лет двенадцати, был за хозяина в доме. Худущий, в отцовской одежде, кое-как подогнанный матерью для носки, в огромных сапожищах, он и сейчас ему видится таким во снах, о том военном времени. Петр Кирьянович вздохнул.
– Надо же выжили: на картошке, молоке, хлеба-то досыта не ели всю войну, до колоска, что собиралось на колхозных полях, шло на фронт. И народ не роптал:
– Все отдадим, лишь бы родимые наши мужья и сыновья, победили…
Тетка Анна, у которой они остановились с бабушкой, приняла Петрушу, как родного, ничем не выделяла, но и ничем и не баловала. Спрашивала, как и со своих, за все: за учебу, за работу на огороде, и радовались со всеми, когда читала письма с фронта от отца Кирьяна Ивановича или его матери Марии.
У самой Анны, муж, Виктор Гордеевич Кириллов с фронта писал редко, в разведчиках числился. Иногда по полгода от него ни весточки, но тетка Анна вида не подавала:- Виктор то мой в самом пекле, как у черта в преисподней. Где ж ему написать? Да, говорят и не очень-то им разрешают часто писать. Служба у него такая серьезная, поясняла она соседям.
Родители Петра писали чаще, все же тыловые части: отца перевели в железнодорожные войска, а мать в госпиталь определили, где она солдатиков выхаживала, работая старшей операционной сестрой. Это, наверное, и спасло им обоим жизни. И отец и мать вернулись с войны живыми, отец, правда, был дважды контужен и оглохшим на одно ухо, а мать едва выжившая от чахотки. А вот судьба мужа тетки Анны осталась неизвестной. В сорок пятом на старшего сержанта Виктора Кириллова пришла бумага из военкомата: мол, пропал ваш муж без вести, где-то в Венгрии, при взятии Будапешта… И все. Подпись, печать…
– Как пропал без вести? – все плакала Анна, уронив голову на стол. Сейчас не сорок первый, а сорок пятый, конец войны, Победа вот на носу! Не может это быть – все не верила она, рыдая по ночам у себя в постели за печкой.
Подросший и повзрослевший сын Борька утешал, как мог.
– Найдется папка, найдется, вот увидишь, найдется. Не может он пропасти, не может, не такой он наш папка – и плакал вместе с матерью.
Но не нашелся Виктор Гордеевич. Определили тетке Анне пособие на детей, как за погибшего на фронте мужа и на этом власти поставили точку. Лишь один Борис не успокаивался, все писал и писал запросы во все инстанции: от военкомата до министерства обороны. Но приходили все какие-то одинаковые отписки: пропал и все, других сведений нет. Лишь в пятьдесят шестом пришло письмо от друга отца. Тот писал, что случайно наткнулся в министерстве обороны на его письмо, когда искал своих однополчан и решил написать об отце, что знал. Воевал Виктор Гордеевич отлично, лучший разведчик батальона. Смелый, хороший товарищ, на характер крутой, сколько раз представлялся к награде, но не получил… В сорок третьем вся их группа попала под подозрение «Смерша», мол, ловко все у них получается. Кого не пошлют – убьют, а у них все как надо. Что-то не так? Недоброжелатели настучали и их троих, вместе с командиром отделения разведчиков, лейтенантом Ярцевым, забрали НКВДешники. Правда, потом месяца через полтора его выпустили, а лейтенанта и второго оставили у себя, судьба мне их неизвестна, писал друг отца. Из разведки его перевели в штрафбат. Воевал геройски, пули его не брали. Ни-то что ни разу не ранило, даже царапинки не было, чтобы хоть формально его из штрафбата забрать. Весь полк за него хлопотал, но законы войны, сам понимаешь, никто не отменял. Погиб твой отец, как и воевал, геройски, правда, никто не видел, как это произошло. Но если бы ни он, сирот на свете было бы больше на пару десятков. В центре Будапешта у моста через Дунай, немцы заняли стратегическую позицию, закрепились в подвале одного из домов. На чердаке разместили снайперов, те били на повал… Три наших танка подбили, с полсотни ребят положили, но не взять дом, хоть ты что. И тут командир полка просит пятерых бойцов из штрафбата, во главе с твоим отцом, они все бывшие разведчики, вояки отчаянные:
– Ребята, не приказываю, прошу, уберите снайперов и дайте четкие координаты по подвалу… Век благодарить буду.
