- Вы меня и колом не сшибете - это раз... Они - молодые, а я охотник опытный - это два...
- А ящики таскал?
- Ну, там килограммов по пятнадцать всего!..
В действительности - ящики по сорок пять килограммов. И адъютант продолжает жаловаться:
- А там все искорябано шквалом, весь снег черный, все ходуном ходит... Только он от осколков не укрывается, товарищ комбат, ну ничуть!
Цыбенко степенно:
- А ящики разве можно оставить?
Ероханов:
- Где? На дороге?
Трепалин:
- На дороге можно!
- А привыкнешь оставлять на дороге - и в бою бросишь!
Когда на санях везли мины по дороге, а противник начал крыть из минометов по этой дороге и разрывы вздымались вокруг, Цыбенко встал на санях во весь рост и, накручивая вожжи над лошадью, запел украинские песни. Мины рвались в сотне и меньше метров. Раза три только, в самые жестокие минуты обстрела, Цыбенко останавливал сани, залегали в канаве, и тут он таскал ящики с саней в канаву, чтобы, переждав, снова погрузить их на сани.
ЧТО ЖЕ ПОЛУЧИЛОСЬ ПОД АЛЕКСАНДРОВКОЙ?
4 ноября. Утро
Ночь провел, как и вчера, на нарах, стиснутый тесно лежащими. Спал крепко. Бой за Александровку продолжался до вечера, ночью не прекращались пулеметная стрельба и ружейная перестрелка... Раз просыпался, выходил: луна яркая, красота леса - изумительная. Утром - солнце, снег блестит. Посмотрел на разбитую вчера "эмочку". В семи шагах от блиндажа нашего - навесик. Мина упала у самой машины, изломала ее всю, смяла колесо, изрешетила крылья, подножку, кузов, сорвала капот, пробила радиатор, картер. Машина из строя вышла.
Умываемся снегом. Сегодня бойцы идут в баню.
15 часов
Побывал в 1025 стрелковом полку, на командном пункте его командира Шутова, и во 2-м артдивизионе, у Корнетова. Выяснил всю картину боя за Александровку:
Мороз. Яркое солнце, сверкающий снег, заснеженные деревья. Огневые налеты - минами.
Операция по взятию Александровки не удалась, получилась лишь разведка боем: уточнены данные об обороне врага, о линии его заграждений, вскрыты огневые точки. Минометами Сафонова рассеяна колонна пехоты, шедшей из Соболевки. 2-м артдивизионом подавлена минометная батарея в местечке "За Рощей". 4-я батарея лейтенанта Дубровского "успокоила" минометную батарею левее церкви в Александровке. Весь бой продолжался до ночи.
Тем временем враги полезли в наступление на левом фланге у погранзнака No 15, форсировали реку Сестру и сегодня утром вклинились в нашу территорию силами примерно до двух рот. Развитие этого наступления грозит ударом с левого фланга по Белоострову, занятому частями Краснокутского. Фашисты к часу дня пытались окопаться на достигнутом ими рубеже. Наша задача воспрепятствовать этому и выбить их обратно за реку Сестру. В действиях принимают участие артиллерия и минометы. Бой с утра возобновился. От блиндажа, в котором я нахожусь, хорошо видна Александровка, у которой тоже ведется бой. Слышны все время - вот уже вторые сутки - пулеметная стрельба, грохот мин, изредка артиллерийские залпы. Если фашистов не удастся быстро оттеснить за реку, положение наше останется сложным, ибо есть непосредственная опасность и для Каменки. Это учитывается. Командир дивизии ведет сейчас совещание с командирами полков, и мы ожидаем, что к вечеру наша задача будет выполнена. С правого фланга к вражескому клину перебрасывается подразделение 1025-го стрелкового полка под командованием капитана Полещука, а с левого фланга подтягивается подразделение полка дивизии народного ополчения.
Противник вчера и сегодня пускает в ход самолеты. Три разведчика, развернувшиеся для штурмовки, прошли над нашими минометчиками, но, не обнаружив их, ушли. Гул самолетов слышен все время: летают наши и вражеские. Наши уже пикировали в районе Александровки. Фашисты вчера осыпали Каменку не только минами, но и снарядами дальнобойной артиллерии. По Каменке снег повсюду взрыт. Я ходил, выбирая новые тропинки между воронками.
