– Ну-с, Михаил Иванович, – назвал его мирским именем Медведев. – Что скажете?
– Насколько мне известно, «Круиз» действительно не выполняет обещанное. По крайней мере за последние восемь месяцев никто в Испанию не уехал, а денежки взяты, – повторил он то, что когда-то слышал от главврача Кости.
– Это не имеет никакого отношения к существу жалобы, – покачал головой Медведев. – Если у кого-то есть претензии к фирме, милости просим в суд, у нас демократия… но они же стекла бьют!
– Я никого к этому не подстрекал, – ненавидя себя за то, что это говорит, выдавил отец Василий.
– Верю, – кивнул Медведев. – Но жалоба от этого в воздухе не растает, да и, как они тут пишут, – он взял очки и поднес их к глазам, – а, вот оно: «…готовы подать в суд…» Как вам это нравится?
– Никак, – честно признал священник.
– То-то и оно, – строго сказал Медведев. – Знаете, батюшка, мы с православной церковью стараемся сотрудничать. Да и патриарх ваш тоже, по всему видно, человек с понятием, но две-три таких бумаги могут очень многое в наших отношениях перечеркнуть. Как вы сами, надеюсь, понимаете, не по нашей вине.
Отец Василий снова почувствовал, как застучала в висках кровь.
– А по чьей?! – жестко перешел в наступление он. – По чьей вине занимается импортом проституток «Топ-модель»? По чьей вине сотни людей отдали деньги «Круизу» и не получили ничего, кроме обещаний? Только не надо делать вид, что вы ничего не понимаете!
– Хочу напомнить вам, что формально они ничего не нарушили, – обиделся Медведев. – Даже по налогам ни рубля долгов. Так что нечего на администрацию кивать! Мы свою работу делаем!
– Все правильно, – развел руками священник. – Главное, чтобы костюмчик сидел!
Они расстались, так ни до чего и не договорившись, совершенно измотанные напряженным, но, как оказалось, никчемным разговором. Отец Василий даже подумал, что во всем этом есть какая-то мистика, уж очень явно выпирало в последнее время желание властей с ним договориться, но по непонятным причинам это желание так и оставалось никем не реализованным. Хотя, если смотреть вглубь, не договориться они все хотят, нет… скорее уж приручить, под себя подмять. «Именно так: подмять!» – рассмеялся священник и сразу почувствовал, как ему полегчало от этого объяснения.
* * *
В этот день они с Ольгой решили домой не возвращаться. Газовики-то вентиль заменили достаточно быстро, но как они сразу предупредили, проветриваться дом будет долго – бутан вещь тяжелая, сразу из подвала не уйдет.
– Как это вас угораздило, батюшка, вентиль так изуродовать? – все допытывался бригадир.
– Не знаю, – качал головой священник. – Я бы мог на строителей подумать, но их в тот день не было. Не знаю я, кто это сделал, – и это была чистая правда.
Они с Ольгой постелили себе прямо в бухгалтерии. Нашли пару новых матрасов, отец Василий привез-таки из дома постельное белье, и сразу после вечерней службы они сели у смотрящего на запад окна, обнялись, да так и замерли.
– Давненько мы с тобой просто так не сидели, – вздохнул священник.
– Просто вы слишком давно домой так рано не возвращались, – печально отшутилась жена.
– Ты еще не жалеешь, что мы с тобой повстречались?
– Что вы, – замотала головой жена. – Я знаю, что другие живут проще, но я не встречала женщин счастливее себя.
Отец Василий крепко прижал ее к себе и подумал, что все дело в том, что она его просто любит, в том, что они… Зазвонил телефон, он неохотно приподнялся и взял трубку – в такой день, как сегодня, хороших новостей быть не могло.
– Здорово, поп! – раздался в трубке знакомый голос.
– Лось?! – Самые худшие предчувствия начали сбываться.
– Слушай меня, поп, – спокойно, немного развязно сказал бандит. – Дома лучше не ночуй.
– Это я уже понял, – усмехнулся священник, пытаясь понять, что это – угроза или… А что это может быть еще?
– И вообще, сваливать тебе надо, поп, и подальше.
– С чего бы это?
– Заказали тебя.
– Кто?! – Священник почувствовал моментально застывший в горле ком.
– Не знаю, – хмыкнул бандит. – Заказчики не представляются.
– А кому заказали? Тебе? – холодея, спросил священник.
– Если бы мне, тебя бы уже в живых не было. Это я так просто звоню – должок отдаю.
– Ну что ж, спасибо и на этом.
Похоже, Лось всерьез воспринял угрозу тогда, в коттедже, и оценил, что отец Василий не дал Коробейнику его придушить. А Санька хотел… ох как хотел!