Уже не молодой, подполковник – цыган, устало посмотрел на них с надеждой:
– Иначе положу весь полк…
– Сами понимаете, без вас не обойтись. Кириллов – будешь старший, рация в твоем распоряжение. Не разучился еще пользоваться? – спросил он, видя, что бойцы готовы пойти на смерть.
– Нет, товарищ подполковник. Разрешите, выполнять.
И молча, пошли на верную смерть. Как там было дело никто не знает, но снайперов они ликвидировали это точно, и бой там шел не шуточный, взрывы гремели на всю округу. Через час откуда ни возьмись, минометы немецкие заработали и прямо подвал накрыли. Еще через час мы взяли этот проклятый подвал и дом, но никого в живых не нашли: ни немцев, ни наших. Трое ребят из команды твоего отца, были убитыми, а вот самого Виктора и его товарища, Семена Мирошниченко не нашли и среди мертвых.
Знакомые ребята из «Смерша» говорили, что твой отец, хорошо знавший немецкий, мог вызвать огонь на себя через захваченную немецкую рацию и мины разорвали его с товарищем на кусочки. Вот такая история гибели твоего отца. Командир полка представил его к ордену «Красной звезды» посмертно, но в штабе отклонили, решили, что медали хватит. Не знаю, получили ли вы ее в семье или нет, но точно награжден был твой отец, сам читал Постановление Верховного Совета, это точно.
Петр Кирьянович вспомнил и пережил заново все перипетии того времени и подумал:
– Шестьдесят пять лет Победе, а что мы знаем о победителях? Вот, дядя Виктор, отец Бориса, пропал, герой войны, а мы его родные, даже и не знаем, как и почему? «Интернет!» «Интернет!» вдруг ударила ему мысль в пульсирующий мозг. Точно. Появилась новая страничка в интернете: Вся правда о войне и ее героях. Кажется, так она называется. Петр Кирьянович пролетел до дома за считанные минуты, бегом вбежал на второй этаж и вот он уже у компьютера. Скорее, скорее, торопил он электронный мозг бесчувственной машины. Наконец-то…Mail.ru… «Найти». Петр Кирьянович лихорадочно набирает заветные слова. Вот и долгожданный файл.
– Так, фамилия дяди Вити – Кириллов… хорошо. Имя, отчество – Виктор Гордеевич, место гибели – город Будапешт, место рождения… Кажется, все заполнил, ничего не забыл… Нажал мышкой слово «Найти» и стал ждать. Казалось, эти секунды, тянулись всю его долгую жизнь, он c оцепенением ждал ответа.
– Так, фамилия дяди Вити – Кириллов… хорошо. Имя, отчество – Виктор Гордеевич, место гибели – город Будапешт, место рождения… Кажется, все заполнил, ничего не забыл… Нажал мышкой слово «Найти» и стал ждать. Казалось, эти секунды, тянулись всю его долгую жизнь, он c оцепенением ждал ответа.