БЕЛООСТРОВ И КАМЕНКА ПОД УГРОЗОЙ
15 часов 30 минут
Комбат звонит Сафонову, спрашивает, как у него дела. Сафонов находится в ведении капитана Полещука, заместителя Шутова, и должен быть готов к решительным действиям.
- Как у тебя с "огурцами"? Имей в виду, чтобы в решительный момент не остаться без мин. Всякие нормы снимаются, потому что дело серьезное. У меня машины с "огурцами" стоят наготове - требуй заранее, как только понадобятся. Тебе нужно иметь и вторую позицию, потому что может возникнуть такой момент, когда теле понадобится сыпать вовсю, а они в тот момент будут по тебе сыпать, и тогда без второй позиции у тебя ничего не выйдет!..
Вбегает адъютант комбата, краснофлотец Ероханов, краснощекий, оживленный:
- Товарищ комбат! Ваше приказание выполнено, боеприпасы доставлены!
Трепалин названивает:
- "Остров"! Пахуцкий? У тебя там слева имеются люди? Сколько человек? Там передай своим ребятам, что примерно к этому месту слева будут подтягиваться люди. - И, снизив голос до шепота, добавляет: - Кировцы. Понял? Так чтоб не приняли за чужих... Вот и все!
Кировцы - это полк Кировской дивизии народного ополчения, обороняющий Сестрорецк. А "островом" называется язычок леса на болоте, выдвинутый узкой полоской во вражеские позиции западнее Белоострова, - наш плацдарм, простреливаемый насквозь, но обороняемый балтийцами столь крепко, что фашисты, решив: "Раз там "ч е р н ы е", то не стоит туда и соваться", оставили попытки взять его штурмом.
Перед обедом комбат, комиссар, мы все, и я в том числе, приготовили и проверили ручные гранаты, ибо положение Каменки еще более усложнилось. Обедаем. Комбат усадил обедать пришедшего командира 2-й роты Шепелева. Тот, жуя, спрашивает:
- Товарищ комбат, расскажите, что там на "острове" происходит?
- Драка.
- Драка?
- Самая настоящая драка, так что приготовьтесь. В одном месте у них не выйдет - могут к вам полезть.
- Ну что ж! Получится у них то же самое!..
Пока я записывал это, Трепалин звонил: приказал приготовить санитарную машину, санитарок, медикаменты, все - быть наготове.
Только что явился санитар, докладывает, что прибыл на машине, в полной готовности. Комбат подробно объясняет ему по карте, где можно ждать раненых, как только разгорится решительный бой, говорит, что положение серьезное, и указывает, куда сейчас выехать с машиной, по какой дороге ехать, где стать, как и куда эвакуировать раненых, если они появятся. Вся "петрушка" должна происходить примерно в восьмистах - тысяче метрах от нас.
17 часов 30 минут
Выходил из блиндажа, - уже стемнело. Свист, - через мою голову стреляет наше орудие. Проходя по коридору нашего подземного дома, вижу: краснофлотцы в полной боевой готовности, с гранатами за поясом, делят на квадратной доске сахар, разложили его кучками, в шахматном порядке.
18 часов 00 минут
Фугасный снаряд разорвался около бани - дом горит. Второй - по землянке клуба. Третий - правее... Четвертый, пятый...
Пьем чай. Бьют и бьют. Вбегает боец:
- Товарищ комбат! Шалаши горят рядом с нами!
Трепалин быстро:
- Гасить надо, а то корректировать будет по ним, сюда!
Бьют зажигательными. Шалаш, где стояла машина, и соседний, прямо над нами, поверх наката нашего блиндажа, горят.
- Там патроны и гранаты! Нельзя подойти - сейчас взрываться начнут!
- Тогда не подходить!
Командир 2-й роты Шепелев спокойно:
- Если гранаты РГД, ничего не будет. Патроны взорвутся а гранаты ничего...
