Виан Борис Прилежные ученики
I
Люн и Патон{1} спускались по лестнице Полицейской академии. Только что закончился урок рукоприкладной анатомии, и они намеревались пообедать перед тем, как заступить на пост у штаб-квартиры Партии конформистов, где совсем недавно какие-то гнусные мерзавцы переколотили окна узловатыми дубинками. Люн и Патон весело шагали враскачку в своих синих накидках, насвистывая марш полицейских; при этом каждый третий такт отмечался весьма чувствительным тычком белой дубинки в ляжку соседа; вот почему этот марш настоятельно требует четного числа исполнителей. Сойдя с лестницы, они свернули в галерею, ведущую к столовой. Под старыми каменными сводами марш звучал как-то странно, ибо воздух в галерее начинал вибрировать на ля-бемольных четвертях, каковых вся музыкальная тема содержала никак не менее трехсот тридцати шести. Слева, в узеньком дворике с деревцами, обмазанными известью, тренировались и разминались их собратья по профессии — будущие шпики и полицейские. Одни играли в «прыг-шпик-не-зевай», другие учились танцевать мазурку — на спинах мазуриков, третьи колотили зелеными (учебными) дубинками по тыквам, — их требовалось разбить с одного удара. Люн и Патон даже бровью не повели: такое они и сами проделывали каждый божий день, не считая четвергов, когда учащиеся выходные.
Люн толкнул массивную дверь столовой и вошел первым. Патон замешкался, — надо выло досвистать марш, вечно он отставал от приятеля на пару тактов. Двери непрестанно хлопали, в столовую со всех сторон стекались слушатели Академии, они шли группами по двое, трое, очень возбужденные, так как накануне началась экзаменационная сессия.
Люн и Патон подошли к столику номер семь, где столкнулись с Поланом и Арланом{2} — парой самых отъявленных тупиц во всей Академии, каковую тупость они с лихвой возмещали незаурядным нахальством. Все уселись под стоны придавленных стульев.
— Ну, как оно? — спросил Люн у Арлана.
— Хреново! — отвечал Арлан. — Подсунули мне, гады, старушенцию годов на семьдесят, не меньше, а уж костистая до чего, старая кобыла!..
— А вот я своей с одного маха девять жевалок вышиб, — похвастался Полан, — сам экзаменатор меня поздравил!
— Эх, а мне не повезло, — бубнил свое Арлан, — подложила она мне свинью, плакали теперь мои нашивочки!
— Все ясно, — сказал Патон, — им больше не удается набирать для нас учебный материал в трущобах, вот они и выдают кого посытее. А такие — крепкий орешек. Бабы, правда, похлибче, но что касается мужчин, так вы не поверите, я нынче утром весь взопрел, пока вышиб одному глаз.
— Ну, вот это мне раз плюнуть, — обрадовался Арлан, — гляньте-ка, я тут чуток помозговал над своей дубинкой.
Он показал им свое изобретение. Конец дубинки был весьма изобретательно заострен.
— С лета вмазывается! — сказал он. — Верных два очка в кармане. Я уж поднатужился, надо же было отыграться за вчерашнее!
— Мелюзга в этом году тоже черт знает какая, просто руки опускаются, — заметил Люн, — вчера мне дали одного мальца, так я всего только и смог, что перебить ему кисть, и это с моего-то удара! О ногах я уж и не говорю, тут даже дубинка не помогла, пришлось маленько каблуками поработать. Противно даже, ей-богу!
— Это точно, — согласился Арлан, — из приютов нам больше ни шиша не перепадает. А нынешние поступают к нам прямо из детоприемника. Тут уж на кого налетишь, дело случая. Если мальчишке не пришлось голодать, его, твердокожего дьявола, ни одна дубинка не возьмет!
— А я гляжу, — прервал его Полан, — горят мои нашивочки ясным огнем, я и давай дубасить что было сил, чуть не сдох, ей-богу! У меня от натуги даже пуговицы с мундира посыпались, из шестнадцати всего семь на месте осталось. Но сержант только рад был придраться. «В другой раз, — говорит, — будешь пришивать покрепче». И влепил мне наряд вне очереди!
Они замолчали, так как подоспел суп. Люн схватил поварешку и запустил ее в кастрюлю. Сегодня подали наваристый бульон из галунятины. Все четверо налили себе по полной тарелке.
