Но только ни в коем случае нельзя недооценивать способность американцев терпеть боль. Это заблуждение по какой-то причине широко распространено среди собратьев-террористов; именно из-за него у них возникают неприятности, именно оно больше чего бы то ни было становится причиной жизни, прожитой без надежды.
Но Фади не был глупцом. Он старательно изучал мировую историю. Больше того, он учился на ее уроках. Когда Никита Хрущев угрожал Америке: «Мы вас похороним!» – он верил в это всем своим сердцем, всей своей душой. Однако кого похоронили в конечном счете? Советский Союз.
Когда товарищи-экстремисты говорили Фади: «У нас много жизней, чтобы похоронить Америку», они имели в виду нескончаемый поток молодых парней, достигающих совершеннолетия, из которых можно выбирать мучеников, готовых положить свою жизнь в священной борьбе. Однако при этом они совсем не думали про смерть этих ребят. Да и с какой стати? Мученики попадают прямиком в рай, где их встречают с распростертыми объятиями. И все же что на самом деле достигнуто? Разве Америка живет без надежды? Нет. Эти террористические акты подтолкнули Америку к жизни без надежды? Опять же нет. Так где же ответ?
Фади верил всем своим сердцем и всей своей душой – но в первую очередь всем своим незаурядным умом, что ему наконец удалось этот ответ найти.
Наблюдая за заместителем директора ЦРУ в мощный бинокль, Фади пришел к выводу, что тому не хочется покидать это место. Озирающийся вокруг американец был похож на хищную птицу. Самоуверенные американские солдаты поднялись на борт вертолета, однако их командир – разведка Фади не была настолько совершенной, чтобы выяснить его фамилию, – не собирался оставлять предводителя на плато одного, без охраны. Это был хитрый и проницательный человек. Быть может, он учуял носом то, что не видели его глаза; а может быть, он просто действовал, повинуясь впитавшейся в кровь дисциплине. В любом случае, глядя на двух американцев, которые стояли рядом, разговаривая, Фади решил, что лучшей возможности ему не представится.
– Начинай, – тихо шепнул он Аббуду ибн Азизу, не отрывая глаз от окуляров.
Аббуд ибн Азиз поднял с земли ручной реактивный гранатомет «РПГ-7» советского производства. Коренастый и круглолицый, Аббуд с рождения имел бельмо на левом глазу. Быстро и уверенно он вставил гранату с оперением на длинном хвосте в пусковую трубу. Хвостовое оперение придавало гранате вращательное движение, обеспечивая высокую точность выстрела. При нажатии на спусковой крючок первичный заряд выбросит гранату из трубы со скоростью сто семнадцать метров в секунду. Эта свирепая вспышка энергии, в свою очередь, воспламенит реактивный двигатель в хвостовой части гранаты, который разгонит боеголовку до двухсот девяносто четырех метров в секунду.
Аббуд ибн Азиз прильнул правым глазом к оптическому прицелу, установленному прямо над рукояткой со спусковым крючком. Отыскав «Чинук», он мимолетно подумал о том, какая жалость терять такую великолепную боевую машину. Однако лучше даже не мечтать об этом. В любом случае брат Фади скрупулезно рассчитал все, вплоть до цепочки преднамеренно оставленных улик, которые заставили заместителя директора ЦРУ покинуть свой кабинет и привели его долгим, мучительным путем в северо-западную часть Эфиопии, почти к самой вершине Рас-Дашана.
Аббуд ибн Азиз направил «РПГ-7» на передний несущий винт. Теперь он слился в единое целое со своим оружием, с боевой задачей всего отряда. Он ощутил непреклонную решимость своих товарищей, нахлынувшую на него неудержимой приливной волной, готовой выплеснуться на берег и смыть всех врагов.
– Не забудь, – прошептал Фади.
Но Аббуду ибн Азизу, мастерски умеющему обращаться с любым видом оружия, получившему от брата Фади познания в современной военной технике, напоминание не требовалось. Единственный недостаток советского ручного гранатомета заключается в том, что при выстреле граната оставляет за собой характерный дымовой след. Они тотчас же выдадут свое местонахождение врагу. Однако и это также было учтено.
Аббуд почувствовал плечом легкое прикосновение пальца Фади, означающее, что цель на месте. Его палец обвил спусковой крючок. Аббуд сделал глубокий вдох и медленно выпустил воздух.
