– Мы его любим! Мы для него всё делаем! Мы даже работаем так много потому, что хотим ему обеспечить нормальное будущее! – твердила она.
– Поймите меня правильно, – говорила ей ровным голосом Анна Гавриловна, – ребёнок нуждается в общении с вами. Никакие няни, никакие игрушки ему вашу любовь не заменят.
– Но мы очень стараемся…
– Значит, недостаточно стараетесь! Обнимайте чаще Васю, говорите, как сильно вы его любите. Проводите с ним выходные. Чем больше вы вложите в него любви, тем счастливее будет ваш сын.
– Я подумаю, – поджала губы мама Васи.
– Здесь не думать надо, а действовать, – Анна Гавриловна встала, протянула ладонь: – До свидания.
Васина мама пожала протянутую руку психолога и молча, не попрощавшись, вышла из кабинета.
– Ну как? – заглянула в кабинет Нина Григорьевна.
– Надеюсь, я до неё достучалась.
Когда Нина Григорьевна вернулась в группу, дети завтракали овсянкой, бутербродами с сыром и какао.
– Поговорили? – спросила шёпотом тётя Галя.
– Поговорили.
– Как успехи?
– Не знаю. Поживём – увидим.
День прошёл как обычно – занятия по математике (Вася сломал три карандаша – просто так, ради интереса, чтобы узнать – сломаются они или нет). Прогулка (Вася взобрался на дерево, чтобы скинуть оттуда кормушку для птиц, зацепился за ветку штанами и, если бы не вовремя подоспевшая воспитательница, рухнул бы на землю и переломал себе руки-ноги). Обед (Вася вышиб стул из-под Серёжи, хорошо, что Серёжа успел уцепиться за край стола и не упал). Тихий час (тётя Галя периодически заглядывала в спальную комнату и каждый раз удивлялась, до чего же мирный вид у спящего Васи). Полдник (Вася вылил остатки кефира за шиворот Пете Романову, пришлось тёте Гале, по привычке ругая Васю фруктом, отмывать пострадавшего и его футболку).
А потом все вздохнули с облегчением, потому что за Васей пришёл папа. Настоящий. Высокий, худой, в костюме и галстуке. С пятью воздушными шарами-уточками на разноцветных ленточках. Вася был так удивлён, что даже не взглянул на уточек. Он какое-то время заворожённо смотрел на отца, словно не веря своим глазам, а потом молча надел ветровку. Сам.
– Сегодня мы пойдём домой пешком, – сказал ему папа. И посмотрел на Нину Григорьевну так, словно сдаёт ей экзамен. Нина Григорьевна незаметно кивнула.
– Совсем пешком? – не поверил ушам Вася.
– Совсем. Прогуляемся, поговорим о том о сём. Поедим мороженое. Ты какое любишь?
– Любое! – быстро ответил Вася и взял папу за руку. – Пошли.
Дети наблюдали в окно, как они идут по детсадовскому двору. Вася вертелся, скакал на одной ножке и сыпал вопросами, но руки отца не выпускал. Утки на ленточках подпрыгивали в такт его подскокам и весело переливались на солнце. Папа сначала чеканил шаг, потом расслабил узел галстука, снял пиджак и перекинул его через локоть.
– Ты знаешь, кто самый страшный динозавр? – долетел до ребят голос Васи.
– Налоговый инспектор?
– Ну пап!
Мура смотрела вслед Васиному папе и тихо радовалась. Он такой худенький и несчастный, и голова вся в лысине. И уши большие, как у мамонтёнка из мультика. Такой бы точно бабушкину кузькину мать не пережил. «Хорошо, что всё обошлось», – думала Мура и с умилением наблюдала, как над Васей и его папой весело перемигиваются воздушные уточки.
Глава 6 Чемодан и бешеная газонокосилка
– Любовь нечаянно нагрянет – поёт бабушка. – Когда её совсем не ждёшь!
Мура слов не знает, поэтому просто напевает мелодию.