- А кто знал, что здесь боеприпасы? - спрашивает Трепалин, обводя взглядом присутствующих. - Народу-то нет там? А то патроны сейчас начнут трещать... Кто положил здесь боеприпасы?
Выясняется, что в шалаше над нашими головами - склад гранат и патронов, привезенных для распределения по ротам.
- Если с запалами, - утешает Трепалин, - то сдетонирует. Взрыв знаете какой будет? Ого!.. Все мы вместе с блиндажом взлетим к черту!
Бьют и бьют. А нам выйти нельзя, мы как в ловушке, - ждем: будет взрыв или не будет?
- Он в двух местах зажег - там, дальше, и здесь!
- Он тут хорошо дал - у самого входа, метров десять. Люди были в кино... Прервалось... - говорит боец.
- Он хочет дома зажечь, а по ним ориентировать обстрел сюда.
У нас сидит лектор, приехавший перед самым налетом тяжелыми читать доклад. Мы пьем чай. Слышно, как рвутся патроны, все сильнее и чаще...
- Давайте доклад начинать! - решительно объявляет Трепалин. - Шалаши завтра же пошвыряем, давно надо было скинуть их!..
Докладчик перешел в соседнюю половину блиндажа, к краснофлотцам, начал доклад. Его голос доносится из-за стены. Там все собравшиеся краснофлотцы слушают его. А здесь нас восемь человек: комбат, комиссар, начальник штаба, адъютант комбата краснофлотец Ероханов, лейтенант Шепелев, связист, боец и я. Сидим за столом. На столе крошечная электрическая лампочка от аккумулятора. Связь пока работает. Шепелев тянется к телефону, вызывает "Шторм": "Скорнякова дайте!" Разрывы продолжаются, бьет и бьет. В блиндаже у нас разговоры - о самолетах, о Маннергейме, о боевых эпизодах, каждый вспоминает. Все возбуждены ожиданием: будет взрыв или не будет? У меня мысль: вот если рванет сейчас, то и оборвется тут моя запись... Шепелев весело рассказывает - глаза блестят, - как над ним летало четыре немецких самолета и как он хотел их подбить, но не успел...
18 часов 45 минут
Все тише. Шалаши горят. Обстрел теперь редкий. Беседы продолжаются. Доклад окончен, аплодисменты. Входит парень в ватнике, из тех, кто слушал доклад, обращается к Иониди, который тоже только что вышел вместе с Цыбенко, прослушав доклад. Этот парень давно просится в разведчики. Иониди:
- Ну что ж, товарищ комбат!.. Вы человека знаете! Я - не знаю. Значит, по вашей рекомендации!
Иониди подзывает парня. Тот подходит, очень спокойный.
- К нам хочешь идти?
- Да.
- Знаешь, на что идешь?
- Знаю.
- Ну хорошо... Тогда дней десять подзанимаемся, у нас - группа.
- Я и то занимаюсь уже... топографией. Сам.
- Это хорошо. Но мы еще, специально. Какого года рождения?
- Тысяча девятьсот двадцать шестого года!
Паренек - фамилия его Дмитриев - уходит.
В той половине блиндажа кроме лектора, оказывается, дожидается начала концерта бригада артистов. Они приехали вместе за несколько минут до обстрела. Не сговариваясь, им никто ничего о пожаре наверху не сказал, чтоб их не встревожить. Теперь, когда патроны уже все повзрывались, ясно, что с гранатами обошлось. Мы обсуждаем: очевидно, попросту выплавились.
КОНЦЕРТ ВОПРЕКИ ОБСТАНОВКЕ...
Мы все переходим, кроме связиста, в ту половину блиндажа, где начинается концерт.
...Я среди артистов и краснофлотцев. Это бригада артистов Дома Красной Армии, приехали из Ленинграда. Группа А. Зильберштейна. Начальник бригады Беатриса Велина. Весь наш "трюм" забит людьми. Нары заняты сидящими до самой стены. В руках краснофлотцев автоматы, винтовки. На стенах висят каски, снаряжение, амуниция. Девушки-артистки в котиковых шубках. Несколько девушек переодеваются в темноте, на нарах завешенных плащ-палаткой. Тьма, потому что перебиты провода. Начальник связи пытается исправить свет. Пишу в полутьме, - горит только одна "летучая мышь". Сижу у самой стены, рядом - Иониди, а с ним - девушка, переодевшаяся в белорусское национальное платье, дальше баянист, играет. В углу прохода остается два-три квадратных метра пространства. Это и есть, так сказать, эстрада. За ней - печка-времянка...
