— Ого, — простонал Свистун. — Лучше нам отсюда убираться.
Но Фаолан не послушался. Развернувшись, серебристый волк припал на передние лапы, выставил уши торчком и злобно зарычал на оленя, который уже гнул голову к земле, похоже, собираясь напасть.
«Что задумал этот волк?» — пронеслось в голове у Свистуна.
В следующее мгновение в воздухе перед ним промелькнула серебряная молния. Глодатель не сразу понял, что это был Фаолан. Послышался глухой шлепок и шумный выдох, сразу за ними последовал жалобный рев. Фаолан вскочил на спину оленю. Тот яростно скакал, но не мог сбросить с себя вцепившегося в его шкуру волка. Свистун решил не отставать от сражающихся.
Ни с чем более необычным он еще в своей жизни не сталкивался. Свистун своими глазами видел, как Фаолан перепрыгнул огненную стену, которая должна была, наоборот, стать для него ловушкой. Впрочем, слухи есть слухи, и среди волков эта история превратилась в рассказ о том, что Фаолан подпрыгнул чуть ли не до самого солнца. Но то, чем глодатель стал свидетелем сейчас, вовсе не было преувеличением. Серебристый волк действительно запрыгнул верхом на огромного поедателя лишайника, из ран которого хлестала кровь.
Фаолан еще глубже вонзил когти, перерезав какую-то крупную артерию. Мышцы на плече оленя были порваны уже практически в клочья, самец начал спотыкаться и наконец свалился на землю. Брюхо раненого животного дрожало, грудь ходила ходуном.
Свистун подошел поближе, и они с Фаоланом опустились на колени, положив голову рядом с головой умирающего оленя и заглядывая ему в глаза в поисках последней искры света. Ритуал смерти — лохинвирр — не имел установленных правил и не был запечатлен ни на одной кости. Это была потребность волков, потребность более сильная, чем голод, — желание рассказать умирающей жертве, что она не зря отдала свою жизнь.
Несколько мгновений Фаолан со Свистуном молчали, созерцая красоту этого грациозного и смелого животного. «Ты достойное существо, твоя жизнь прожита не зря, теперь ты поддержишь наши жизненные силы». Перед последним ударом сердца в глазах животного отразилась искорка понимания, как будто оно согласилось с тем, что хотели сказать ему волки. В следующее мгновение олень был мертв.
Тонкие рваные облака нависали над горизонтом, цепляясь за уходящий день, словно паутина. Фаолан со Свистуном ели мясо долго. Наконец, когда на востоке взошла луна, они с тяжелыми животами направились в сторону стаи Голубой Скалы.
Предполагалось, что Фаолан должен следовать за Свистуном, но почти сразу же они пошли бок о бок, словно товарищи. Молодому глодателю такое положение вещей казалось вполне естественным, но он обратил на это внимание только после того, как Свистун заговорил.
— Я был возле той ловушки, когда ты перепрыгнул через огненную стену, — слова его доносились словно со дна глубокого ущелья. — Я был среди тех волков, которые преследовали тебя. А теперь ты помог мне впервые за несколько недель как следует наесться.
Он немного помолчал и добавил:
— Спасибо.
Вновь наступила долгая тишина. Свистун оказался первым волком, признавшимся, что был частью бирргиса, преследовавшего Фаолана. Тогда они хотели убить его: им казалось, что у него пенная пасть, — и их очень удивило, что Фаолан не умер. Он перепрыгнул через стену огня, которая должна была погубить его, прыгнул к самому солнцу и тем самым нарушил Великую Цепь. Поступок Фаолана переходил все мыслимые границы законов и чести, и в разговорах о нем никто не упоминал — лишь глодатели изображали его на выгрызаемых костях. Читать такие кости вслух, вообще вспоминать об этом событии считалось неприличным.
Фаолан положил Кость Стыда на землю — с ней в пасти ему было трудно разговаривать.
— Лучше тебе об этом не говорить.
Свистун пожал плечами, а затем неожиданно усмехнулся и со странным бульканьем в горле произнес:
— А это разве разговор? С таким-то голосом?
Фаолан подумал: «По крайней мере, это слова, пусть и не совсем членораздельные», — но предпочел сменить тему:
— Что ты знаешь о гаддерглоде?
— Очень мало. Они не проводились с тех пор, как я присоединился к стае Голубой Скалы.
Помолчав, Свистун добавил:
— Говорят, что во время состязания к глодателям относятся с уважением. Не бьют, не кусают, даже не толкают.
— А после него?
— Ну, наверное, стоит им выбрать кого-то одного, и всё возвращается к старому.
