— Будете чай?
— Что вы, — прошептала женщина. — Мы на минутку… и вообще, неудобно, это ведь я с просьбой.
— Будете. — Олег сунул кипятильник в бутыль с водой, оседлал стул. — А теперь говорите.
— Вы ведь ведете секцию… учите детей. — Она сглотнула и заговорила быстрее: — Знаю, знаю, к вам сынки баронов ходят… Это дорого стоит, но я заплачу. У меня есть. Не смотрите так, правда есть!
Задумавшись, Олег почесал бровь, смерил взглядом мальчика.
— Он… видите какой. Его убьют за цвет кожи!.. — проговорила Вероника.
— Ну, знаете. Цвет кожи я менять не умею. Вы бы лучше с его отцом поговорили.
— Да какой отец в наше-то время…
— Восточные мужчины не бросают своих детей. Женщин наших используют, да…
— Но его мать вряд ли помнит, от кого он!
— Хм, а вы, простите… кто?
— Я его бабка! Мать… ой, говорить тошно.
— Ясно, извините. А мальчик-то в курсе?
— Он знает, и все равно — мама.
Забулькала вода в бутыли, Олег заварил лучший чай, придвинул чашку к мальчишке, выставил тарелку со сладкой лепешкой, нарезанной тонкими кусками.
— Спасибо, — сказал мальчик.
— Как тебя зовут, молодой человек?
— Леон, — вскинул голову, выдержал взгляд.
Странный мальчик. Черты лица европейские, но кожа смуглая, и волосы — цвета воронова крыла. Маленький взрослый. Ребенок без детства, с пеленок вынужденный драться за кусок хлеба, за право оставаться собой. У него и друзей, наверное, нет.
— Леон, а что ты умеешь делать хорошо?
— Читать, — мальчик шумно отхлебнул из чашки, обжегся, поморщился, — рыбу ловить на крючок и так… ну, накалывать. Крыс бить.
Олег вздохнул.
— Он совершенно здоров, — проговорила Вероника. — Просто на удивление здоров. Вы поймите… я женщина и не научу его выживать, потому что сама не умею.
Раскраснелась от тепла, подперла голову рукой. Теперь видно, что ей уже под пятьдесят: глубокие морщины на лбу и вокруг рта, слегка обвислые щеки, но глаза — ясные, умные, молодые. Удивительно, что она пережила голод и, барахтаясь в грязи, сумела сохранить… чистоту, что ли. И ребенка воспитывает, как раньше. Но сейчас так нельзя! Время другое! Мальчишка это понимает лучше нее.
— Вы согласны? — спросила она, по-своему расценив молчание.
— Он еще маленький…
— Сколько вы хотите? У меня есть, я не вру! — В глазах заблестели слезы.
— Мама, ну что ты! Пойдем, — воскликнул мальчишка, соскочил со стула и потянул ее за руку.
Олег вернул его на место.
— Да ты с характером, Маугли! Пусть остается. И вы оставайтесь, комната свободна. Куда вы на ночь глядя?
Вероника просияла и помолодела сразу лет на двадцать.
— Берете его?
— Беру. Но поймите, мне почти шестьдесят. Я прошел Афган и получил ранение. Сколько протяну — не знаю, но, клянусь, мне хочется посмотреть на волка, который вырастет из этого волчонка.
— Спасибо! Я… не знаю, чем вас отблагодарить. — Она упала на колени.
Мальчишка возмутился:
— Мама!
— Немедленно встаньте! — Олег помог ей. — Если бы все люди были как вы, мы бы так низко не пали.
* * *Вооружиться было нечем. Вадим попытался отломать ножку стула, но она была прикручена намертво. Поэтому, когда дверь открылась, он просто прыгнул на врага. За горло его, за волосы, повалить…
Удар под солнышко. Дыхание сперло, Вадим повалился на пол, хватая воздух открытым ртом. Некоторое время он туго соображал, а когда более-менее очухался, понял, что ему заломили руки. Враг сидел сверху, держал крепко. Хоть бы повернуться, чтоб в рожу плюнуть перед смертью!
