– А знаешь, Рал-Эка, – его собеседник положил тощие локти на стол и тряхнул давно не чесанной головой, – ты вот сейчас упомянул Орнабул и посмеялся над тем, что там, дескать, верят в предзнаменования, а ведь в Каргадане живут люди, чай, поумнее тебя. И если бы один из их колдунов сказал мне, что комета принесет несчастье, то я бы, ни секундочки не сомневаясь, поверил.
– Это потому, что ты трус! – прогудел Рал-Эка, поднося к губам кружку с элем. – Тебе бы только про конец света и говорить. А я повторяю: наши боги ничего про комету не говорили и никаких бед от нее не предсказывали.
– Так-то оно так, – нехотя согласился Паг-Данур. – Да только когда все вокруг говорят об одном, начинаешь прислушиваться, а потом постепенно и верить. Не может ведь быть такого, чтобы все ошибались, а ты был прав.
Рал-Эка фыркнул.
– Ну, ты и сказал! – воскликнул он возмущенно. – Или, может, забыл, что наши боги – истинные, а что там кому врут чужие, нас не касается? Да пусть хоть весь мир потонет в скверне лжи, лично я не дрогну, ибо моя вера – сильна!
– Ты просто паникер, Паг-Данур, – подал голос третий, убирая со лба волосы. – Где ты видишь, чтобы кто-то всерьез относился к этим предсказаниям? Конечно, о них говорят, но никто ведь не собирает вещички и не бежит, не прячется. Оглядись: люди спокойно сидят в кабаках и попивают пиво, им и дела нет ни до комет, ни до астрологов.
Дьяк отвернулся, залпом осушил одну из своих кружек и принялся набивать трубку.
В этот момент, слегка качаясь, в таверну вошел невысокий худощавый человек в сером дорожном плаще и такого же цвета широкополой шляпе. Зоркими юркими глазами, отнюдь не соответствующими его пьяным движениям, он оглядел помещение и едва заметно кивнул продолжавшему неподвижно сидеть на своем месте Дьяку, а затем направился к стойке, за которой лениво расположился хозяин «Веселого дракона» – человек грузный, широкоплечий и, видимо, довольно сильный. Его круглое лицо с широко посаженными серыми глазами обрамляла рыжая борода лопатой, доходившая ему до середины груди. От того, что одет он был в кумачовую рубаху, борода казалась огненной и словно растекалась по всему его объемному телу.
Новый посетитель сел и, аккуратно сняв с головы шляпу, положил ее на стойку. Он спросил эля и, когда получил кружку, начал пить его маленькими глотками так, словно это был чай. Время от времени он поднимал глаза и смотрел на расположившихся за столиками людей, скользя иногда взглядом по фигуре Дьяка и явно ожидая от него какого-то знака.
Наконец тот подозвал его легким движением кисти. Человек подхватил шляпу и, согнувшись в поясе, быстро подошел к Дьяку. Он уже забыл, что изображал пьяного, и Дьяк усмехнулся, видя такую неумелую маскировку.
– Позволите? – спросил человек, осторожно берясь за спинку стула. Дьяк кивнул и, когда тот сел, едва слышно спросил:
– Никто не следил?
– Нет, – человек энергично помотал головой. – Я все делал, как обычно. Можете быть уверены. И спокойны.
– Не думаю, что это довод. Если ты всегда притворяешься так же ловко, как сегодня, тебя давно уже должны были разоблачить.
– Почему это? – спросил человек слегка обиженно. Было заметно, что он растерялся.
– Потому что роль надо играть до конца, а не бежать, словно щенок, едва тебя поманят. Теперь все в таверне знают, что ты пришел только для того, чтобы встретиться со мной.
– Мне кажется, вы слишком низкого мнения о моих актерских способностях, – человек задрал подбородок. – Да будет вам известно, что я полгода играл на сцене…
– Бродячего театра, – перебил его Дьяк с усмешкой.
– Именно так, – человек удивленно поднял брови. – Откуда вы знаете?
– Ни в какую другую труппу тебя бы не взяли, – ответил Дьяк. – Но хватит о глупостях.
Он достал из-за пояса звякнувший кошелек и протянул собеседнику. Тот, несмотря на то что секунду назад надулся от обиды, сразу повеселел и принял его, ловко спрятав за пазуху.
– Получишь еще столько же, если приведешь его сегодня, – сказал Дьяк едва слышно.
– Никак не возможно, господин, – покачал головой человек, но Дьяк видел, с какой жадностью блеснули его глаза. – Только завтра ночью. Это самый ранний срок.
– Хорошо, как знаешь, – Дьяк пожал плечами. Он понимал, что, если Курад отказывается от золота, значит, именно так дела и обстоят. – Но если ты меня обманул…
Человек предупреждающе поднял руку.