«Как обычно!» — с горечью проговорил про себя Фаолан. Ему обязательно надо стать избранным — а он даже к подготовке еще не приступил!
— Вы уже готовитесь?
— Да, к нам пришел гаддерлорд, то есть один из волков, которые проводят это состязание, и объяснил, какие кости мы должны будем выгрызать.
— И какие же?
— Да обычные. Очередные звенья Великой Цепи, ничего неожиданного. А потом еще понадобится личная кость.
— Что это такое?
— Кость с какой-нибудь историей. Мне кажется, это будет самое трудное. Когда все отправились на запад — на церемонию прощания с великим вождем МакДунканом, — нам разрешили немного попрактиковаться. Мы выгрызали кости для Дункана МакДункана, к нам подходили вожди и говорили, что получилось хорошо, а что плохо.
Фаолан огорчился — его кто-то уже опередил.
— И еще будет бирргис… наш собственный бирргис. Ты-то с ним справишься, я уверен, — мотнул головой Свистун.
— Надеюсь, что да, — пробормотал молодой глодатель, уставясь в землю.
— Я знаю, ты просто создан для охоты.
Но времени на разговоры больше не оставалось — они дошли.
Стая Голубой Скалы обитала под огромным скалистым выступом голубоватого цвета, который прорезала белая кварцевая жила со сверкающими кристалликами. Фаолан переместился, заняв требуемое законом положение — позади Свистуна, — и переложил Кость в пасть. Лучше членам стаи не знать, что два глодателя по дороге дружески болтали.
— Красиво, правда? — прошептал Свистун, кивком указывая на скалу.
Фаолан ничего не ответил, крепко сжимая в пасти Кость. Впрочем, скала ему понравилась. Это было необычное зрелище — как будто с неба упали звезды и застыли в камне.
К ним подошел красивый черный волк. Грубовато поприветствовав Свистуна, Фаолана он встретил ударом по уху. Молодой глодатель не обиделся — ему лишь немного странным показалось то, что некоторое время тому назад он запросто беседовал с членом стаи, а теперь снова стал объектом насмешек и оскорблений.
— Лачлана и Тамсен ждут там, — черный волк мотнул головой по направлению к нависшей над лагерем Голубой Скале.
Фаолан видел, как из теней вокруг нее выходят остальные члены стаи, ощущал на себе их пристальные взгляды. От любопытного внимания незнакомых волков ему было немного не по себе. До этого он просто был чудаком, прыгнувшим к солнцу, а теперь его считали предателем, сломавшим бирргис.
Свистун тоже внимательно следил за членами своей стаи. Он видел, что они удивлены размерами и силой молодого волка. Даже валяясь в пыли, Фаолан ничуть не походил на глодателя — шкура его сияла, да и потрепанным и изможденным он не выглядел. Происходящее казалось остальным волкам весьма странным.
— Никогда не видел такого глодателя, — произнес какой-то молодой самец не без зависти в голосе.
Свистун с любопытством подумал: «Интересно, что бы они сказали, если бы узнали, что всего лишь несколько часов назад Фаолан убил здоровенного оленя? Да уж, он совсем не похож на то, к чему они привыкли! Он не отсюда».
А Фаолан тем временем опустился на живот и униженно пополз к двум загоняющим волчицам, хотя полностью забыть о чувстве собственного достоинства ему так и не удалось. Прежде чем опустить глаза, он окинул загоняющих беглым взглядом и успел заметить, что перед ним стоят довольно сильные волчицы со шкурой почти одинакового кремового оттенка — наверное, сестры. Доползя почти до лап загоняющих, он остановился и выпустил из пасти Кость Стыда. Та волчица, что была чуть поменьше, быстро ее подобрала, успев больно укусить Фаолана за нос, а ее сестра кинула ему свежую кость — кусок оленьего рога. Обе волчицы отступили чуть назад, а к глодателю приблизился предводитель стаи, чтобы зачитать кость стыда.
Возвышаясь над Фаоланом, Дэйн принялся декламировать глубоким, звучным голосом:
— Записано смиренным глодателем Хипом из Речной стаи клана МакДунканов…
При упоминании имени Хипа Фаолан слегка поморщился.
«Пора бы уже привыкнуть, — подумал он. — Мне еще не раз придется выслушать все это с начала до конца».
— Утром после пятнадцатой ночи луны Карибу на Ожоге собрался бирргис, целью которого было преследовать лося…
Когда предводитель в пятый раз сказал слово «смиренный», Фаолан услышал тихий смешок среди собравшихся волков. Это его немного приободрило — но ненадолго.