Последовала отдача – ураган раскаленного воздуха. Затем сверкнула яркая вспышка, через мгновение донесся грохот взрыва, взметнулось облако дыма, и в разные стороны разлетелись искореженные лопасти несущего винта. Не успели еще затихнуть громоподобные отголоски и тупая боль в плече Аббуда ибн Азиза, как люди Фади в едином порыве вскочили и бросились к возвышению. В ста метрах к востоку от них Фади и Аббуд ибн Азиз на корточках отползали в сторону от того места, откуда уходил предательский дымовой след гранаты. Как их и учили, бойцы открыли ураганный огонь, обрушивая на врага святую ярость правоверных.
Аль-хамду лил-алла! Хвала Аллаху! Атака началась.
Мгновение назад Линдрос объяснял Андерсу, почему ему необходимо задержаться здесь еще на пару минут, и вдруг он словно получил по голове удар пневматическим отбойником. Заместителю директора потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что он лежит, распластавшись на земле, а рот его набит песком. Линдрос приподнял голову. В густых клубах дыма во все стороны разлетались по безумным траекториям пылающие обломки, но звука не было – ничего, кроме странного давления на барабанные перепонки, какого-то внутреннего шелеста, словно в голове гулял ленивый ветерок. По щекам струилась кровь, горячая, будто слезы. Ноздри заполнил резкий, удушливый запах горелой резины и пластмассы, к которому примешивалось еще что-то: тяжелый привкус паленого мяса.
Попытавшись откатиться в сторону, Линдрос обнаружил, что его придавил лежащий сверху Андерс. Пытаясь его защитить, командир отряда принял на себя большую часть энергии взрыва. Лицо Андерса и обнаженное плечо под прогоревшей насквозь формой обуглились и дымились. Волосы на голове сгорели, оставив голый череп. Линдроса вырвало. Судорожным движением плеч он сбросил с себя труп и поднялся на четвереньки. Его снова вырвало.
После чего его слух начал различать какое-то ворчание, неестественно приглушенное, словно доносящееся издалека. Обернувшись, Линдрос увидел, что бойцы «Скорпиона-1» выпрыгивают из обломков «Чинука», стреляя на ходу.
Один из них упал, сраженный убийственным градом очереди из крупнокалиберного пулемета. Следующее движение Линдроса было чисто инстинктивным. Он по-пластунски подполз к убитому, забрал у него автоматическую винтовку и начал стрелять.
Закаленным в боях коммандос было не занимать ни мужества, ни опыта. Они знали, как стрелять самим и как укрываться от вражеского огня. И все же, полностью сосредоточив внимание на неприятеле перед собой, они оказались совершенно не готовы к тому, что попали под перекрестный огонь. Один за другим бойцы пали, сраженные пулями, причем каждому их досталось не меньше десятка.
Линдрос продолжал сражаться даже после того, как остался один. Удивительно, в него никто не стрелял: ни одна пуля не пролетела даже рядом с ним. Но только он начал об этом задумываться, как патроны у него кончились. Заместитель директора поднялся в полный рост, сжимая в руках винтовку. Враги, спустившись с господствующей вершины, направились к нему.
Молчаливые, они были все до одного худые, словно тот изуродованный труп в пещере, с глубоко запавшими глазами, повидавшими слишком много пролитой крови. Отделившись от общей толпы, двое забрались в дымящийся остов вертолета.
Линдрос вздрогнул, услышав выстрелы. Один из боевиков вывалился из открытого люка «Чинука», но через мгновение второй вытащил из вертолета окровавленного летчика.
Линдросу очень хотелось узнать, летчик мертв или же просто потерял сознание, однако его обступили со всех сторон плотным кольцом. Он увидел в глазах боевиков болезненно-желтый огонь фанатизма, пламя, погасить которое сможет только их собственная смерть.
Линдрос отбросил бесполезную винтовку, и ему тотчас же с силой заломили руки за спину. Несколько боевиков принялись собирать валяющиеся на земле тела убитых и стаскивать их в «Чинук». Затем к искореженному вертолету приблизились двое с огнеметами. С равнодушным старанием они подожгли вертолет и сложенных в нем убитых и раненых.
Линдрос, оглушенный, покрытый кровью, текущей из многочисленных поверхностных ранок и ссадин, молча следил за безукоризненно согласованными действиями. Его захлестнуло смешанное чувство изумления и восхищения. И страха. Тот, кто устроил эту западню, кто обучил этих людей, был не простым террористом. Воспользовавшись тем, что все от него на мгновение отвернулись, Линдрос незаметно снял с пальца перстень и уронил его на каменистую осыпь, после чего наступил на него. Те, кто придет сюда вслед за ним, должны будут узнать, что он был здесь, что его не убили вместе с остальными.