– Я сам заплачу вам вдвое больше, чем вы дали мне сейчас, если не будет так, как я сказал, – проговорил он твердо.
– Ты заплатишь гораздо больше, – процедил Дьяк, – если окажется, что ты превратился из полезного человека в того, кто слишком много знает.
– Этого не случится, – заверил его Курад, залпом допивая свой эль и поднимаясь из-за стола. – Я знаю правила и ни за какие деньги не захотел бы стать помехой. Мы договорились.
Он слегка поклонился, надел шляпу, надвинув ее на глаза, и направился к выходу. Через некоторое время Дьяк подозвал официанта, бросил ему серебряную монету и, не слушая благодарностей, вышел на улицу.
Сгущались сумерки. Снег падал крупными мокрыми хлопьями, печально оседая на мощенную булыжниками улицу. Одинокий фонарь болтался под крышей «Веселого дракона», едва различимый в полумраке, похожий на крупного желтого светляка.
Дьяк отошел в тень ближайшего переулка и тихо свистнул. Через несколько секунд послышался клекот и шелест крыльев. Широкая тень промелькнула у него над головой. Дьяк вытянул руку, и на нее опустился крупный сокол с белым венчиком из перьев вокруг головы – редкий вид, выведенный специально для королевского рода Малдонии. Несколько дней назад Дьяк позаимствовал одну птицу из питомника и обучил для своих целей. Надев на шею соколу тонкий золотой браслет, он прошептал что-то и затем подбросил пернатого охотника в воздух. Тот расправил крылья и взмыл в небо. Теперь он будет высматривать Курада, а когда найдет, то последует за ним хоть на край земли. И Дьяк всегда будет знать, чем занимается этот проходимец. Конечно, деньги делают чудеса, но не стоит слепо доверять тем, кто готов продать за них собственную душу. Удовлетворенно кивнув, Дьяк вышел из тени и огляделся. Было довольно тихо, только из таверны доносились крики, смех и звуки расстроенных инструментов. Несколько одиноких прохожих торопливо проскользнули под фонарями, стараясь не попадаться никому на глаза. Несмотря на то что улицы патрулировались гвардейцами, ходить ночью было довольно опасно – грабители выходили на свой рискованный, но доходный промысел. Поэтому те, кому было что оберегать, обычно держали двух-трех телохранителей, вербуя их из наемников и прочих отчаянных ребят, которые в мирное время оказывались не у дел, а стало быть, на мели.
Дьяк поплотнее закутался в плащ и отправился знакомой дорогой в Квартал Наслаждений. Чем ближе он подходил, тем светлее и оживленней становилось вокруг: горели окна и разноцветные фонари, из домов и поминутно распахивающихся дверей слышались смех, ругань и пьяные крики. Изредка улицу перебегали полуодетые люди или переходили, пошатываясь, пьяные.
– Эй, приятель, не дашь монетку? – Какой-то пьяный оборванец, прислонившись к стене, устремил на Дьяка выцветшие глаза. Красные веки слезились, нижняя губа отвисла, обнажив ряд гнилых зубов. – Старому солдату на стаканчик вина. Проливавшему кровь за отечество, не щадившему живота своего.
– И в какой же войне ты участвовал? – поинтересовался Дьяк, останавливаясь.
– Во всех, – решительно ответил пьяный и, словно в подтверждение своих слов, изо всей силы тряхнул головой.
– А в последней? Может быть, ты слышал о битве при Комариных Топях?
– Нет, добрый человек, там я не был.
– Как ты меня назвал?
– Добрый человек, – повторил с готовностью попрошайка. – Ты ведь не откажешь бедняку в скромной милостыне? Я ведь не прошу многого. Столь блистательный господин не обеднеет, если подкинет старику пару медяков, а уж я, как водится, выпью за ваше здоровье со всем моим удовольствием.
– И в какой же компании ты научился пить? – спросил Дьяк.
– Компании? – переспросил пьяный, икнув. – Да с приятелями водился, а теперь и не знаю, где они. Кто помер, а кого сцапали стражники. Не знаю, – он развел руками. – Вроде украли они там что-то.
– Сколько тебе лет? – спросил Дьяк, вынимая из кармана монеты.
– Мне-то? Пятьдесят три года, – отозвался попрошайка с готовностью, протягивая к медякам сморщенные, красные от мороза руки. – Или около того, раньше я точно помнил, а теперь позабыл.
– Выпей хорошенько, – сказал Дьяк, пересыпая ему в ладони монеты. – Не скупись, ведь даровые деньги быстро расходятся.
– Конечно, господин, – легко согласился пьяный, зажимая медяки в кулаке. – Я сейчас же и пойду… ваше здоровье. Век буду помнить и богов молить, – его речь потеряла всякую связность, так не терпелось ему найти ближайший кабак.