Вот зажглась электрическая лампочка, вдали, у выхода, осветив висящую выстиранную тельняшку. Сегодня все ходили в баню, и последняя очередь не домылась, так как начался обстрел, а теперь уже и нет бани - сгорела.
Все сидят молча, слушая баяниста. Девушка напевает, разглядывая висящие позади меня на стене котелки, заплечные мешки, каску, потом - винтовку, подвешенную горизонтально, по бревну потолка.
Разрывы снова слышны близко...
20 часов 30 минут
Вспыхнул ослепительный свет - большая электрическая лампочка. Шесть девушек вышли надушенные, напудренные. Стали у стенки. "Левофланговая" уперлась в мои колени - тесно. Правая выступила на шаг, начала декламировать "Письмо матери". Она в красных туфлях, коричневое платье в талию...
Другая выскочила в узкий коридор между нарами, сплошь занятыми сидящими краснофлотцами. Стремительно пляшет "русскую". Наконец, смеясь, - "не могу, товарищи, тесно!" - чуть не валится на руки моряков.
Теперь артисты Таня Лукашенко и Олег Гусарев исполняют сцену из "Правда хорошо, а счастье лучше".
- Я тебя полюбила... - произносит она.
А с другой стороны блиндажа доносится голос связиста:
- "Якорь" слушает...
- Как бы я расцеловала тебя!
А от узла связи голос:
- Тремя? А куда?.. В голову?.. А вынесли его?.. Повезли?..
Бойцы слушают артистов увлеченно, с улыбками, цветущими на лицах.
...Теперь артистка Бруснигина читает рассказ "Сын" Юрия Яновского, читает хорошо, и я украдкой вижу: комроты-два Шепелев тщится скрыть выступившие на глазах слезы и опасается, что кто-нибудь это увидит.
Отмечаю: никто, ни один человек, не курит.
И вот артист Корнев поет "Шотландскую застольную" под аккомпанемент баяна.
И томительно, и странно, и весело, и грустно все это слушать и задумываться о том, где ты находишься, в какие дни, в какую минуту. Встает передо мной огромный город, озаренный и сейчас, конечно, тусклым багрянцем пожаров, - мой Ленинград. И таким нелепым кажется, что вот в километре - в полутора километрах отсюда враг, и что нам сейчас угрожает опасность, когда так прекрасен, даже исполняемый на баяне, Бетховен, и что вот эти девушки-комсомолки, оживленные, веселые, должны будут сейчас ехать во тьме, на грузовике, под обстрелом...
Я несколько минут назад тихонько расспрашивал Беатрису Абрамовну Велину, начальницу этой бригады, об их работе. Шесть присутствующих артисток и шесть артистов, почти сплошь комсомольцы и комсомолки, студенты Театрального института и Консерватории. Бригада называется "молодежной", работает с 28 июня, дала уже сто девяносто концертов по Западному и Ленинградскому фронтам, совершила десять рейдов на своей агитмашине. Были за Лугой на аэродромах, были в Выборге, в Кексгольме, на Ладожском, объехали весь Карельский перешеек, позавчера были на крейсере "Максим Горький". Попадали под бомбежки, под минометный огонь, получали по машине пулеметные очереди, но все живы-здоровы...
...Концерт кончился в десять вечера. Разрывов вблизи не было. Артисты уехали.
ЧТО ПРОИСХОДИТ НА ЛЕВОМ ФЛАНГЕ?