— Спокойно, спокойно, я сказал.
Даже не запыхался. Подготовлен. Что ж, Вадим попытался, и теперь остается только достойно умереть.
— Прекрати ты ерзать, пидрило!
— Сам…
— Молчать!
Рука у него была тяжелая. Вадим уже несколько раз пожалел, что ходил в фитнес-клуб, а не на карате. Придется смириться. Вздохнув, он прижался пылающей щекой к грязному полу.
— Я говорю — ты, пидор сраный, слушаешь. Понял? Ерзать прекрати, я тебя не хочу!
— Пош-шел ты!
Леон отпустил Вадима. Вадим встал, отряхнул рубашку и джинсы. Убить! Искалечить!
— Поедешь со мной.
Здесь не хочет пачкать? Боится кровищу не отмыть? Или в рабство продаст?
— Там твой земляк объявился. Сумасшедший, хуже тебя, дебила. Будешь переводить, что он лепечет.
Вадим ушам своим не поверил: земляк?! Неужели этот шизофреник ему поверил, Сандре поверил? И, главное, что там за человек, вдруг знакомый? Он же не понимает ничего, от ужаса с ума сходит!
— Поехали, — согласился Вадим.
Леон шел сзади. У него был пистолет — Вадим подумывал о побеге, но понимал, что его шансы равны нулю. За домом, в котором находился бункер, повернули и долго плелись по бездорожью мимо плит, сваленных кучей, мимо раскуроченных стен с паутиной ржавой арматуры. Вадим постоянно оглядывался, будто надеялся, что конвоир за его спиной истает.
Наконец вырулили на площадку, где местами сохранился бетон. С обеих сторон высились два недостроя, справа был котлован, наполненный мутной водой.
Нырнули в цоколь, миновали темный, воняющий мышами коридор и оказались возле странной машины. Вадим затормозил так резко, что Леон наткнулся на него. Не обращая внимания на приказ остановиться, обошел чудо. Когда-то это был БТР. С него даже не сняли пулемет. Но вот расцветка…
Без труда узнавалась рука художника — Леон сам поработал над «тюнингом». Характерные цвета — фиолетовый, черный. Характерные изломанные линии. Зеркала волн, разбивающиеся об острые скалы. Осколки брызг. Сиреневое солнце, в которое светлыми штрихами вписано едва уловимое лицо.
— Круто, мужик. Сам рисовал?
Леон опустил наведенный на Вадима пистолет.
— Ценитель? — поинтересовался с иронией.
— Профессионал. — Вадим надулся от гордости. — Я же дизайнер, я в этом разбираюсь.
Вот она — точка соприкосновения! Любому художнику приятна похвала. Но Леон был непрошибаем. Морда его снова стала волчьей, невыразительной.
— Внутрь давай.
Вооруженный человек чертовски убедителен. Только сейчас Вадим обратил внимание на водителя — длинную жердь в засаленной бандане. Жердь помог ему залезть в машину. Леон последовал за ним. Кабина была переделана в настоящий «салон»: диванчики для удобства пассажиров, сейф. А вот трясло дико. Едва тронулись, Вадим потерял интерес к окружающему. Изо все сил он старался не прикусить язык, не выплюнуть желудок, сохранить лицо. Иногда поглядывал на Леона — тот был невозмутим.
Робот.
Пытка продолжалась бесконечно. Наконец БТР встал, Леон чуть ли не за шиворот выволок Вадима на воздух и куда-то потащил. Вадим еле переставлял ноги и не сразу понял даже, что оказался в помещении, что на стуле сидит Сандра, читает распечатку, а к другому стулу привязан обритый парнишка лет восемнадцати, абсолютно Вадиму не знакомый. Глаза, лицо и губы парня были белые.
Сандра улыбнулась Вадиму.
— Привет, — сказал он парню, — ты откуда?
