– Прощу прощения?
– Благодеяние. За игру в Пэлл Мэлл.
Она издала благовоспитанное фырканье, прислонившись к дереву и скрестив руки.
– Если кто-либо и задолжал кому-либо благодеяние. Так это вы мне. Я, в конце концов, победила в игре Пэлл Мэлл.
– Но я был единственный обделенный.
– Это верно, - согласилась она.
– Вы не были бы самой собой, - сказал он довольно сухим тоном, - Если не сопротивляетесь желанию согласиться.
Кэйт бросила не него невинный взгляд.
– Леди должна быть честной во всем.
Когда она подняла глаза. Один из уголков его рта был поднят в усмешке.
– Я надеялся, что вы так скажете, - пробормотал он.
Кэйт немедленно почувствовала себя неловко.
– Почему же?
– Потому, что благодеяние, которое вы задолжали мне, состоит в том, что я задам вам один вопрос - любой вопрос по своему выбору - и вы ответите на него со всей своей честностью.
Он положил одну руку на ствол дерева, к которому она прислонилась, рядом с её головой и ухмыльнулся. Кэйт почувствовала себя пойманной, даже притом, что она могла легко высвободиться и убежать.
С легкой тревогой и дрожью волнения - она осознала, что попалась в ловушку его глаз, которые зажгли огонь в её теле.
– Сможете ли вы это сделать, мисс Шеффилд? - спросил он её.
– Ка… какой вопрос? - спросила она, не понимая, что она тихо шепчет, пока не услышала свой голос: тихий и хриплый.
Он слегка склонил голову набок.
– Вы не забыли, что должны ответить на вопрос честно?
Она кивнула. Или, по крайней мере, подумала, что кивнула. Она хотела кивнуть, только не было уверена в том, что может двигаться.
Он наклонился к ней, не так близко, чтобы заставить её чувствовать его дыхание, но достаточно, чтобы заставить её задрожать.
– Вот мой вопрос, мисс Шеффилд.
Её губы ожидающе открылись.
– Вы, - придвинулся ближе, - все еще, - он придвинулся еще на дюйм, - ненавидите меня?
Кэйт судорожно сглотнула. Независимо оттого, что она ожидала от него, она явно не ожидала этого вопроса. Она облизнула губы, готовясь, что-то сказать, хотя понятия не имела, о чем будет говорить, и у нее само по себе вырвался звук.
Его губы медленно изогнулись в самодовольную мужскую улыбку.
– Я буду считать, что это означает, нет.
И затем, с внезапностью, от которой у нее немного закружилась голова, оттолкнулся от дерева и оживленно произнес.
– Хорошо, тогда сейчас стоит пойти в дом, чтобы отдохнуть перед вечером, как вы считаете?
Кэйт, полностью обессиленная, осела под деревом.
– Не хотите остаться здесь снаружи еще на некоторое время? - он уперся руками себе в бока и посмотрел на небо.
Его поведение полностью изменилось на сто восемьдесят градусов, по сравнению с медленным ленивым соблазнителем, каким он был десять секунд назад.
– В конце концов, ничего не говорит, о том, что скоро пойдет дождь. По крайней мере, не в ближайшие несколько часов.
Она в ответ, лишь пораженно уставилась на него. Наверно, он потерял разум, или она разучилась говорить. А возможно, и то и другое.
– Очень хорошо. Я всегда восхищался женщинами, понимающими прелесть свежего воздуха. Встретимся за ужином, хорошо?
Она кивнула. Она удивилась, что сохранила хотя бы способность кивать.
– Прекрасно.
Он взял её за руку и страстно поцеловал внутреннюю сторону ее запястья в единственную полоску голой кожи между перчаткой и рукавом.
– До вечера, мисс Шеффилд.
Затем он энергично зашагал прочь, оставляя её со смутным чувством, ей показалось, что-то довольно важное произошло только что между ними.
Но она понятия не имела что.