Гришка уткнулся носом в окно и делает вид, что не имеет к ним никакого отношения. Надо же чего придумали – на людях петь. Он провожает взглядом проплывающие за окном деревья и делано хмурится. Взаправду хмуриться не получается, потому что у него счастье. Начальную школу закрыли на карантин. Несколько учеников заболели коклюшем, и с первого по четвёртый классы отправили по домам. На целых две недели.
И теперь они едут на электричке в деревню. Проводить карантин на свежем воздухе.
– Сердце, тебе не хочется покоя! – негромко поёт бабушка. Но Гришке кажется, что она поёт на весь вагон. Мура тоненьким голосом подпевает, смешно закатив глаза. Гришка, сурово глядя в окно, считает минуты. Осталось потерпеть совсем чуть. Скоро уже станция.
Дед не подкачал. Явился на вокзал при полном параде – в рыбацком плаще, бейсболке с надписью «Кока-кола» и с Валентиной на поводке.
Мура с разбега кидается ему на шею, подставляет для поцелуя одну щеку, потом другую.
– А где Толик?
– Дома оставил. За старшего.
Гришка крепко обнимает деда.
Бабушка от поцелуя уворачивается.
– Семьдесят лет, а туда же – ворчит недовольно.
– Во-первых, шестьдесят четыре! – возмущается дед.
– А во-вторых, бери сумки и двигайся в путь. Нечего на станции лясы точить, – отрезает бабушка.
– Ишь, кума, на попе бахрома, – хмыкает дед.
До деревни минут тридцать, наискосок по небольшому полю, а потом по краю леса. Впереди скачет довольная Валентина. Следом идёт дед, несёт две большие сумки. За ним, отчаянно размахивая руками, спешит Гришка. На спине у него набитый всяким добром рюкзак. Мура тащит плетёную корзинку с припасами: пирожки с картошкой, блины, запечённая курица. Гришка хотел забрать у неё корзинку, но она не дала. Потому что тоже помощница. Процессию замыкает бабушка. У неё в руках чемодан. В чемодане немного тёплых вещей и спальный мешок. Бабушка его в спортивном магазине за большую скидку взяла.
– Вот и будет тебе спальное место, – объявила она Гришке.
Гришка ночь провёл в мешке. Из интереса. Спать ему было тепло и уютно. Но не очень свободно – ноги не раскинешь, волчком не повертишься.
– Заодно приучишься ночевать как нормальный человек, – обрадовалась бабушка.
Нести чемодан ей очень неудобно – он хоть и не тяжёлый, но большой, аж громоздкий. В городе с ним намучились, пока до вокзала добирались, а теперь по дороге в деревню приходится страдать. Бабушка постоянно цепляется чемоданом о кусты и сучья, ругает его дубиной стоеросовой.
– Зиночка, оставь его на дороге. Я потом заберу, – предлагает дед.
– Нет уж! – отрезает бабушка. – Обернёшься – а его унесли.
– Была бы верёвка, мы бы привязали её к ручке чемодана. – вдруг говорит Гришка.
– А дальше чего? – любопытствует бабушка.
– И потащили бы его по траве.
– Здрассьти-приехали! – говорит бабушка. – Только этого нам не хватало.
Дед замедляет шаг:
– А что? Это мысль!
– Вот только не надо… – раздражается бабушка, но уже поздно. Дед останавливается, ставит на землю сумки.
– Зиночка, дай мне его сюда.
– Не дам!
Дед молча подходит, отбирает у бабушки чемодан.
– Гришка, у тебя брюки на ремне?
– Неа.
– Жаль, и у меня не на ремне. Может, в вещах что-нибудь подходящее есть? Пояс от халата, например?
– Нету, – быстро отвечает бабушка.
Дед смотрит на неё внимательно.
– А если найду?
– Этот человек меня с ума сведёт! – хлопает себя по бокам бабушка.
Мура цепенеет. Раз бабушка назвала деда «этим человеком», значит, до ссоры недалеко. Но дед словно не слышит сварливого голоса. Он отстёгивает ошейник Валентины и пристёгивает его к ручке чемодана.