– И это… поп, я точно не знаю, но братва говорит, ваш ментяра главный – Коваль – зуб на тебя имеет. Ты поосторожнее с этой сукой.
– Я постараюсь, – сглотнул ком священник.
– Ну, бывай.
– Бывай.
Отец Василий опустил трубку и застыл в неподвижности.
– Что случилось?! – затормошила жена. – Что произошло?!
– Ты родителей своих навестить не хочешь?
– Да что произошло, в конце концов?! – заплакала Ольга. – Вы мне объясните или нет?!
* * *
Отец Василий ничего объяснять не стал. Но наученная опытом последних месяцев Ольга и так видела, что дела плохи. Отплакавшись, она легла, и муж бережно укрыл ее отдающим то ли пропаном, то ли бутаном одеялом и, не раздеваясь, прилег рядом. Он обнял ее и вдруг подумал, что эта женщина – единственное, что по-настоящему крепко связывает его с жизнью, что он был бы готов предстать перед господом в любую секунду, если бы не тепло Олюшкиной души и если бы не новая жизнь, которую она вынашивает под своим любящим сердцем.
«Завтра же начну поститься, – решил он. – И завтра же отправлю ее к родителям». Отец Василий понимал, что отослать Ольгу к маме и папе в Зеленоград – задача не из легких, если только она сама этого не захочет, но он не мог рисковать ею. «Конечно, Лось прав. Мне и самому надо бы укрыться. Заказ – дело нешуточное, киллеры у нас условия контрактов, как правило, исполняют», – думал он и тут же себя одергивал – оставить прихожан священник уже не мог. Разумеется, подай он прошение о переводе, в патриархии пошли бы ему навстречу, особенно если рассказать о причинах этого внезапного и чрезвычайного решения, но разве он смог бы потом оправдаться перед собой? «Нет, никуда я отсюда не уеду, – с глухой тоской осознал он. – Никогда…»
Он еще долго лежал без сна, ощущая, как дышит рядом его Олюшка, и думал, думал и думал сразу обо всем. О словах иеромонаха Григория, о своей странной судьбе, о людях, которые должны были вскоре его убить. «Разве станет киллером человек, знающий, что такое счастье? – спрашивал он самого себя. – Разве может убить человек, хоть единожды испытавший настоящую любовь, хотя бы раз лежавший рядом с женщиной, вынашивающей его ребенка? Разве может родиться зло в душе, хотя бы раз ощутившей прикосновение божественной любви к себе, смертному. Но, главное, разве я, избравший этот путь, могу уклониться от исполнения господней воли – такой, какая она есть?»
* * *
Он очень плохо спал в эту ночь. Ему снились погибшие много лет назад боевые друзья Бош и Мулла, и он все спрашивал их о чем-то необычайно важном, и они отвечали, но ни что он спрашивал, ни что они ответили, отец Василий наутро не помнил. Он чувствовал себя так, словно в глаза ему сыпанули песка, и только к середине утренней службы священник вошел в свое обычное рабочее состояние и службу уже завершил как следует.
Народу в храме поутру, как всегда в последнее время, было довольно много – человек сорок. Те, что похоронили недавно своих родственников, солдатские да бандитские мамки, несколько мужиков и даже Костя. Отец Василий допустил к руке искавших благословения и направился во двор – подышать свежим утренним воздухом, а заодно и выяснить, что привело главного врача райбольницы в храм.
– Батюшка, – быстро подошел к священнику невысокий широкоплечий мужчина и по-армейски выпрямился перед ним. – Разрешите обратиться.
Отец Василий видел его где-то раньше – то ли в толпе ожидающих визы в Испанию, то ли на автобазе, но где точно, он не помнил.
– Слушаю тебя, чадо.
– Это вам, – мужчина сунул ему в руку обернутый в грубую коричневую бумагу пакет. – Посмотрите обязательно.
Священник удивленно кивнул и хотел было сразу открыть и посмотреть, что там, внутри, но его окликнули:
– Отец Василий!
Священник поискал глазами и увидел Костю, стоящего неподалеку, рядом с храмовым сторожем Николаем Петровичем.
– Сейчас иду! – отозвался священник, оглянулся, чтобы спросить мужчину, а что здесь внутри, но того и след простыл. Прихожанин словно растворился в воздухе.
Священник снова посмотрел в Костину сторону и, недовольно покачав головой, двинулся к товарищу – тот уже прикуривал.
– Так, Костя, быстро за ограду! – жестко распорядился он. – Я у тебя в больнице, между прочим, не курю! Подержите, – отец Василий сунул коричневый пакет Николаю Петровичу и потащил товарища за ворота.