***
В половине седьмого вечера, Кэйт серьезно рассматривала её возможное заболевание. Без четверти восемь она решила, что это будет апоплексический припадок. Но без пяти минут восемь, когда прозвучал звонок, предупреждающий гостей о предстоящем ужине, при этом гости должны были собраться в гостиной, она расправила плечи и вышла в холл из своей спальни, чтобы встретить Мэри.
Она не собиралась быть трусом.
Она не трус.
Она должна была появиться за ужином. Кроме того, сказала она себе, было бы невероятным, если она окажется где-нибудь неподалеку от лорда Бриджертона. Он виконт, и к тому же хозяин дома, поэтому будет сидеть во главе стола. Она же, как дочь второго сына барона, имела очень низкий статус по сравнению с другими гостями, будет сидеть где-нибудь в конце стола. И чтобы видеть его, ей наверно, придется вытягивать шею.
Эдвина, поселенная в одной комнате с Кэйт, уже ушла в комнату Мэри, помочь той выбрать ожерелье, поэтому Кэйт обнаружила, что она одна стоит в холле.
Она подумала, что могла бы пойти в спальню к Мэри и подождать их там, но не чувствовала себя предрасположенной к беседе, и Эдвина уже почувствовала её странное, раздражительное настроение.
Последнее в чем сейчас нуждалась Кэйт, это в словах Мэри, что она ведет себя неправильно.
А правда была в том, что сейчас Кэйт не знала, что правильно, а что неправильно. Все что она знала, было то, что днем что-то изменилось в отношениях между ней и виконтом. Что-то резко изменилось в их отношениях, и она поняла, что это очень пугает (её, по крайней мере, точно).
Как же должны выглядеть нормальные правильные отношения. Люди всегда боялись того, чего они не понимают. А Кэйт, определенно, не понимала виконта.
Но как только она уже начала наслаждаться своим одиночеством, одна из дверей открылась, и в холл вошла молодая леди. Кэйт тут же узнала в ней Пенелопу Физеренгтон, которая была самой младшей из трех знаменитых сестер Физеренгтон. Вообще-то, Кэйт слышала, что вроде их четыре, но последняя была еще слишком мала для выхода в свет.
К сожалению, для сестер Физеренгтон, они были как раз знамениты своими неудачами на ярмарке невест. Прюденс и Филиппа выходили в свет уже третий год, и еще не получили ни одного предложения руки и сердца. У Пенелопы шел ее второй Сезон, и она, возможно, могла избежать участи матери и сестер, которые в свете были расценены, как полные простофили.
Кэйт всегда нравилась Пенелопа. Их обеих высмеяла леди Уислдаун за ношение платья не идущего им цвета. Кэйт с грустным вздохом отметила, что текущее платье Пенелопы, сделанное из желто-лимонного цвета заставляло смотреться бедную девочку безнадежно болезненной. Это было бы еще не так плохо, но вкупе с множеством оборок и рюшей это выглядело ужасно. Пенелопа не была высокой девушкой, и это платье сильно принижало её, она смотрелась в нем низенькой толстушкой.
Это было очень жалко, поскольку она могла бы выглядеть достаточно симпатичной, если бы кто-нибудь убедил её мать, что не стоит гнаться за модой, а позволить Пенелопе выбирать платья на её вкус. У нее было довольно привлекательное лицо с бледной, бледной кожей; рыжие, даже можно сказать, темно-рыжие волосы
Независимо, оттого как можно сказать, подумала Кэйт с жалостью, но её волосам, совсем не шло желто-лимонное платье.
– Кэйт! - воскликнула Пенелопа, закрыв за собой дверь, - Какая приятная неожиданность! Я и не думала, что ты будешь здесь.
Кэйт кивнула.
– Я думаю, мы получили самое последнее приглашение. Мы познакомились с леди Бриджертон лишь на прошлой неделе.
– Ммм, я знаю, я только что сказала, что удивлена, но на самом деле, я не удивлена. По-моему, лорд Бриджертон уделял все свое внимание твоей сестре.