– Делов-то! – довольно крякает он.
Потом полностью раскрывает чемодан и укладывает на траву.
– Сани поданы, – говорит дед. – Давайте сюда ваши баулы.
Он забирает у Муры плетёную корзинку, а у Гришки – рюкзак. А потом ещё убирает в чемодан свои сумки. Получается целый ворох вещей, зато руки теперь у всех свободны.
– В путь! – командует дед и тянет за ошейник.
Чемодан скользит по траве неохотно, натыкается на торчащие из земли корни деревьев. Гришка подталкивает его, задаёт нужное направление.
– Совсем испортите! – причитает бабушка. – На нём и так живого места нет.
– Раз живого места нет, зачем переживать? – отмахивается дед.
– Так обратно через две недели ехать! Куда мы вещи сложим?
– Мы же хотели чемодан в деревне оставить! – совсем некстати вспоминает Гришка.
Бабушка многозначительно на него моргает. Дед смеётся.
– Чья корова бы мычала, Зина, а твоя бы ворчала.
Скоро показывается деревня. Чемодан выезжает на неровную дорогу, трясётся по колдобинам. Но героически едет.
Самый крайний дом принадлежит бабе Варе. У бабы Вари два зуба: один сверху и один снизу. От этого баба Варя очень страдает. Денег на протезы нет, а поговорить охота. Но с беззубым ртом особо не поговоришь – вместо слов получается одно шамканье. Поэтому баба Варя молча провожает глазами чемодан на ошейнике. У бабы Вари взгляд говорящее слов.
– Здорово, Егорыч, – выходит к ним председатель сельсовета. – Я смотрю – бурлаком заделался.
Что такое бурлак, Мура не знает. Но на всякий случай за деда обижается. Бабушка выступает вперёд, чтобы поставить на место председателя, но не успевает ничего сказать. Потому что в следующую секунду раздаётся такой нестерпимо громкий вой, словно одновременно заработали пятьсот электрических пил. Не успевают все обернуться на этот чудовищный звук, как из соседнего двора вылетает блестящий чёрный агрегат. У агрегата зверский вид и торчащая вверх ручка. На конце ручки болтается дед Макар, которого все зовут Николаичем.
– Поооберегиииись! – клацает зубами Николаич, тщетно пытаясь справиться с взбесившимся агрегатом. Но куда там! Агрегат, свирепо рыча и набирая скорость, летит на людей. Ещё немного – и врежется в них!
Но тут просыпается бабушка. Она отталкивает в одну сторону Муру с Гришкой, в другую деда с председателем, опрокидывает вещи из чемодана и с хэканьем кидает его в агрегат.
Чемодан, описав короткую дугу, врезается Николаичу в лоб. «Поберегись» захлёбывается на полуслове. Сражённый коварным ударом, Николаич замолкает и аккуратно падает на землю. Зато пристёгнутый к чемодану ошейник каким-то удивительным образом цепляется свободным концом за ручку рычащего агрегата. И тот, бешено завывая, мчится по деревенской дороге дальше, волоча за собой грохочущий чемодан. Баба Варя по пояс вылезает в окно. Сегодня она побивает все мировые рекорды по выразительности взгляда.
Вдруг из двора Николаича выбегает какой-то мужчина. Муре сначала кажется, что это белобородый старик. Но потом она понимает, что лицо мужчины покрыто пеной для бритья. Пена от бега лезет в рот и в глаза. Не обращая на это внимания, мужчина мчится за агрегатом и исчезает за поворотом. Через секунду вой обрывается и воцаряется звенящая тишина.
– Догнал, – говорит Николаич. Все оборачиваются на него. Он сидит посреди дороги и осторожно щупает ссадину на лбу.
– Легко отделался, – рассматривает ссадину председатель. – А ведь мог без головы остаться!
– Что это было? – отмирает, наконец, бабушка.
– Сын вчера подарок привёз. Эту, как её. Газонокосилку. Ну я решил включить. Видно, не на ту кнопку нажал.