– Так, Костя, быстро за ограду! – жестко распорядился он. – Я у тебя в больнице, между прочим, не курю! Подержите, – отец Василий сунул коричневый пакет Николаю Петровичу и потащил товарища за ворота.
– Тебе, батюшка, легче! – отбивался главврач. – Ты вообще не куришь!
– И ты бросай. Вот, вижу, в храм пришел. За это хвалю, а соску свою бросай, нечего беса тешить.
– Я слышал, у тебя неприятности… газ прорвало, – нетерпеливо прервал его главврач. – Вот, пришел убедиться, что все в порядке.
Священник вздохнул, он уже почти поверил, что Костя и впрямь образумился и решил приобщиться к тысячелетней вере своих предков.
– Как Ольга? – продолжал Костя. – Сам понимаешь, в ее положении волноваться нельзя. Где хоть она?
– В бухгалтерии отсыпается, – вздохнул священник. – Всю ночь провертелись, сам знаешь, каково на новом месте спится.
Костя хотел что-то сказать, но в этот момент за воротами показался милицейский «уазик», а за ним второй, третий.
– Ну-ка, подожди, – отстранился священник. – Это еще что за номер?
Машины по-хозяйски въехали на храмовую территорию, и священник с досадой подумал, что Николай Петрович опять оставил ворота открытыми и надо ему за это разгильдяйство всыпать! Захлопали дверцы, и по всему двору рассыпались люди в форме.
– Эй! Граждане! – закричал отец Василий. – По какому праву?! Ну-ка идите сюда!
Но милиционеры не обращали на него ровным счетом никакого внимания. Вот один, как был – в фуражке и при оружии, кинулся в храм, второй рванул на себя дверь бухгалтерии.
Отец Василий вскипел и в считанные доли секунды оказался возле нахала и выдернул его за шиворот назад – позволить мерзавцу испугать спящую Ольгу он не мог.
– Спокойно, батюшка, спокойно! – схватили его сзади. – Не дергайтесь. Где он?
– Кто?!
– А то вы не знаете? – раздался сбоку знакомый голос. «Все ясно, сам господин Ковалев пожаловали-с!» – осознал священник.
– А-а, это вы, Павел Александрович, – недобро усмехнулся он. – Когда вы нужны, вас не досвищешься, а где вас не ждут, сразу тут как тут!
– Вы мне зубы не заговаривайте! – неожиданно зло отреагировал Ковалев. – Где человек, что подходил к вам с пакетом?
«С каким пакетом?» – инстинктивно хотел «прогнать дурочку» священник, но сообразил, что лучше по-глупому не запираться, что бы там, в этом пакете, ни лежало.
– Забрал свой пакет назад и дал деру, – с ходу соврал он, чувствуя, что его только что втянули в какое-то немыслимо грязное и опасное дело.
– Так было? – обернулся к мужику в штатском Ковалев.
– Я не все видел, Павел Александрович, – начал оправдываться тот. – Видел, как подошел, а что дальше…
– Ладно, пшел вон! – оборвал его Ковалев и уставился на отца Василия тяжелым, ненавидящим взглядом. – Попал ты, батюшка, на полную катушку попал! – то ли прошипел, то ли просвистел он. – Теперь я тебе устрою веселую жизнь! Стрельцов, Полунин! Проводите святого отца в машину.
– Вы что это делаете?! – вмешался главврач. – По какому, собственно, праву?!
– А вы не стойте тут! – огрызнулся Ковалев и повернулся к кому-то из своих архаровцев: – Пашков! Что здесь посторонние делают?! Что?! Не понял?! Убрать немедленно!
К главврачу подлетели два молодца и потащили вслед за священником. Только одного в машину, а второго за ворота – подальше от места проведения следственных действий. Отец Василий судорожно оглядывался, пытаясь понять, что здесь вообще происходит, но тщетно. Кто-то из прихожан начал тихонько, себе под нос, возмущаться, но люди были скорее подавлены, чем обозлены.
Он мог бы и сопротивление оказать, и десятки прямо сейчас выходящих из храма людей подтвердили бы, что милиция сама спровоцировала его на это, но еще вчера, обдумывая слова своего наставника, он понял, что хватит потакать своим низменным инстинктам и, что если господу так угодно, пусть так оно и будет.
Отца Василия запихнули в клетку в задней части «уазика», даже не обыскав. Похоже, сержанты и так прекрасно видели, в сколь невыгодном свете выставила эта безумная ковалевская акция местные правоохранительные органы. И, едва за священником захлопнулась дверца, «уазик» хрипло заурчал и рванул с места, дабы не усугублять и без того неблаговидную ситуацию.