Кэйт вспыхнула.
– Ну, да, - Кэйт запнулась, - Он уделял чересчур много внимания.
– Именно про это и говорят сплетни, - продолжила Пенелопа, - но не всегда им можно доверять.
– Я считала, что леди Уислдаун почти не ошибается, - сказала Кэйт.
Пенелопа лишь пожала плечами, и посмотрела на свое платье с отвращением.
– Когда она писала обо мне, она была, конечно, права.
– Ох, ты ошибаешься, - быстро сказала Кэйт, но они обе знали, что Кэйт просто была вежлива.
Пенелопа утомленно покачала головой.
– Моя мама считает, что желтый - счастливый цвет, а счастливая девушка быстрее поймает в свои сети мужа.
– Ох, дорогая, - смеясь, произнесла Кэйт.
– Но она не понимает, - продолжала Пенелопа, что такой оттенок счастливого желтого цвета заставляет меня выглядеть довольно несчастной и, наоборот, отталкивает от меня джентльменов.
– Ты предлагала ей зеленый? - спросила Кэйт.
Пенелопа покачала головой.
– Она не любит зеленый цвет. Говорит, что это цвет меланхолии.
– Зеленый? - недоверчиво спросила Кэйт.
– Я даже не стараюсь понять её.
Кэйт, одетая в зеленое платье, подняла рукав около лица Пенелопы, закрывая желтый цвет.
– Твое лицо как бы освещается в этом цвете, - сказала она.
– Не говори мне об этом. Это только сделает желтый цвет еще более болезненным.
Кэйт сочувственно ей улыбнулась.
– Я бы предложила тебе одно из моих платьев, но боюсь, оно будет волочиться по полу.
– Это очень любезно с твоей стороны, но лучше я подчинюсь своей судьбе. По крайне мере в этом году гораздо лучше, чем в прошлом.
Кэйт вопросительно подняла бровь.
– Ах, да. Ты же не была в свете в прошлом году, - Пенелопа вздрогнула.
– Я весила почти на два стоуна больше, чем сейчас.
– На два стоуна? - отозвалась эхом Кэйт. Она не могла в это поверить.
Пенелопа кивнула и сделала грустное лицо.
– Детский жир. Я просила маму не вынуждать меня выходить в свет до восемнадцати лет, но она считала, чем раньше, тем лучше.
Кэйт достаточно было бросить один взгляд на лицо Пенелопы, чтобы понять, что это было не хорошо для той. Она чувствовала некоторое родство с этой девушкой, даже учитывая то, что Пенелопа была младше её на три года. Они обе знали чувство богом забытой девушки, которая жмется в углу танцевальной комнаты; обе знали выражение на лице, когда тебя никто не пригласил танцевать, но ты делаешь вид, будто тебя это совсем не заботит.
– Я хочу сказать, - произнесла Пенелопа, - Почему бы нам ни спуститься на ужин вместе? Кажется оба семейства и твое, и мое задерживаются.
У Кэйт не было стремления побыстрее пойти в гостиную и разделить общество лорда Бриджертона, но ожидание Мэри и Эдвины, лишь отсрочит пытку на несколько минут, поэтому она решила спуститься вдвоем с Пенелопой.
Они обе сунули головы в комнаты матерей, проинформировали тех, и, взявшись за руки, направились вместе в гостиную.
Достигнув гостиной, они увидели, что большая часть гостей уже спустилась в гостиную, сплетничая и беседуя обо всех и обо всем, они ждали остальных гостей. Кэйт, которая до этого ни разу не была на приеме в загородном доме, с удивлением отметила, что каждый казался более расслабленным и более радостным, чем в Лондоне. Свежий воздух на них так действует, подумала Кэйт с улыбкой. Или должно быть, расстояние от города, ослабило строгие правила поведения, которые существовали в Лондоне. Независимо от этого, Кэйт решила, что предпочла бы эту атмосферу строгому Лондонскому обеду.