Из-за поворота показывается сын Николаича дядя Илья. Он катит перед собой подозрительно тихую газонокосилку и тащит многострадальный чемодан. Баба Варя выходит к нему с вышитым рушником, показывает жестами – утри лицо.
– Спасибо, не надо, – говорит дядя Илья. – Пойду, добреюсь.
Баба Варя мелко кивает. Смотрит на него как на героя войны.
У Николаича лицо нашкодившего ребёнка.
– Надо было сначала инструкцию прочитать, да? – заискивающе заглядывает он сыну в глаза.
– Надо было, – говорит дядя Илья, вручает Гришке чемодан и катит дальше газонокосилку.
Дед с бабушкой загружают вещи обратно в чемодан. Председатель молча отгоняет Валентину от своего крыжовника. Пока никто не видел, Валентина подъела проплешину в кустарнике. В другое время председатель полез бы скандалить, но сейчас не решается. Его останавливает чемодан. Он видел, как метко кидается им бабушка. Поэтому он отгоняет Валентину в сторону и уходит в дом.
– Вот это даааа! – У Гришки от возбуждения горят щёки и блестят глаза.
– Вообще! – соглашается Мура.
Глава 7 Пострадавший Николаич
На следующий день оказывается, что у Николаича сотрясение мозга. Диагноз ему Вера Самсоновна поставила. Она раньше преподавала в школе биологию. Больница в райцентре – не наездишься. Вот и бегает вся деревня к Вере Самсоновне за лечением. Потому что биолог, хоть и бывший, плохого не посоветует!
Бабушка, как узнала про сотрясение, тут же замесила тесто для яблочного пирога. Пока тесто доходило, она маялась совестью.
– Не переживай, – подбадривает её дед. – Ты же не специально.
– Конечно, не специально! – возмущается бабушка. – Если бы специально, он сотрясением мозга не отделался бы!
Когда пирог испёкся, она заворачивает его в фольгу, берёт в секунданты мужа с внуками и идёт проведывать больного.
Сын Николаича колет дрова. При виде гостей откладывает топор, подходит поздороваться. Протягивает руку деду, потом – Гришке. Гришка не ожидал, что с ним как со взрослым поздороваются, потому смущается. Но руку пожимает.
Мура впервые видит, чтобы бабушка так волновалась. Она суетится, хмыкает, бубнит себе что-то под нос.
– Как отец? – спрашивает наконец.
– Нормально.
– Лечится?
– Лежит. Велел кровать в гостиную перенести и поставить стратегически правильно, ногами к выходу.
– Зачем???
– Чтобы видеть, кто пришёл.
Гришка остаётся складывать дрова в поленницу, а Мура с бабушкой и дедом идут к пострадавшему.
– Здравствуйте, не вижу кто! – подаёт голос Николаич, когда они входят в дом.
Кровать действительно стоит в центре комнаты. Николаич лежит на высоких подушках с пластырем на лбу и, не моргая, смотрит на деда, бабушку и Муру.
– Так это же мы! – фальшиво бодрым голосом отвечает дед и выставляет вперёд пирог в фольге. – Не узнаёшь, что ли? Вот, проведать тебя заглянули.
– Чемодан не забыли?
– Могу сбегать, – рявкает бабушка.
– Андреевна, я смотрю, ты мириться пришла? – сощуривается Николаич.
– Вот и не нарывайся, раз мириться пришла, – сбавляет тон бабушка и направляется на кухню – ставить чайник. А дедушка остаётся разговаривать с больным.
– Просыпаюсь с утра – вокруг всё фильдеперсовое, – принимается за рассказ Николаич.
– Да ну! – удивляется дедушка.
– Дык! Аж в глазах рябит. И голова кружится. Растолкал Илью, отправил за Верой Самсоновной. Та поглядела меня, пульс пощупала. Сотрясение!
– А как определила?
– Так и определила. Лечение назначила хорошее – покой и здоровый сон. Пей, говорит, народные успокоительные средства…
– Это какие? – оживляется дед.
– Не те, что ты подумал. Мята, валерьянка, зверобой.