– Выпей хорошенько, – сказал Дьяк, пересыпая ему в ладони монеты. – Не скупись, ведь даровые деньги быстро расходятся.
– Конечно, господин, – легко согласился пьяный, зажимая медяки в кулаке. – Я сейчас же и пойду… ваше здоровье. Век буду помнить и богов молить, – его речь потеряла всякую связность, так не терпелось ему найти ближайший кабак.
– Забудь обо всем, напейся до беспамятства, – добавил Дьяк, отходя. – А потом завались куда-нибудь, где никто тебя не заметит, и сдохни наконец.
Попрошайка на какой-то миг поднял на него глаза, но потом снова забормотал слова благодарности.
Дьяк его уже не слушал. Он свернул в узкий переулок, затем прошел через арку и пересек небольшой внутренний дворик, очутившись перед трехэтажным зданием с затемненными плотными шторами окнами. Возле крыльца сидел дюжий охранник с дубинкой на коленях и задумчиво курил трубку. При виде Дьяка он поспешно поднялся на ноги и, слегка поклонившись, отворил тяжелую, окованную железом дверь.
– Рады видеть вас снова, господин, – сказал он негромко, принимая от Дьяка серебряную монету и ловко пряча ее в карман. – Давно вы не изволили к нам заходить. Три луны, пожалуй, будет?
– Я был далеко, – ответил Дьяк, заходя в натопленное помещение, обставленное с большим вкусом. На стенах висели шпалеры, изображавшие сцены из придворной жизни, а также портреты правителей Малдонии, прославленных рыцарей и некоторых придворных, известных своими заслугами перед государством. Выставленные в публичном доме, они выглядели, по меньшей мере, пикантно. Добротная дубовая мебель была обита темно-зеленым бархатом и украшена искусной резьбой. Паркетный пол, натертый до блеска, отражал покрытый росписью высокий потолок. Дьяк прошел на середину комнаты и огляделся. Повсюду теплились небольшие бронзовые жаровни, наполняя помещение таинственным и уютным полумраком.
Тяжелый занавес напротив входной двери всколыхнулся, и навстречу Дьяку выплыла высокая стройная женщина, одетая в просторное светло-серое платье с глубоким декольте. Открытую шею украшали нитки жемчуга, в ушах поблескивали серебряные серьги с опалами. Волнистые темные волосы аккуратно лежали вокруг головы, образуя подобие морской раковины – на такую прическу нужно было потратить не один час. Тонко очерченные губы, слегка подведенные глаза – все очень пристойно и никак не выдает в женщине хозяйку борделя.
Приветливо улыбнувшись, она проговорила:
– Снова к нам? Желаете как всегда?
– Да, Россина, – ответил Дьяк, протягивая ей небольшой кошелек. – Пятый номер?
– У вас прекрасная память, господин, – женщина слегка склонила голову. – Она как раз свободна. Желаете каких-нибудь напитков? Я сейчас же распоряжусь. Может быть, приготовить ванну?
– Да. Сегодня я очень устал.
– Глядя на вас, этого не скажешь, – заметила Россина, улыбнувшись.
– Пожалуйста, что-нибудь расслабляющее, – напомнил Дьяк, слегка поклонившись, давая таким образом понять, что оценил комплимент. – Возможно, немного масел и трав. Впрочем, вы и сами все прекрасно знаете.
– Благодарю, господин герцог, вы очень любезны. Я лично займусь этим. Можете быть уверены, все будет в лучшем виде. Вы не пожалеете, что решили провести этот вечер у нас.
– Мне и в голову не приходило сомневаться в вашем гостеприимстве. Столь очаровательная хозяйка не может разочаровывать.
Россина сделала реверанс и с улыбкой удалилась, а Дьяк отдал плащ охраннику и начал подниматься по широкой лестнице с резными перилами.
Адая завернулась в одеяло и села на постели. По обнаженным плечам скользнул холодный лунный свет и сразу же погас, оплетенный раскачивавшимися за окном деревьями. Женщина какое-то время пристально глядела на Дьяка, ее большие темные глаза казались влажно подрагивающими агатами.
Он стоял перед большим тазом с водой, опустив в нее кончики пальцев. Затем достал из сумки маленький мешочек, распустил шнурок и бросил две щепотки его содержимого в воду, которая тотчас же задрожала, стала чернеть, а затем внезапно прояснилась, показав заснеженную улицу, тускло горящие фонари и белые двускатные крыши. В толпе прохожих Дьяк разглядел фигурку в широкополой шляпе и длинном сером плаще, торопливо протискивающуюся к овальной арене, обнесенной низкой деревянной оградой, за которой бросались друг на друга лохматые огромные псы. Это, без сомнения, был один из кварталов четвертого яруса. Вероятно, Курад должен встретиться здесь с тем, кого обещал привести Дьяку. Если только он не зашел сюда просто сделать ставку.