Она смогла увидеть лорда Бриджертона в комнате. Или если быть точной, подумала она, она смогла почувствовать его присутствие. Как только она почувствовала его стоящим возле камина, она постаралась не смотреть в ту сторону. Но, тем не менее, она могла чувствовать его присутствие.
Она знала, должно быть, она сошла с ума, но она могла поклясться, что знала, когда он наклонил голову, когда засмеялся, когда заговорил.
И она определенно знала, что он смотрит на нее. Она, ни с того ни с сего, почувствовала странный жар.
– Я и не осознавала, как много людей пригласила леди Бриджертон, - сказала Пенелопа.
Осторожно, стараясь не смотреть в сторону камина, Кэйт оглядела комнату, чтобы увидеть, кто здесь есть.
– О, нет, - наполовину прошептала, наполовину простонала Пенелопа, - Крессида Купер здесь.
Кэйт осторожно проследила за пристальным взглядом Пенелопы.
Если кто и мог посоревноваться с красотой Эдвины в Сезоне 1814 года, так это была именно Крессида Купер.
Высокая, стройная, с блестящими светлыми волосами и сияющими глазами. Вокруг нее всегда собиралась толпа ее поклонников. Но если Эдвина была добра и щедра, то Крессида, по мнению Кэйт, была просто сосредоточенной на самой себе невоспитанной ведьмой, кто радовалась, мучая и издеваясь над другими людьми.
– Она ненавидит меня, - прошептала Пенелопа.
– Она ненавидит каждого, - проговорила Кэйт.
– Нет, она, правда, ненавидит меня.
– Почему же? - Кэйт посмотрела с любопытством на подругу, - Что такого ты ей сделала.
– Я врезалась в нее в прошлом году и заставила пролить её пунш на саму себя и герцога Эшбурна.
– И это все?!
Пенелопа закатила глаза.
– Это очень даже достаточно для Крессиды. Она убеждена, что он предложил бы ей выйти за него замуж, если б не эта её неуклюжесть.
Кэйт фыркнула, даже не стараясь выглядеть благовоспитанной.
– Эшбурн не собирается жениться в ближайшем будущем. Он почти такой же распутник и повеса, как виконт Бриджертон.
– Который, скорее всего, жениться в этом году, - напомнила ей Пенелопа.
– Это в том случае, если сплетни правдивы.
– К тому же, - насмехалась Кэйт, - Сама леди Уислдаун написала, что она не верит в его женитьбу в этом году.
– Это была несколько недель назад, - ответила Пенелопа, махнув рукой. - Леди Уислдаун все время меняет свое мнение. Кроме того, и это очевидно для всех, виконт ухаживает за твоей сестрой.
Кэйт не успела прикусить язык, и со вздохом, пробормотала:
– Ох, не напоминай мне.
Но, ее едва слышимая боль, потонула в хриплом шепоте Пенелопы.
– О, нет. Она направляется прямо сюда
Кэйт успокаивающе сжала руку подруги.
– Не волнуйся, она не лучше тебя.
Пенелопа саркастически посмотрела на Кэйт.
– Я знаю, только это не делает её от этого, менее неприятной. И она всегда находит способ уязвить меня, чтобы я знала, с кем имею дело.
– Кэйт. Пенелопа, - Крессида издала мелодичную трель, останавливаясь рядом с ними, и эффектно встряхивая своими солнечными волосами. - Какая неожиданность встретить вас здесь.
– Почему же? - спросила Кэйт.
Крессида замигала, очевидно, удивленная, что Кэйт подвергла сомнению её заявление.
– Хорошо, - произнесла она медленно, - Я полагаю, что не так уж неожиданно встретиться с вами здесь, поскольку ваша сестра в центре всеобщего внимания, и все мы знаем, что вам приходиться сопровождать её. Но присутствие здесь Пенелопы…
Она изящно пожала плечами. - Кто я такая чтобы судить? Леди Бриджертон - очень добрая женщина.