22 часа 40 минут
Опять слышна стрельба. Кажется, бьют наши. Бой идет. Сколько фашистов переправилось через реку Сестру, пока неясно: все происходит в кромешной тьме. Надо не дать фашистам закрепиться, создать на нашем берегу плацдарм, надо парализовать удар, угрожающий и Белоострову и Каменке. От Каменки на подмогу подразделению 1025-го стрелкового полка (капитана Полещука) брошена рота Мехова - 1-я рота батальона морской пехоты. Она с ходу включилась в бой. Сейчас положение таково: на участок, захваченный фашистами, с трех сторон движутся три наши группы, но одна из них - группа Полещука - пока не находит дороги, а другая почему-то задерживается, то есть точное местонахождение этих групп неизвестно, ибо связи с ними нет. Трепалин обсуждает это за картой. Затем посылает машину с где-то раздобытым бензином к своей санитарной машине, стоящей без горючего. Заодно посылает мины Сафонову. От Сафонова бензин повезут на санях.
Нам принесли газеты. Все читают. Враг опять кладет мины из тяжелых минометов вокруг нас. Свет мигает. Входит боец, говорит, что мины легли позади блиндажа, рядом, связь с "Костромой" порвалась.
Ровно полночь
За это время прошли к месту боя два танка. Все сидят в напряженном ожидании. Связи с ротой Мехова нет, и никак ее не восстановить. Последний бензин где-то плутает, а мины не взяты, Полещук со своей группой заблудился.
5 ноября. 0 часов 30 минут
Новые сведения - вернулся старшина Дегтярев ("Сколько раз обстрелян был, - усмехается Трепалин, - шинель вся в дырках, и всегда охотно едет!"), оживленный, с мороза, докладывает:
- Мину доставил, сбросил Сафонову. Бензин доставил к месту.
Мехов с двумя взводами своей роты прошел цепью до самой Сестры. Фашистов не оказалось. Он прочесал весь участок, вернулся. На обратном пути, в темноте, его обстреляли. Видимо, свои - справа (подразделение 1025-го полка?). Троих ранило: двух - легко, одного - тяжело. Сейчас Мехов вновь идет вперед, прочесывая вторично.
Фашисты ушли за реку Сестру? Это предполагается потому, что слева подтянулись кировцы и вошли в соприкосновение с центром. Справа у Сестры заняла позицию рота 1025-го. Больше фашистам деться было некуда. Когда по ним стали бить минометы и пулеметы, а Мехов пошел в наступление, они отступили.
Сразу голоса у всех повеселели. Трепалин стал разговаривать с обычной усмешечкой. Ругает 1025-й:
- Я бы на них в атаку пошел!
1 час ночи
Время от времени в расположение Каменки ложатся снаряды дальнобойной артиллерии. На дворе луна, в дымке. Пахнет гарью. Пора спать.
Трепалин рассказывает байки:
- Как-то минометы Сафонова били за Белоостров по вражеским траншеям. Это было... Ну да, двадцать шестого октября это было... Фашисты метнулись назад в лес. Сомик и Гоценко корректировали, сообщили: "Перенести огонь дальше!" Фашисты - обратно к траншеям. И так - дважды. Вдруг связь прервалась, и минут пять ее не было. В чем дело? Сомик и Гоценко отвечают: "А мы смеялись! Те, как мыши, мечутся!" Бросили трубки и, лежа, катались от смеха... Это было в сорока метрах от вражеской траншеи. Сафонов возмутился. Ему был слышен шум, а что - не понять. "Сомов, Сомов, Сомов, в чем дело?" А Сомов молчит. Оказывается, как школьник, от смеха катался!..
7 часов 30 минут утра
Ночью, просыпаясь, несколько раз слышал голос Трепалина - разговоры по телефону.
В 7.20 будет начальника штаба, спящего рядом со мною: комбат зовет. Я встаю тоже.
За столом комбат, телефонистка, начальник связи; против стола двое раненых. Один - в белом маскхалате, испачканном грязью и кровью, с перевязанной правой рукой. Второй - шинель внакидку, тоже перевязана левая рука. Рассказывают: Мехов часа в четыре утра убит. Командир взвода Москалец - тяжело ранен. Там, куда ходил в первый раз Мехов (дошел до реки), фашистов не оказалось. Но часть их автоматчиков затаилась где-то в углу, и когда Мехов пошел прочесывать второй раз, наткнулся на них.