II
Люн стоял на посту перед штаб-квартирой Партии конформистов. Скуки ради он разглядывал обложки на витрине книжной лавки, и от одних названий у него ум за разум заходил. Сам он в жизни не читал ничего, кроме «Спутника полицейского», содержащего описание четырех тысяч случаев нарушения общественного порядка: начиная с отправления малой нужды на улице и кончая словесным оскорблением полицейского. Всякий порядочный полицейский обязан был все их знать назубок. Каждый раз, когда Люн открывал картинку на странице пятьдесят, где был изображен субъект, переходящий улицу в неположенном месте, он буквально вскипал от ярости и только, перевернув страницу, умиротворялся при виде «образцового полицейского». По какому-то странному совпадению «образцовый полицейский» как две капли воды походил на его дружка Патона, который в данный момент переминался с ноги на ногу по другую сторону здания.
Вдали показался тяжелый грузовик, набитый балками из барбандированной стали. На самой длинной из них, оглушительно хлопавшей концом по мостовой, пристроился мальчишка-подмастерье. Он размахивал красной тряпкой, разгоняя прохожих, но на машину со всех сторон бросались лягушки, и несчастный парень непрестанно отбивался от этих осклизлых тварей, привлеченных ярким лоскутом.
Громадные черные колеса грузовика подпрыгивали на камнях мостовой, и мальчишка плясал, как мячик на ракетке. Когда машина поравнялась с Люном, ее сильно тряхнуло. В тот же самый миг крупная ядовито-зеленая лягушка впрыгнула мальчишке за ворот и скользнула под мышку. Тот взвизгнул и отпустил балку. Перекувырнувшись и описав полулемнискату, он врезался в самый центр книжной витрины. Отважный Люн, не колеблясь, засвистел во всю мочь и ринулся на мальчишку. Он выволок его за ноги из разбитой витрины и начал усердно вдалбливать ему в голову ближайший газовый рожок. Большой осколок стекла, торчащий из спины мальчика, трясся вместе с ним и отбрасывал солнечный зайчик, который весело плясал на горячем сухом тротуаре.
— Опять фашисты! — крикнул, подбегая, Патон.
Из магазина вышел служащий и подошел к ним.
— Я думаю, это чистая случайность, — сказал он, — мальчик слишком молод для фашиста.
— Да вы что! — заорал Люн. — Я же видел, он это нарочно!
— Гм… — начал служащий.
Разъяренный Люн на минуту даже выпустил мальчишку из рук.
— Вы что, учить меня вздумали? Глядите… а то я сам кого хочешь научу!
— Да… Понятно, — сказал служащий. Он поднял мальчика и скрылся вместе с ним в дверях.
— Вот паразит! — возмутился Патон. — Ну, он об этом пожалеет!
— Еще как! — откликнулся довольный Люн. — Глядишь, и повышение заслужим. А фашиста этого мы все же постараемся отсюда выудить, сгодится нам в Академии.
III
— Ну и скучища, чтоб ее!.. — проворчал Патон.
— Ага, — ответил Люн, — то ли дело на прошлой неделе! Чего бы сообразить, а? Хоть бы разок в неделю эдакое развлечение, и на том спасибо!
— Точно, — сказал Патон. — Эй! Глянь-ка вон туда!
В бистро напротив сидели две красивые девушки.
— Ну-ка, сколько там на твоих? — спросил Люн.
— Еще десять минут и порядок, — ответил Патон.
— Ух вы цыпочки! — сказал Люн (он глаз не мог оторвать от девушек). — Пошли выпьем, что ли?
— Давай, — сказал Патон.
IV
— Ну, а сегодня-то вы с ней встречаетесь? — спросил Патон.
— Нет, — сказал Люн, — она занята. Тьфу, что за проклятый день!
Они дежурили у входа в Министерство прибылей и убытков.
— Ни живой души, — сказал Люн, — прямо… — Он умолк, так как к нему обратилась почтенная пожилая дама.
— Простите, месье, как пройти на улицу Дэзеколь?
— Действуй, — сказал Люн.
И Патон трахнул даму дубинкой по голове. Потом они аккуратно уложили ее на тротуар, у стены здания.
— Старая дура, — сказал Люн, — не могла, что ли, подойти ко мне слева, как положено?! Ну вот, вроде и развлеклись, — заключил он.
Патон заботливо обтирал дубинку клетчатым носовым платком.
— Ну, а чем она занимается-то, твоя красотка? — спросил он.
— А я почем знаю, — ответил Люн, — но она милашечка что надо!
— А это… ну, сам понимаешь, она здорово проделывает? — спросил Патон.
Люн залился краской.
— Патон, ты просто разнузданный тип! Ничего ты не понимаешь в чувствах!
— Значит, сегодня ты с ней не увидишься, — сказал Патон.
— Нет, — сказал Люн, — чем бы в самом деле вечерок занять?
— Можно наведаться к Центральному складу, — предложил Патон, — вдруг какие-нибудь типы вздумают пошуровать там насчет съестного?
— Так ведь там не наш участок, — сказал Люн.