Мальчишка заплакал. Он, похоже, ничего не соображал.
— Давай, Дизайнер, — приказал Леон. — Действуй.
Вадим присел на корточки рядом с пленником, заглянул в его глаза. Врали все психологи, контакт наладить не получилось. Били его? Что с ним делали вообще?
— Парень, очнись. Меня зовут Вадим Вечорин, я дизайнер. — Сухой смешок Леона. — Я из Москвы, из нормальной Москвы. Демократия, стабильность, «Единая Россия».
— Анд-дрей… Николаенко. — Губы его не слушались. — Отпустите меня! Я все сказал! Со мной жестоко обращались! Они Женьку убили!
— Давай с начала, Андрей. Я не могу тебя отпустить, я сам — пленник. Ты как сюда попал?
— Меня поймали! Мутант с клещами! Господин! Господин, отпустите меня! Пожалуйста! Я… я в тюрьму! На гауптвахту! Куда угодно! Где я?!
— В параллельной реальности, наверное…
Леон велел:
— Ты давай, Дизайнер, узнавай, зачем он сюда приперся. И ты сам — зачем.
— Низачем, — огрызнулся Вадим очень тихо и добавил громче. — Я, например, сюда не хотел.
— А это что? — спросила Сандра, тряся распечатками.
Вадим взял у нее стопку листов и прочитал: «Если все-таки П…дец пришел, спасаться надо сразу: власть может перекрыть входы-выходы из города.
Не все йогурты одинаковы. Если ты — животное жвачное, наверняка найдутся и шакалы, и волки. Они умнее свиней, и почуяли П…дец раньше тебя, и мечтают об одном — сожрать тебя; ведь ты их кормовая база. Значит, за городом ты должен тоже быть аккуратным. Бойся всех, даже тех, кто на первый взгляд безобиден. И не стоит рассчитывать на других хрюшек. Лучше сбивать ноги по бурелому, но идти одному…»
— Руководство по выживанию, — предположил Вадим.
— Свиньи? — Леон заглянул в текст через его плечо. — Йо-гур-ты? О чем это?
— Ну… Если случится война, человек должен выбраться из города. Один, потому что в городе опасно.
— Ты уверен?
— Ну… да. Уверен. У нас такая манера изложения… Ну, такой язык, это бывает. В Интернете полно…
— Где? — терпеливо спросил Леон. — Дизайнер, не испытывай мое терпение. Ты можешь по-русски рассказать, о чем это?
— Могу, но…
На столе валялся вещмешок, вокруг были разложены таблетки, носки, носильные вещи, консервы, валялся фонарик и почему-то развернутый презерватив.
— Слушай, Леон, это долго. На самом деле подобные руководства… Ну, они бредовые. Это игра. Дети думают, что выживут, если будут такое читать, а писатели зарабатывают на них деньги. Понимаешь? Никто не планировал вторжения в ваш мир! Никому вы не нужны!
— Ладно. Дальше. Что это? — Леон широким жестом указал на вещи солдатика.
Андрей тихо плакал. Вадим жалел его, но ничего сделать не мог. Единственный шанс выбраться — доказать Леону, что без него, Вадима, — никуда. Если удастся выкарабкаться, надо постараться и сопляка вытянуть.
— Это… Носки. Трусы. Фонарик на батарейках. Знаешь, как работает? Ладно, потом расскажу. Ну… это… Знаете, да? Презерватив.
— А почему он светится в темноте? — с невинным видом поинтересовалась Сандра.
— Для красоты, наверное. Не знаю.
— То есть этот парень — псих? — гнул свою линию Леон.
— Да, — Вадим скосил глаза на паренька, — нет… он может быть важным звеном…
— Я тоже не хотел сюда! — завопил Андрей.
Вот же дурак! Вадим злобно зыркнул на него: молчи, молчи, идиот, не мешай тебя вытягивать! Но мыслей несчастный читать не умел и продолжал истерить:
— Оно само! Я же говорил! Раз — и тут… как, когда — не знаю! Отпустите меня, я жить хочу! Я ни-че-го не понимаю!