Когда предводитель в пятый раз сказал слово «смиренный», Фаолан услышал тихий смешок среди собравшихся волков. Это его немного приободрило — но ненадолго.
— Он правда такой плохой, мама? — спросил один щенок.
— Очень, — резко отозвалась волчица.
Фаолан еще крепче прижал хвост между ног и зажмурился. Почему он такой дурак? В голове снова эхом отозвались слова МакДункана: «Правда, чувство меры напрочь отсутствует…»
«Я большой, но глупый, — думал Фаолан. — Почему я вообще вздумал становиться на задние лапы, словно гризли?» Теперь ему казалось, что даже Гром-Сердце пришла бы в ярость от его проступка и посчитала бы, что он неправильно воспользовался тем, чему кормилица его научила. Мысль об этом была непереносима. Похоже, я единственный волк, который умудрился оскорбить не только своих сородичей, но еще и медведей. Еще никогда молодой глодатель не чувствовал себя настолько опозоренным.
Дэйн закончил читать. Последовавшая тишина показалась бы крайне тягостной, если бы один очень молодой щенок не спросил бы громко:
— Мама, а почему так часто повторялось слово «смиренный»? Это вообще что значит?
Волчица-мать отвесила сыну звонкую затрещину. Волчонок захныкал.
— Тише! — прорычал Дэйн. — Мы собрались здесь, чтобы быть свидетелями ритуала раскаяния, который должен выполнить глодатель в наказание за то, что помешал загоняющим.
Он повернулся к Фаолану:
— Приступай.
Серебристый волк как можно сильнее выгнул спину, поджал хвост между ногами и подполз к загоняющим. Потом он прижался животом к земле и изогнул шею. Наконец Фаолан перекатился на спину, подставляя брюхо, и в таком положении стал признаваться в своих прегрешениях:
— Я, Фаолан, глодатель стаи Восточной Осыпи, виновен в тех проступках, которые описал глодатель Хип на своей кости. Я клянусь своим костным мозгом, что это чистейшая истина, и готов искупить свою вину, выглодав эту кость, дарованную мне достопочтенными Лачланой и Тамсен, достойными загоняющими стаи Голубой Скалы.
Адер объяснил Фаолану, что он должен выглодать Кость Раскаяния с изображением Великой Цепи и в том самом месте, где был нарушен порядок, поставить свою отметку — спиральный узор на лапе.
Звенья Великой Цепи Фаолан выглядывал на костях с самого первого дня среди волков Далеко-Далеко. Поначалу глодателям поручали изображать самые простые элементы, но по мере совершенствования их мастерства Цепь становилась все более и более запутанной, с тысячами связей между звеньями. Поскольку Фаолан уже показал себя неплохим глодателем, ему приходилось создавать очень сложные изображения. Сейчас молодой глодатель думал: а вдруг волки этой стаи не знают, что он поднялся в своем мастерстве уже до четвертого ранга? Тогда удастся обойтись более простым глоданием — будет и быстрее, и легче.
В это самое мгновение он услышал первый звук воя — идеально чистую, совершенную ноту, прорезавшую тьму ночи. Обернувшись, Фаолан с удивлением увидел автора этого звука — Свистун сидел, задрав голову к звездам, и вой поднимался в ночную высь подобно прекрасному распускающемуся цветку. Вслед за глодателем завыли и другие волки стаи, заметившие на небе сероватую дымку души Дункана МакДункана. У них была последняя возможность обратиться к покойному вождю — ведь скоро наступит луна Первого Снега и созвездие Великого Волка пропадет до весны.
Фаолан отвернулся от кости. Старый вождь добрался до вершины звездной лестницы. Его всклокоченная борода снова была заплетена аккуратными косичками, и он, похоже, смотрел прямо на Фаолана.
«Я должен изобразить всю Цепь, какой я ее знаю», — подумал глодатель. Теперь у него даже и мыслей не было о легком варианте. Он внимательно осмотрел кусок рога, облизал его несколько раз, чтобы запомнить неровности поверхности, и начал наносить на нее знаки Великой Цепи.
— Посмотрите, какое он делает солнце, — прошептал один волк. — Почти чувствуешь его жар.
— Так похоже на настоящее, даже страшно, — отозвался другой.
Серебристый волк старался никого не слушать, но все равно до него донеслось, как третий член стаи пробормотал дрожащим голосом:
— Может, он из Сумеречного мира?
Фаолан хотел только одного — как можно лучше выглодать кость. Похоже, ему так и не удастся ничего сделать правильно, как ни старайся. Ну ладно, все равно назад пути нет. Рано утром он отправится в стаю Огненной Травы.