Комментарий был настолько груб, что Кэйт не могла не прозевать его. И в то время как она осуждающе уставилась на Крессиду, так продолжала издеваться.
– На тебе чудесное платье, Пенелопа, - и её улыбка была настолько сладкой, что Кэйт могла поклясться, что почувствовала сладость в воздухе. - Мне вот очень нравиться желтый цвет, - сказала она, поглаживая бледно-желтую ткань своего собственного платья. Требуется весьма специфический цвет лица, чтобы носить такой цвет, ты не думаешь?
Кэйт заскрипела зубами. Естественно, Крессида выглядела просто ослепительно в своем желтом платье. Крессида выглядела бы ослепительно и в холщовой робе.
Крессида снова улыбнулась, в этот момент, она напомнила Кэйт ядовитую змею, затем повернулась к джентльмену, пересекавшему комнату.
– О Гримстон, Гримстон! Подойдите сюда на минутку.
Кэйт посмотрела через плечо Крессиды, чтобы увидеть приближение Бэзила Гримстона, и с трудом подавила стон.
Гримстон был мужской копией Крессиды - грубый, надменный и важничающий. Почему такая чудесная леди, как виконтесса Бриджертон, пригласила сюда этого типа, Кэйт понять не могла. Возможно потому, что было приглашено чересчур много молодых леди и им не хватало кавалеров.
Гримстон скользнул взглядом по Кэйт и Пенелопе, и поднял угол рта в насмешке.
– Ваш преданный слуга, - сказал он Крессиде, после мимолетного взгляда, брошенного на Кэйт, и презрительного на Эдвину.
– Вы не находите, как очаровательно смотрится Пенелопа в своем желтом платье? - произнесла Крессида.
– Желтый - должно быть цвет Сезона, - сказал он, медленно, оскорбительно рассматривая Пенелопу с ног до головы.
Кэйт боролось с судорогой отвращения к нему, настолько сильной, что буквально почувствовала тошноту. Больше, чем когда-либо она захотела обнять Пенелопу и спасти её от этого презрительного осмотра. Но такое внимание, они могли использовать, что бы продолжать измываться и издеваться над Пенелопой.
Когда Гримстон окончил свой грубый осмотр, он повернулся к Крессиде и пожал плечами так, будто просто не может найти комплимент.
– Разве вы не должны быть где-нибудь еще? - не выдержала Кэйт.
Крессида выглядела потрясенной.
– Мисс Шеффилд, я с трудом могу вынести вашу дерзость. Мистер Гримстон и я искренне восхищаемся внешностью мисс Пенелопы. Этот оттенок желтого так подходит к цвету её лица. Я рада видеть ее такой миленькой после прошлого года.
– Действительно, я восхищен мисс Пенелопой, - медленно сказал мистер Гримстон, растягивая слова и говоря таким масленым голосом, что Кэйт себя испачканной от общения с таким типом.
Кэйт почувствовала, как Эдвина задергалась. Она надеялась, что это от гнева, а не от боли.
– Я не понимаю, что вы хотите этим сказать, - ледяным голосом сказала Кэйт.
– Ну, конечно, я думаю, вы понимаете, - сказал Гримстон, блестя глазами. Он наклонился и сказал громким шепотом так, чтобы было слышно вокруг: - Она была такой жирной в прошлом году.
Кэйт открыла рот, чтобы возразить, но её перебила Крессида.
– Какая жалость, в прошлом году было так много завидных холостяков. Впрочем, в этом году, большинство из нас не испытывает недостаток отсутствия партнера по танцу. Я часто вижу, как бедная Пенелопа сидит у стенки с компаньонками и вдовами.
– Вдовы, - прошипела Пенелопа, - часто являются единственными женщинами в комнате, у которых есть мозги.
Кэйт от радости захотелось подпрыгнуть и захлопать в ладоши.