Вдруг кольцо людей расступилось, и Линдрос увидел, как к нему приближается высокий араб атлетического телосложения, с жестким, волевым лицом, изваянным суровой жизнью в пустыне, и большими проницательными глазами. В отличие от других террористов, которых приходилось допрашивать Линдросу, этот нес на себе печать цивилизации. Современный мир прикоснулся к нему; он испил из его чаши технического прогресса.
Араб остановился перед Линдросом, и они скрестили взгляды.
– Добрый день, господин Линдрос, – сказал по-арабски предводитель террористов.
Не моргнув глазом, Линдрос продолжал смотреть ему в глаза.
– Молчаливый американец, куда же подевалась ваша хваленая общительность? – Улыбнувшись, предводитель добавил: – Притворяться бессмысленно. Мне известно, что вы владеете арабским. – Он отобрал у Линдроса детектор альфа-частиц и счетчик Гейгера. – Я должен исходить из предположения, что вы нашли то, что искали. – Ощупав карманы заместителя директора, он достал металлическую колбу. – Ну да. – Отвинтив крышку, предводитель высыпал содержимое Линдросу под ноги. – Сожалею, но след настоящих улик давно простыл. Разве вам не хотелось бы узнать, куда они исчезли. – Последнее предложение было произнесено не как вопрос, а как насмешливое утверждение.
– Разведка у вас поставлена на высшем уровне, – на безукоризненном арабском ответил Линдрос.
На боевиков это произвело впечатление – на всех за исключением самого предводителя и одного верзилы с бельмом на глазу, как предположил Линдрос, его ближайшего помощника.
У предводителя на лице снова появилась улыбка.
– Отвечаю вам тем же самым комплиментом.
Молчание.
Внезапно предводитель со всей силой ударил Линдроса по лицу, так что у того щелкнули зубы.
– Меня зовут Фади, «спаситель» – запомни это, Мартин. Надеюсь, ты ничего не будешь иметь против того, что я стану звать тебя Мартином. Видишь ли, в течение следующих нескольких недель нам с тобой предстоит очень сблизиться друг с другом.
– Я не намерен ничего тебе говорить, – сказал Линдрос, переходя на английский.
– То, что ты намереваешься делать, и то, что ты будешь делать, – две совершенно разные вещи, – на таком же безупречном английском возразил Фади.
Он едва заметно кивнул, и Линдрос поморщился от боли, ощутив, как ему грубо заломили руки за спину, едва не вывернув их из плечевых суставов.
– Ты предпочел пропустить этот раунд. – Разочарование Фади казалось искренним. – Какое заносчивое самомнение, право, какая бесконечная глупость. Но, в конце концов, ты ведь американец. А всем американцам свойственно заносчивое самомнение, да, Мартин? Так же, как бесконечная глупость.
И снова у Линдроса мелькнула мысль, что перед ним не обычный террорист: этому Фади известно, как его зовут. Несмотря на невыносимую боль, разливающуюся по рукам, заместитель директора изо всех сил старался сохранить лицо непроницаемым. Ну почему у него во рту нет капсулы с цианистым калием, замаскированной под зуб, как это бывает у шпионов в детективных романах? Линдрос подозревал, что рано или поздно ему придется очень пожалеть об этом. И все же он был готов сохранять лицо, пока хватит сил.
– Да, прячься за стереотипами, – сказал Линдрос. – Вы обвиняете нас в том, что мы вас не понимаем, однако сами вы понимаете нас еще меньше. Ты меня совсем не знаешь.
– Ха, вот тут ты, Мартин, ошибаешься, как и во многом другом. На самом деле я знаю тебя довольно хорошо. На какое-то время я сделал тебя – как это называется у американских студентов? – ах да, я сделал тебя своим наставником. В антропологических исследованиях или в реалистической политике? – Он пожал плечами, словно они были коллегами, ведущими дружеский спор. – Впрочем, это лишь вопрос семантики.
Улыбка Фади стала еще шире. Он поцеловал Линдроса в обе щеки.
– Итак, теперь мы переходим ко второму раунду. – Когда он отстранился от него, у него на губах была кровь. – На протяжении нескольких недель ты искал меня; а вместо этого я нашел тебя.
Фади не стал вытирать со своих губ кровь Линдроса. Вместо этого он ее слизнул.
Книга первая
Глава 1
– Мистер Борн, когда именно вас начало мучить это воспоминание? – спросил доктор Сандерленд.