— Ну и что, сходим просто так, — ответил Патон, — может, зацапаем кого, вот смеху-то будет! Но если не хочешь, давай наладимся в…
— Патон, — сказал Люн, — я знал, что ты свинья, но это уж слишком! Как я могу этим заниматься — теперь?!
— Ты трехнулся, — сказал Патон. — Ладно, черт с тобой, смотаемся на Центральный склад. И прихвати на всякий случай свой упокоитель, мало ли что бывает, вдруг посчастливится убаюкать кого-нибудь!
— Ясное дело! — воскликнул Люн, дрожа от возбуждения. — Самое меньшее десятка два уложим!
— Эге! — сказал Патон. — Я гляжу, ты всерьез влюбился!
V
Патон шел впереди, Люн за ним, едва не наступая дружку на пятки. Пройдя вдоль искрошившейся кирпичной стены, они приблизились к аккуратному, тщательно ухоженному пролому: сторож содержал его в порядке, чтобы жулики не вздумали карабкаться на стену и, чего доброго, не повредили ее. Люн и Патон пролезли в дыру. От нее вела в глубь территории склада узенькая дорожка, с обеих сторон огороженная колючей проволокой, чтобы вору некуда было свернуть. Вдоль дорожки там и сям виднелись окопчики для полицейских, — обзор и обстрел из них был великолепный. Люн и Патон выбрали себе двухместный и комфортабельно расположились в нем. Не прошло и двух минут, как они заслышали фырканье автобуса, подвозящего грабителей к месту работы. Еле слышно звякнул колокольчик, и в проломы показались первые воры. Люн и Патон крепко зажмурились, чтобы не поддаться искушению, — ведь гораздо занятнее перестрелять этих типов на обратном пути, когда они с добычей. Те прошли мимо. Вся компания была босиком, во-первых, во избежания шума, во-вторых, по причине дороговизны обуви. Наконец, они скрылись из вида.
— А ну, признайся, ты предпочел бы сейчас быть с ней? — спросил Патон.
— Ага, — сказал Люн, — прямо не пойму, что со мной творится. Должно быть, влюбился.
— А я что говорю? — подхватил Патон. — Небось и подарки делаешь?
— Делаю, — сознался Люн, — я ей подарил осиновый браслет. Он ей очень понравился.
— Немного же ей надо, — сказал Патон, — такие давно уж никто не носит.
— А ты откуда знаешь? — спросил Люн.
— Тебя не касается, — ответил Патон. — А ты хоть разок пощупал ее?
— Замолчи! — сказал Люн. — Такими вещами не шутят.
— И чего это тебя на одних блондинок тянет? — сказал Патон. — Да ладно, это пройдет, не она первая, не она последняя. Тем более там и взяться-то не за что, она худа как щепка.
— Сменил бы ты пластинку, — сказал Люн, — ну чего ты ко мне пристал?
— Потому что на тебя смотреть противно, — сказал Патон. — Гляди, влюбленный, замечтаешься — как раз попадешь в отстающие!
— За меня не бойся, — сказал Люн. — Тихо! Идут!
Они пропустили мимо себя первого — высокого тощего мужчину с лысиной и мешком мышиной тушенки за спиной. Он прошел, и тогда Патон выстрелил. Удивленно крякнув, тот упал, и банки из мешка раскатились по земле. Патон был с почином, настала очередь Люна. Он вроде бы уложил еще двоих, но они вдруг вскочили и пустились наутек. Люн изрыгнул поток проклятий, а револьвер Патона дал осечку. Еще трое жуликов проскочили у них под самым носом. Последней бежала женщина, и разъяренный Люн выпустил в нее всю обойму. Патон тут же выскочил из окопчика, чтобы прикончить ее, но она и так уже была готова. Красивая блондинка. Кровь, брызнувшая на ее босые ноги, казалось, покрыла ногти ярким лаком. Запястье левой руки охватывал новенький осиновый браслет. Девушка была худа как щепка. Наверняка умерла натощак. Что ж, оно и полезней для здоровья.
Комментарии
1
Люн и Патон. — Как обычно у Виана, эта пара носит «говорящие» имена: «Люн» по-французски — луна, «Патон» — тесто.
2
Полан и Арлан. — В июне 1946 г. роман Виана «Пена дней» выдвигался на соискание «премии Плеяды», установленной издательством «Галлимар». Премия пользовались большим весом в литературных кругах, и получить ее было заветной мечтой Виана. Однако благодаря усилиям членов жюри, писателей Жана Полана и Марселя Арлана, премия была присуждена аббату Грожану, автору сборника поэм на библейские темы «Земля во Времени». То, что «Пене дней» жюри предпочло сочинение священника, чрезвычайно задело Бориса Виана. Виновников своего провала («самых отъявленных тупиц») писатель выводит и в других своих произведениях.