– Вот он долгожданный ответ: Кириллов Виктор Гордеевич, старший сержант, уроженец такого-то района, такой-то области, деревни… Все верно, все верно! – билось сердце Петра Кирьяновича. Ну, что с ним? Наконец, появилась строка – пропал без вести, 13 февраля 1945 года при взятии города Будапешт, награжден посмертно медалью «За взятие Будапешта». Родственники могут получить награду, обратившись по адресу…
Петр Кирьянович опустошенный, откинулся на спинку стула. Вот оно пророчество Ваенги – Медаль «За взятие Будапешта». Все же дядя Витя, старший сержант Виктор Гордеевич Кириллов хоть так, но нашелся. Жаль, что Борис и тетка Анна не дожили. Впрочем, живы четверо его детей, у него трое внуков и шесть внучек и еще два правнука… Жизнь продолжается, но у Петра Кирьяновича почему то защемило сердце от боли и долго, долго не отпускало… И перед его затуманенными от слез взором ясно предстала медаль «За взятие Будапешта», с барельефом пятиконечной звезды, а за ним ему померещилось высокое здание, где погиб его родной дядя Витя. А еще он увидел 365 тысяч выстроившихся друг за другом советских солдат, награжденных медалью «За взятие Будапешта»- живых и мертвых, все они, почему то были похожи лицом на Виктора Кириллова…
Чужое семя
Омбрэра
Когда-то мы были единым народом. Но это было давно, даже легенды не сохранили следов тех времен. И все же, время не удержало истину – вечно вращающееся колесо истории, в конце концов, смело со своих лопастей налипшую тину и грязь.
Эльмарус, планета бескрайних лесов и величественных гор – мой дом… Сейчас, спустя почти двадцать лет после войны – первой и последней войны, я нашел в себе силы описать все, чему стал свидетелем.
Было лето, жаркое лето 3698 года. Наше племя, состоящее всего из десяти семей, через несколько дней должно было продолжить путь на север, к горам. Животные, дали уже третий приплод и нуждались в длительном отдыхе, а до пещер оставалось еще довольно далеко.
Аны – высокие и стройные травоядные, являлись нашей основной и единственной пищей: мы пили их молоко, ели их мясо, получали из шерсти пряжу. Аны были залогом жизни и процветания – единственной, кроме нас, крупной формой на планете. Так было всегда, с самого начала и так должно было быть, пока над Эльмарусом всходило солнце. Но случилось непредвиденное.
Почти пятьсот лет назад, в результате аварии, один из межгалактических звездолетов сбился с курса и приземлился в нашем мире. Это бы не первый контакт с иными цивилизациями. Многие посещали Эльмарус, восхищались его красотами, изучали, безуспешно искали ценные ресурсы… К счастью, кроме лесов, чья древесина не отличалась особой прочностью, планета не обладала необходимым количеством полезных ископаемых.
Территории, на которые приземлился звездолет, принадлежали самому многочисленному клану того времени – Тальмам или детям опавших листьев, как они себя называли. Выяснив, что произошло, гостеприимные аборигены, оказали гостям необходимую помощь. Взамен, один из членов экипажа, ученый, научил старейшину клана основам генетики и селекции. Мы обладали довольно развитой, хотя и своеобразной, благодаря образу жизни, цивилизацией. И семена знаний, к сожалению, упали на благодатную почву.
Через год звездолет улетел, оставив в душах Тальмов чудовищные сорняки иной культуры и мировоззрения. Вкусив удобства оседлой жизни, семьи клана отказались следовать обычаям своего народа. Вырубая леса, они стали использовать древесину для постройки домов и ферм, а выжженные поля засевали генномодифицированной травой, заменившей анам природный корм – древесные листья.
За одним кланом последовали другие, число деревень увеличивалось, сливаясь в города, леса вырубались все больше, а сами Тальмы постепенно утрачивая связь с природой, теряли способности к телепатии и, как следствие – душевную чуткость. Они стали назвать себя Тальмы, по названию первого, отступившего от традиций клана. Все же, кто остался верен укладу предков, объединились вокруг клана Альм – молодых листьев.
Проходили столетия, непонимание постепенно перерастало в ненависть, и спустя Эльмарус окончательно разделился на две непримиримые стороны – Тальмов и Альмов. Волею судьбы, коей я готов за эту милость целовать ноги, я был рожден в кланах последних.
***
Ина вернулась мрачная. Тальмы отказались от переговоров и без одобрения наших старейшин заняли спорные территории. Теперь привычные маршруты, которыми аны нашего клана ходили уже добрую сотню лет, придется менять. Скоро от лесных массивов, удобных для стоянок, не останется ничего – только черное пепелище.