– Что ты делаешь? – спросила Адая.
– Ничего интересного, – отозвался Дьяк через пару секунд. – Нужно кое-что проверить.
– Сейчас?
– Да, мне скоро нужно уходить.
Адая убрала от лица волосы и, склонив голову к плечу, некоторое время разглядывала Дьяка. Затем сказала негромко и с едва слышным вздохом:
– Нет в тебе любви. И страсти нет. Одна боль. И ненависть еще. Ими и любишь.
Дьяк смешал рукой изображение в воде.
– Мне нужно идти, – сказал он негромко. Но подошел не к двери, а к окну.
Снег падал тихо и медленно, крупными хлопьями. Ровно ложился, покрывая следы лошадей и людей пушистым белым саваном.
– Грустно, – сказала Адая, садясь перед зеркалом. Лицо ее было строгим и словно окаменевшим.
– Каждый день я чувствую печаль, – заговорил Дьяк, прижавшись лбом к холодному стеклу и следя за падением снежинок. – Проходят дни, годы, столетия, а я не знаю, зачем родился. Мне известен конец мира, его смертный час, но свое назначение непонятно. Неужели я появился только для того, чтобы участвовать в гонке Отцов?
– Почему тебя это так удивляет? – пожала плечами Адая. – Нечто подобное происходит каждый день, а быть может, и каждый час. Именно так рождаются люди.
– Знаю, – отмахнулся Дьяк. – Но ведь здесь проигравшие умирают. А я живу вечно.
– Возможно, тебе не следовало покидать свое царство?
– Пустоту? Но там я тоже не нашел бы ответа, – Дьяк медленно покачал головой. – Его можно отыскать только в Мире.
Адая встала и подошла к нему. Ласково погладив по руке, сказала:
– Такие, как ты, есть и здесь, среди обычных людей. Они тоже всегда что-то ищут, но не могут отыскать. У них строгие и печальные лица. Мы называем их «ильдары», вечные путники. Они проходят мимо и не возвращаются – словно снег, что никогда не ложится на землю дважды. Странники, потерявшие покой. Или никогда его не имевшие.
– Прощай, – сказал Дьяк, отстраняясь и идя к двери. – Моя нежность остается с тобой.
– Я знаю, – отозвалась Адая. – Когда ты снова придешь? Придешь? – добавила она поспешно.
– Через две или три луны, – ответил Дьяк, открывая дверь.
– Я люблю тебя, слышишь?! Знаю, для тебя это ничего не значит, но я хочу, чтобы ты помнил об этом.
– Ты ошибаешься! – Дьяк оглянулся. – Мне всегда приятно бывать здесь, с тобой. Я рассказал тебе о себе то, что знают очень немногие. Я верю тебе.
– Я не подведу, – девушка кивнула. – Буду молчать, как рыба.
– Хорошо.
– А знаешь, что говорят про комету, которая появится через восемнадцать дней? Что она очень красивая, но принесет людям несчастье. Ты в это веришь?
– Нет. А теперь прощай, мне пора.
Адая нерешительно подняла руку в прощальном жесте, но Дьяк не заметил его. Он отворил дверь, на короткий миг свет из коридора залил часть комнаты, а затем девушка снова погрузились в зимний полумрак.
Дьяк вышел во двор и направился по узенькой темной улочке на главную площадь Ялгаада. Снег кружился вокруг крупными хлопьями, таял на одежде, скрипел под ногами. Деревянные, обитые железом ставни были закрыты, но сквозь щели пробивался колеблющийся желтый свет – жители столицы жгли лучины или свечи – в зависимости от достатка.
Дьяк свернул на бульвар, в центре которого располагался ряд фонтанов, выполненных в виде фигур, изображавших отпрысков королевского рода. Бронзовые головы статуй казались седыми из-за покрывавшего их снега.
Несколько человек стояли у высокого раскидистого дерева и, казалось, возбужденно спорили. Затем двое из них выхватили кинжалы и бросились друг на друга. Остальные отступили и боязливо огляделись, опасаясь ночной стражи. Один из них заметил Дьяка и похлопал по плечу своего приятеля, привлекая его внимание к одинокому путнику. Они отделились и пошли навстречу высокому прохожему.
– Доброй ночи, господин, – обратился один из них к Дьяку. – Прекрасная погода, не правда ли?
– Истинно так, – ответил Дьяк, останавливаясь. – Ваши друзья что-то не поделили?
– Возможно, – сказавший это был приземист и коренаст, от него пахло вином и конским потом. Под темно-синим плащом можно было заметить очертания меча. – Мне кажется, я вас знаю.
– Неужели?
– Да и мне ваше лицо знакомо, – вмешался другой, жилистый блондин в черной широкополой шляпе и отороченном лисьим мехом плаще. – Уж не вы ли ограбили моего друга три дня назад возле набережной Серых Доков?