— Хватит! — крикнул Вадим. — Попытайся вспомнить что-нибудь странное… Ну же, мужик! Напрягись!
— Нет! Ничего! Раз — и тут!
— Может, — Вадим подумал, что пленник поймет, куда надо клонить, и уцепится за протянутую соломинку, — техника была… испытания там не проводились?
— Да нет же! — снова заревел.
И правда дебил. Чем еще помочь? Да ничем. Только самому подставляться.
Вадим пожал плечами, взял монеты, пересыпал из ладони в ладонь и сказал виновато:
— Увы, он совсем тупой!
Во как они в рот заглядывают. Это хорошо. Это просто здорово!
Леон щелкнул паренька по лысой башке, тот встрепенулся.
— А теперь говори. Последний шанс тебе. Правду скажешь — выживешь, соврешь — в утиль. Я все знаю. Итак, вы заодно?
— С кем? — прошептал он жалобно.
— С ним. — Леон указал на Вадима пальцем.
Парнишка затряс головой:
— Нет! Впервые его вижу. Что вы от меня хотите? Я скажу! Отпустите меня…
— Неужели не видно? — Вадим развел руками. — Это глупое, безобидное дитя.
— Жалко, да? — Леон криво усмехнулся. — Ясно. Уходим.
За дверью поджидали лысый бородатый верзила, похожий на гибрид хипака со скинхедом, и кривоногий карлик. «Ты узнаешь его по квадратности», — крутилось в мозгу. Что за чушь? Откуда?
— Ну, — пробасил гибрид, — выяснили, откуда оно взялось?
— Да. И оно не в своем уме.
Лжет же ведь Леон! Палить контору не хочет. Если спалит, то и пареньком, и им, Вадимом, заинтересуется кое-кто покруче. И тогда амбец криминальному авторитету… А ведь это идея — достучаться до лунарей! Поделиться знаниями. Они умные. Поверят. А если нет? Надо у Сандры осторожненько выпытать.
— И что теперь с ним делать? — Гибрид увязался следом.
— А ты не знаешь, да? Сумасшедший лунарь — у нас. Просто подарок!
— Э-э-э. — Гибрид с довольным видом чиркнул по горлу.
— Только тихо. Чтоб ни одна душа!
До выхода сладкая парочка провожать не стала. У двери дежурила еще пара хмурых типов. Вадим старался не отстать от Леона, он как-никак, но мыслить способен, а эти… точно бритые питекантропы. Все здесь голову бреют. Наверное, чтоб вши не заводились. Или… радиация?!
На улице Леон осмотрел его с ног до головы и сказал:
— Домой хочешь?
— Нет, мне здесь нравится.
— А жить? — В голосе прозвучала угроза.
— Чего тебе надо, а? Я не знаю дороги назад, не знаю, как меня сюда занесло… но это можно выяснить!
Леон молчал. Сандра топталась рядом, поглядывая с тревогой. Похоже, убивать и грабить его не собираются, это плюс. Надо им по ушам проехаться, рассказать лучшее о настоящей Москве, заинтересовать. Вместе легче до чего-то додуматься, Сандра-то умная, из лунарей. Лунари… или к ним переметнуться?
Что бы сделало правительство, попади к ним такой странный экземпляр? Поселили бы в лучшей квартире и дали льготы? Хрена! Заперли бы в застенках и использовали в своих интересах. Наверное, пообещали бы чего-нибудь. Чем лунари лучше? Да ничем. Подыхать в пусть сытом, но плену не хочется. С этими двумя есть хоть крошечная, но надежда. Вернуться. Домой.
— Вадим, — проговорила Сандра. — Ты, если не хочешь привлекать внимание, хромай, что ли. И сутулься, а то ты подозрительно здоровенький.
— Он наверняка шуму наделал, — сказал Леон. — Диз-зайнер. — И под ноги сплюнул. — На вот, переодевайся.