Обняв сестру за плечи, я с тревогой оглянулся на старейшину. Отец, седовласый, но еще крепкий альм, задумчиво смотрел на бледнеющее небо. Три малых луны Эльмаруса, один за другим загорались у горизонта, предвосхищая ночь. Внезапно я почувствовал, как сознания коснулся ветерок.
"Так больше не может продолжаться", – мысленно сказал отец и, отвернувшись, прислонился к широкому серому стволу. – "Они убивают наш мир… Медленно, незаметно, век за веком, пока мы покорно отступаем".
"Я пыталась убедить их обойти молодые леса стороной…" – вырвавшись из моих объятий, воскликнула сестра. Мне стало душно от ее боли и отчаяния.
"Они безумны", – раздался хор голосов, – "безумны и жестоки!"
"Мы не должны терпеть! Наш долг – защищать леса, защищать анов!"
"Почему старейшины медлят? Чего мы ждем?"
– Вы не знаете, что такое война… – проведя по шершавой коре, отец обернулся и протянул мне руку – его ладонь была залита кровью. – Война – это смерть. Не только тела, но и души. Если мы нарушим закон, наши сердца окаменеют так же, как и у них.
"Пусть, пусть…" – в общем хоре, я различил мощные голоса старейшин. – "Годы излечат души, годы восстановят семьи, годы позволят семенам дать ростки! Время! Время настало! Мы защитить свой дом! Любой ценой!".
"Отец", – решительно произнесла Ина, – "Если промедлить еще год – может стать поздно. Пока кланы не вернулись в горы, следует нанести удар – Тальмы не будут ждать… Они вообще забыли, что мы существуем!"
Отстранив дочь, старейшина, оглядел собравшийся народ и, мысленно кивнув, громко произнес:
– Что ж, я присоединяю свой голос!
Так одно слово решило судьбу целого мира. В тот день, все радовались и ликовали. Даже аны, чувствуя эмоциональный фон хозяев, взволнованно вытягивали длинные шеи, силясь понять, что произошло. Аны тоже обладали телепатическими способностями, хотя и на ином уровне: их разум не порождал связанных мыслей – только чувства и образы, которые ассоциировались с ними. И все же, это помогало им понимать друг друга, а нам – управлять ими.
Эльмэрус обладал богатой флорой, но скудной фауной – по сути, кроме нас и анов, на планете больше не было крупных животных. Несколько видов грызунов, около пяти тысяч видов птиц и несметное количество насекомых – вот и все движущееся население этого мира. Именно поэтому, звенья пищевой цепи были настолько спаяны, что любое вмешательство грозило гибелью всем.
Как я уже сказал, благодаря телепатии, мы научились жить с анами в мире и использовать их для себя. Так как пищей анам служили листья нижнего яруса леса, они были вынуждены постоянно кочевать и жестко контролировали свое воспроизводство. Только раз в год, самка у анов приносила приплод. В случае же повторных родов или рождение больной особи – детеныша при рождении убивали. Мы научились воздействовать на самок ан, вынуждая их размножаться чаще. Специально обученные женщины клана, контролировали беременных ан и, вступая с ними в телепатический контакт во время родов, блокировали боль, таким образом, обманывая животных.
Детенышей от спровоцированных беременностей, называли Гаа, что означало "лишний". Мы, альмы, выкармливали их до годовалого возраста, а потом забивали на мясо. Таким образом, природный баланс ничем не нарушался, а народ имел в достатке еду, молоко и прочные шкуры.
Тальмы, отличие от нас, утратив способности к телепатии, ан просто разводили. Число их стад быстро росло, что приводило к излишкам и заставляло фермеров постепенно вырубать все большие площади леса. Кроме того, их аны, выращенные на искусственном корме, со временем стали крупнее диких и отличались свирепым нравом. Ни раз Ина, которая наблюдала за Тальмами, рассказывала, как последние нападали на своих хозяев. Имелось даже подозрение, что в результате какой-то мутации, их аны превращались в плотоядных. Впрочем, зная этих кротких животных, верилось в подобное с трудом.