Не в силах усидеть на месте, Джейсон Борн расхаживал по удобному, уютному помещению, похожему скорее на личный кабинет в жилом доме, чем на приемную врача. Кремовые стены, обшитые красным деревом, антикварный письменный стол из мореного дуба на гнутых ножках, два кресла, небольшой диванчик. Стена за спиной доктора Сандерленда была увешана многочисленными дипломами и впечатляющей коллекцией международных наград за выдающиеся достижения в психологии и психофармакологии, связанные с его основной специализацией: человеческой памятью. Внимательно изучив их, Борн остановил свой взгляд на фотографии в серебряной рамке на письменном столе.
– Как ее зовут? – неожиданно спросил он. – Вашу жену?
– Катя, – после некоторого колебания ответил доктор Сандерленд.
Психиатры всегда с неохотой раскрывают информацию личного характера о себе и своих близких. «Но в данном случае…» – подумал Борн.
На снимке Катя была в горнолыжном костюме. На голове вязаная полосатая шапочка с помпончиком. Светловолосая, очень красивая. Глядя на ее позу, Борн почему-то подумал, что она чувствовала себя перед объективом фотоаппарата очень уверенно. Катя улыбалась, и в ее глазах отражалось солнце. Морщинки в уголках глаз делали ее совсем беззащитной.
Борн почувствовал, что у него наворачиваются слезы. Раньше он сказал бы, что это слезы Дэвида Вебба. Но эти две враждующие личности – Дэвид Вебб и Джейсон Борн, день и ночь его души, наконец слились воедино. И хотя Дэвид Вебб, в прошлом профессор лингвистики Джорджтаунского университета, действительно все глубже погружался в тень, ему удалось смягчить самые безумные, антиобщественные черты Борна. Борн не мог существовать в мире Вебба, в нормальном мире, точно так же, как Вебб не смог выжить в жестоком теневом мире Борна.
Его размышления прервал голос доктора Сандерленда:
– Пожалуйста, мистер Борн, сядьте.
Борн послушно сел. Расставшись с фотографией в серебряной рамке, он испытал какое-то странное облегчение.
На лице доктора Сандерленда застыло выражение искреннего сочувствия.
– Эти воспоминания, мистер Борн, – насколько я понимаю, они начались после смерти вашей жены. Такое сильное душевное потрясение не могло не…
– Нет, не тогда, – поспешно остановил его Борн.
Однако это была ложь. Осколки воспоминаний поднялись на поверхность в ту самую ночь, когда он увидел Мари. Они разбудили его – кошмары, не покинувшие его даже после того, как он зажег яркий свет.
Кровь. Кровь у него на руках, на груди. Кровь на лице женщины, которую он держит на руках. Мари! Нет, не Мари! Какая-то другая женщина, бледная кожа шеи, проступающая сквозь потоки крови. Он бежит по пустынной улице, а живительная влага, вытекая из страшной раны, обливает его, капает на булыжную мостовую. Несмотря на ночную прохладу, он обливается потом, дышит учащенно. Где он? Почему он бежит? Боже милосердный, кто эта женщина?
Вскочив с кровати, он оделся и, выскользнув из дома, побежал по просторам канадских полей, хотя на дворе стояла ночь. Он бежал до тех пор, пока у него не защемило в груди. Призрачно-белый лунный свет преследовал его вместе с кровавыми осколками воспоминаний. Ему не удалось оторваться ни от одного, ни от другого.
И вот сейчас он лжет врачу. Черт побери, а почему бы и нет? Борн не верил доктору Сандерленду, хотя его посоветовал ему Мартин Линдрос, заместитель директора ЦРУ и его близкий друг. Линдрос показал Борну впечатляющие рекомендации психолога. Его фамилию он узнал из списка, составленного аппаратом директора ЦРУ. Борн понял это и не спрашивая друга: его предположение подкрепило имя Анны Хельд внизу каждой страницы. Анна Хельд была помощником директора ЦРУ, его неизменной правой рукой.
– Мистер Борн? – подтолкнул его доктор Сандерленд.
Впрочем, какое это имело значение? Борн видел лицо Мари, бледное и безжизненное, ощущал рядом присутствие Линдроса, слышал голос коронера, говорившего по-английски с заметным французским акцентом:
«Вирусное воспаление легких распространилось слишком далеко, мы не смогли спасти вашу жену. Вы должны утешать себя тем, что она совсем не страдала. Просто заснула и больше не проснулась. – Коронер перевел взгляд с умершей на ее убитого горем мужа и его друга. – Если бы она только вернулась из этой лыжной прогулки чуточку пораньше…»
Борн прикусил губу.
«Мари заботилась о детях. Джеми на последнем спуске подвернул ногу. Элисон ужасно испугалась».