Пришлось облачаться в камуфляжный костюм: брюки и куртец с длинными рукавами. Бежевую футболку с аппликацией и джинсы Леон забрал. Было тепло, и Вадим нещадно потел. Грязное тело, с пятничного утра не мытое, воняло козлом, носки липли к ногам.
— Значит, так. — Леон раскурил самокрутку. — Сейчас пойдем на хату. Пешочком. Сандра дело говорит: сутулься и прихрамывай. Ясно?
— А что за хата? Мы не в бункер пойдем, да? — удивилась Сандра.
— Куда надо, туда и пойдем. И, Дизайнер, бежать не пробуй, если жить хочешь. Все, ходу.
Вадим пытался сориентироваться, в каком они районе. Не получалось. Дома вокруг безликие — панельные пятиэтажки, основательно разрушенные. Асфальт почти не сохранился. Район выглядел нежилым, но сквозь уцелевшие стекла Вадим чувствовал любопытные взгляды.
Ему стало не по себе: казалось, что это нищета, болезни, ранняя смерть следят за ним, ждут случая, чтобы наброситься, уволочь в свое логово.
Леон шагал энергично, Сандра держалась рядом с Вадимом, который старательно сутулился и хромал. Пахнуло тленом, Вадима чуть не вывернуло. Из-за редких облаков выглянуло солнце, и стало совсем липко.
По дороге не разговаривали.
У одного из домов царило оживление, копошились стремные личности. При виде Леона со спутниками личности расступились, и Вадим заметил полураздетый труп, заслоненный мародерами. Труп, к слову, ничем не отличался от живых — такой же грязный…
Леон глазом не повел, прошествовал мимо, Вадим уставился под ноги. За спинами снова начали двигаться, переругиваться вполголоса.
Вадим почесал голову. Сальные нечесаные волосы превратились в сосульки. Мерзость! Никогда он себя не запускал, считал, что мужчина не должен вонять и уподобляться скотине. Гориллоидов со стоячими носками предпочитают базарные бабищи… И вот поди ж ты. Может, у Леона «на хате» найдется душ? Или хотя бы бадья с водой, пусть даже с холодной? Интересно, а женщины тут личной гигиеной не пренебрегают? Если угораздило застрять, придется выяснить в ближайшее время.
Вадим представил заросли, не знавшие бритвы, и содрогнулся. Лучше уж самому, чем в помойку… Вот Сандра — изящная, по здешним меркам ухоженная, из лунарей же. А она как?
— Заходим.
Это была кирпичная девитиэтажка, стоящая углом. Похожих много на Преображенской, да и в других районах хватает. Некогда — престижное жилье, но планировка отстойная, трубы старые, кухоньки крохотные.
«Хата» Леона располагалась на первом этаже. Первую дверь Вадим бы вышиб плечом, если бы понадобилось: едва в петлях держится. Леон отпер ее длинным ключом. А вот за ней — железная, с кучей замков, с круглым «рулем», как в бункере.
Зашли. Прихожая маленькая, слева — кухня, сортир, прямо — комната. Однушка. Леон тщательно запер за собой обе двери. Вадим заглянул на кухню: окна изнутри закрыты ставнями.
— Значит, так. Окна не открывать, не шуметь. Здесь звукоизоляция, но все равно. Жратва — в ящике под столом. Шмот — в шкафу в комнате. Ведро в сортире есть. Свечи на столе. Ты, — он ткнул пальцем в Вадима, — приведи себя в порядок. В ванной две бочки с водой. Помойся. Голову побрей. Сандра, одень его нормально. Можешь что-нибудь ему сломать, чтобы не выделялся.
— А ты куда?
— Мне, детка, надо решить наши проблемы. Ты все поняла? Носу не высовывать. За Дизайнера отвечаешь кудрявой головой.
— Я поняла, Леон, подожди, а надолго ты? Сколько нам здесь сидеть?
— Сколько надо. Сутки, не больше. Я вас запру.