Глава девятая Тень Макдункана
Все детали ритуала раскаяния Фаолан уже мог воспроизвести без малейшей запинки. Теперь он не морщился при упоминании имени Хипа и выслушивал его версию событий без всякого содрогания. Он выглодал три Кости Раскаяния — такие изящные, что многие волки считали, будто он и в самом деле выходец из сумрачного мира, — но даже это его не беспокоило. Пусть думают что хотят, пусть говорят и пусть косятся на него с любопытством. Фаолан решил, что будет стараться выполнить свою работу как можно лучше. Говорят, что настоящие мастера глодания — это учителя Священной стражи; их-то он и надеялся впечатлить. Если они настоящие художники, то не отнесутся к его произведениям с суеверным неодобрением.
Фаолан никак не мог забыть чудесной ноты, с которой Свистун начал свое пение в тот момент, когда Дункан МакДункан достиг вершины звездной лестницы. И почему ему кажется, что тень МакДункана до сих пор где-то рядом, хотя ее уже нигде не видно? Как будто бы из-за звезд долетает запах следов старого вождя, и следы эти ведут прямо к нему, Фаолану.
Вот о чем размышлял молодой глодатель, поднимаясь по склону холма. Но, дойдя до вершины, он остановился как вкопанный, и все мысли словно выдуло у него из головы сильным ветром. Фаолан увидел впереди волчицу. Это же Лаэль!
У него пересохло горло. Так далеко от Каррег Гаэра обея клана МакДунканов могла оказаться только по одной причине — в Речной стае, в стае, где глодателем был Хип, родился малькад.
Ветер сейчас дул со стороны обеи, и Фаолана она учуять не могла. Серебристый волк аккуратно спрятался во впадину между камнями и выглянул из-за пожухлой травы. Единственный запах, который он чувствовал, был запахом новорожденного щенка, которого Лаэль несла, взяв зубами за шкирку. Наверное, это детеныш той беременной самки, которую он видел перед гаддерглуддером.
По всей видимости, бесплодие обеи каким-то образом лишало запаха ее саму. Фаолан почему-то подумал, что обеи лишены заодно еще и всех чувств. С таким же безразличием она могла нести кусок меха или пучок травы. И даже отсюда он видел ее странные глаза — зеленого цвета, как у всех волков из страны Далеко-Далеко, но совершенно лишенные искорки живого света, холодные, как самые дальние звезды. Он вспомнил о зимних созвездиях, которые волки называли «немыми», потому что они появлялись в Голодную луну, в период частых буранов, когда ночью царила почти сплошная тьма.
Отсюда в щенке не было заметно никакого уродства. Фаолан подумал, что единственный его недостаток заключался в том, что он родился слишком рано. Ранние щенки, родившиеся не в обычный срок, не были малькадами в полном смысле слова, но от них все равно стремились избавиться, потому что их было трудно выхаживать.
Лаэль взобралась по крутому склону на самую вершину холмистой гряды. Она шла ровно, не сбиваясь с размеренного шага. Маленький щенок беспомощно болтался, свисая из ее пасти, и только слабо пошевеливал задней лапкой. Взобравшись на вершину, Лаэль положила щенка на землю — прямо под воздушной тропой сов! Фаолан знал, что как раз здесь пролетают совы, направляясь к вулканам, — Гвиннет тоже летала этим путем собирать угольки. И здесь же проходила лосиная тропа.
«Как предусмотрительно!» — подумал Фаолан. Если детеныша не подберут совы, так убьют лоси. Он содрогнулся, представив, как огромные животные топчут копытами крошечное создание. Оставалось надеяться, что долго мучиться волчонок не будет. Только все равно молодому глодателю становилось как-то не по себе, стоило ему подумать, что детеныш станет лежать в одиночестве, всеми позабытый, холодный и голодный, и никто не придет на его жалобный скулеж.
Сам Фаолан очень смутно помнил то время, когда был таким же брошенным щенком. Он помнил только то, о чем ему рассказывала Гром-Сердце: что его бросили на берегу в луну Трескучего Льда и что кусок льда, на котором он лежал, откололся и поплыл по реке. Волчонок наверняка бы утонул, захлебнулся или умер от холода, не вцепись он в ногу медведицы. Теперь от того времени он помнил только тепло медведицы и вкус ее молока, но ни за что бы никому не пожелал повторения своей судьбы. Вместе с тем он прекрасно понимал, что это не особо высокая цена за сохранение чистоты крови. Таков закон. Таково одно из самых строго соблюдаемых правил.