«Господи, вразуми его, – думал отец Василий, придерживаясь рукой за уходящую на каждой кочке металлическую стенку клетки. – Что он творит?! Зачем? Если тебя кто-то интересует, то при чем здесь я? Пакет? А что было в пакете?» Отец Василий тщательно, до мельчайших деталей, восстановил в памяти все, что произошло с ним в те роковые, как оказалось, минуты. Вот к нему подходит этот невысокий, широкоплечий мужчина с симпатичным, открытым лицом. Он сказал: «Разрешите обратиться». Да, именно так, четко, почти по-военному. И что дальше? Вот он принял из его рук пакет, не тяжелый, но и не легкий… Столько может весить бумага, например, стопка накладных или журнал складского учета. Он взял пакет в руки, и как раз в этот миг его окликнул Костя.
Отец Василий прекрасно помнил ощущение плотной коричневой низкосортной бумаги, в нее в советские времена заворачивали продукты. Тогда почти в каждом магазине, прямо в торговом зале стояла целая катушка такой бумаги. «Что там могло быть? Взрывчатка? Вряд ли. Мужчина выглядел разумным, приятным и вполне социально адаптированным – такие боевиками не становятся. Тогда что? Может быть, действительно бумаги? Например, документы». Священник не знал, что будет говорить и делать, но одно он чувствовал совершенно точно. То, что находится внутри, не должно попасть к Ковалеву – господь недаром положил пакет именно в его руки.
Машина мигом домчалась до здания УВД, но священника выводить не торопились, видимо, без прямого указания Ковалева никто начинать работу с необычным задержанным не торопился. А начальника милиции все не было. Сержант куда-то ушел, минут сорок отсутствовал, но потом все-таки вернулся в кабину, «уазик» тронулся с места и вскоре уже заезжал за глухие железные ворота управления.
Отец Василий горько усмехнулся: когда-то давно, еще «в прошлой жизни» он сам привозил за похожие ворота захваченных с боем отморозков, а вот теперь сам…
* * *
С ним обращались вежливо. Никто не пытался ни сострить в адрес «попавшего» священника, ни тем более ударить, но все это благолепие длилось только до тех пор, пока его не завели в один из многочисленных кабинетов, потому что там уже сидел Ковалев.
– Где пакет?! – с надрывом спросил начальник милиции.
– Я вернул его, – не дрогнув, полностью осознавая, что делает, соврал отец Василий.
– Не свисти! С чего бы ты его отдавал?! – заорал Ковалев.
«Ага, – понял священник. – Значит, вы его не взяли и наверняка не знаете!»
– Понимаете, Павел Александрович, – старательно изобразил на лице законопослушание отец Василий. – Я бы, может, и не отдал, но тут как раз началась эта кутерьма, и он этот пакет буквально вырвал из моих рук!
Ковалев как провалился в небытие. Он просто оцепенел, уставясь в пространство пустыми глазами, облизывая языком губы и периодически смаргивая. «Клюнул», – зафиксировал священник.
– Что там было? – повернулся к нему Ковалев.
– Я бы сказал, что бумага, – ответил отец Василий. – Судя по плотности…
– Ага, бумага, – сказал себе Ковалев и снова замер.
Отец Василий ждал. Минуту. Вторую. Третью. Наконец Ковалев посмотрел на него, и взгляд этот был так страшен, что по спине отца Василия прошел холодный вихрь, а волосы на темени приподнялись.
Такое с ним было только единожды, когда они с ребятами брали расчленителя. Они не знали точно, куда попадут, просто выехали на задание, хотя их, конечно, предупредили, что подозреваемых двое и оба они вооружены и склонны к оказанию сопротивления. Но все вышло по-иному.
Он был один, и он даже не попытался скрыться. И, когда лейтенант вышиб дверь и пятерка рассредоточилась по пропахшей чем-то невыносимо кислым квартире, этот стоял на кухне с замысловатыми щипцами в руках, а на пластиковой поверхности стола лежало то, что когда-то было женщиной.
Отец Василий, тогда еще Мишаня Шатун, влетел в кухню первым, готовым к любому, самому отчаянному сопротивлению, и первый взгляд был на человека у стола, второй на труп, но только когда он снова перевел взгляд на мужика с щипцами и увидел этот направленный сквозь него взгляд, волосы на голове встали дыбом.
Тогда Мишаня Шатун так и не понял, куда смотрит это существо, но в этих не видящих никого и ничего глазах светилась какая-то безумная, невозможная смесь презрения, жестокости и при этом – одновременно! – абсолютного торжества и высочайшего экстаза.
Теперь именно так на него смотрел Ковалев.
«Осатанел, – прозвучало в голове отца Василия, и это было именно так, в самом прямом, буквальном смысле этого страшного, древнего слова. – Господи, помоги!» – взмолился священник.