– А!
– Ну. Ешь, говорит, каши на молоке. И, это… – Тут Николаич переходит на шёпот: – Никакой соли.
Он прикладывает палец к губам, достаёт из-под подушки пакетик с солёными сухариками, отсыпает себе в рот половину и воровато хрустит ими.
– Николаич! – крякает дед.
– Я без соли жить не могу! – вздыхает Николаич.
Мура понимающе кивает. Она тоже не очень представляет, как можно жить без соли.
– Только не выдавайте меня сыну, – просит Николаич. – А то он в больницу меня отвезёт. Страсть как не хочется в палате лежать.
В комнату вплывает бабушка. Несёт на подносе чай и пирог.
– Чай с мятой, успокаивающий, – поясняет она. – Сахар не положила, потому что пирог сладкий.
– Я несладкий чай не пью, – сварливится Николаич.
– Ладно, сейчас – Бабушка разворачивается и уходит на кухню.
– Сахар в баночке с надписью «Горох», – кричит ей Николаич.
– А чего не «Мука»? – язвит бабушка.
– Потому что в баночке «Мука» пшённая крупа.
Пока бабушка размешивает сахар, Николаич быстро доедает сухарики. Протягивает пустой пакетик деду:
– Выкинь потом, будь другом.
– Ладно.
Бабушка возвращается через минуту:
– В постели будешь есть или, может, встанешь?
– Вера Самсоновна велела лежать.
– Тогда хотя бы сядь.
Николаич садится, разглаживает на коленях одеяло.
– Давай сюда поднос.
Бабушка делает шаг вперёд, спотыкается о неровную половицу, теряет равновесие, но каким-то чудом удерживается, не падает на Николаича. Чашка с чаем опрокидывается на пирог, брызгает веером горячих капель. Бабушка, удерживая на весу поднос, бежит вперёд, огибает дугой кровать, пролетает мимо зажмурившейся от ужаса Муры и окаменевшего деда… и скрывается на кухне.
Через секунду оттуда раздаётся её голос:
– Пошли отсюдова, пока я его в Могилёву губернию не отправила!
Дед встаёт, пряча глаза, протягивает руку:
– Бывай.
Николаич молча пожимает ему руку.
Ушли не оборачиваясь.
Глава 8 Грибной день
Теперь Мура знает, что означает выражение «отправить в Могилёву губернию». Так в деревне называют кладбище.
– Бабуль, а бабуль, – уткнувшись носом в мягкий бабушкин бок, бормочет она, – а если бы ты ошпарила чаем Николаича?
– Бегал бы тогда Николаич как ошпаренный.
– А если бы он вдруг от этого умер, то отправился бы в Могилёву губернию?
– Умрёт он, как же! – зевает бабушка. – Знаешь какой он у нас живучий? Однажды в продуктовый завезли некачественных консервов. Вся деревня от этих консервов слегла. И лишь Николаичу хоть бы хны. Даже не отравился.
– Ого! – шепчет Мура.
– Ну да. Так что насчёт Николаича ты не переживай. Век проживёт и глазом не моргнёт.
– Главное, чтобы ты ему моргать не мешала, – подаёт голос дед.
Мура с Гришкой хихикают. Бабушка сердито ворочается с боку на бок.
– Спите лучше, завтра рано вставать, – наконец говорит она.
Дед лежит в своей кровати и светится от счастья, словно включённый ночник. Никто не пинается, локтями не пихается. На половице, подложив под голову руки, дремлет в мягком спальном мешке Гришка. В окно заглядывает луна. Отсчитывая время, глухо тикают старые часы. Спать осталось недолго. С утра по грибы.
Не успевает петух Сергеич завести своё «кукареку», как вся семья выходит на крыльцо. Мура вдыхает полной грудью утренний воздух. Хорошо!
В руках у Муры лукошко. У деда с Гришкой тоже лукошки. А у бабушки плетёная корзинка. А ещё у деда рюкзак с припасами. Чтобы было чем перекусить, когда проголодаются.