— И второсортные есть?
— Да. Только зачем они вам?
Сарк повернулась и внимательно посмотрела на Гвиннет.
— Совы-кузнецы и совы-угленосы считают, что чем горячее, тем лучше. И это понятно. Ты же, Гвиннет, сова, которая имеет дело с металлами, а я имею дело с глиной и глазурью. Изготовляю я их из молотых костей, песка и минералов, которые нахожу в реке и превращаю в пыль. Настоящий мой секрет — это не состав смеси, а температура, при которой ее следует готовить. Отгадай, что мне требуется для нужной температуры?
— Что?
— Погадки. То, что вы называете отходами.
— Вы имеете в виду эти белые липкие комки?
Гвиннет была изумлена. Совы чрезвычайно гордились своим особым пищеварением, и некоторые даже называли этот процесс благородным.
— Иногда да. Но за этими белыми липкими комками — особенно за теми, что оставляют чайки, — мне ходить далеко.
Сарк наклонилась и толкнула лапой сухую лосиную лепешку.
— Фу!
— Не фукай! Прости, но совам не дано учуять по запаху ценный навоз.
Волчица принялась разламывать лосиную лепешку на кусочки.
— Этот лосиный навоз горит медленно и равномерно. С его помощью я сделаю красивую глазурь, какую ты в жизни никогда не видела.
Сарк замолчала и снова обратила свой взор на Гвиннет. Бегающий глаз волчицы скакал по сторонам, словно живя своей жизнью, но другой внимательно рассматривал сову.
— Эй, да с тобой что-то не то. Что случилось?
— В каком смысле?
— Ты выглядишь взволнованной. Даже больной, как будто тебя вот-вот вырвет. И вовсе не потому, что я тебе прочитала целую лекцию о навозе. Судя по твоему виду, ты словно… Как это называется, когда из вас вместо сухих выходят влажные погадки?
И, не дожидаясь ответа, Сарк снова принялась внимательно изучать свою посетительницу.
«Великий Глаукс, — подумала Сова. — Как она догадалась?» Вот уж действительно мудрая волчица, не похожая на других. Не то чтобы другие волки были такими уж глупыми, но Сарк по своей догадливости вполне могла бы сравниться с целительницами Великого Древа, к которым совы прилетали, когда серьезно заболевали. От нее ничего не скроешь, сколько ни старайся.
Вспоминая о том, свидетельницей чему она стала у каменистой гряды, Гвиннет чувствовала, как к горлу подступает комок. Теперь же она не сдержалась и срыгнула.
— Ой, извините, мадам! Я не хотела!
— Не смеши меня! — отозвалась Сарк. Она подобрала комок, положила его сверху лосиной лепешки и слегка придавила. — Ты же не против?
— Не против чего?
— Того, что я использую твою погадку. У меня в печи получается такое интересное сочетание… Как бы выразиться… Весьма подвижное и необычное. Ты даже не представляешь, как долго я пыталась получить матовую бирюзовую глазурь.
Гвиннет не имела ни малейшего представления, о чем говорит Сарк. Но у них было кое-что общее — пристрастие к красоте и любовь к искусству.
— Да, конечно, — сказала она.
Положив навоз и погадку в печь для обжига, волчица снова повернулась к сове.
— Теперь, когда ты выглядишь немного лучше, пора поведать, что же тебя так заботит.
Гвиннет вздохнула поглубже.
— Я здесь по поводу малькада.
— Только не говори, что… — Сарк было подтянула шкуру для Гвиннет поближе к огню, но резко остановилась. Замер даже ее блуждающий глаз. — Зачем сове интересоваться малькадом, кроме, разумеется, очевидного?
Гвиннет в негодовании встопорщила перья.
— Потому что тем малькадом раньше всяких сов, лис, кугуаров или лосей заинтересовался волк.
Теперь уже на загривке у Сарк шерсть встала дыбом.
— Ты хочешь сказать, что за малькадом вернулась мать?
— Нет, не мать. И щенок не стал добычей других животных.
— Ты хочешь сказать… — от изумления Сарк даже потеряла дар речи.
— Да. Малькада зверски убили.
Непослушный глаз Сарк бешено завращался, ноги задрожали и едва не подкосились.
— Неудачная шутка, — заметила она, в глубине души понимая, что сова говорит правду. Никому бы в голову не пришло шутить на такие темы. Опустившись на шкуру и переведя дыхание, она добавила: — Ничего подобного не слышала! Ну ладно, расскажи, что ты знаешь.
Волчица была в курсе, что ушные щели для масковой сипухи — самый важный орган чувств.
И Гвиннет рассказала.
Когда Сарк наконец-то поднялась, чтобы добавить в костер хворосту, огонь в пещере уже почти потух.
— Вам точно не нужен бонк? — поинтересовалась сова, просто для того чтобы прервать неловкое молчание, с которым Сарк встретила ее рассказ.
— Нет, — пробурчала Сарк. — Зачем тратить бонк на очаг? У меня же мех, не забывай. Мне не нужен такой горячий огонь.
Проследив за костром, волчица вновь улеглась на шкуре.
— Все это очень, очень плохо. И у тебя нет догадок, кто бы это мог быть?
— Нет. Поэтому я и прилетела сюда. Я думала, вдруг вы знаете.
— Единственный, кто мне приходит в голову, — это волк с пенной пастью. Ты почуяла похожий запах? Ах да, я же забыла, что у тебя нет нюха.
— Верно. Но это мог быть еще и чужак из Крайней Дали.
— Клановые волки прознали бы про него. Они наблюдают за границами.
Сарк прикрыла морду лапами. «Почему? Как волк мог пойти на такое?» Несколько минут она молчала. Наконец открыла морду и сказала:
— Значит, ты единственная, кто знает об этом ужасном происшествии?
— Вероятно, да. Ну, то есть я улетела оттуда. Потом кто-нибудь мог прийти на это место и найти… — Гвиннет запнулась, — останки. Но он мог и не узнать, что малькада убил волк. Как я уже сказала, я пролетала мимо и услышала далеко внизу тяжелое дыхание волка и лязг его зубов.
— Ты хочешь сказать, что можешь по звуку зубов определить животное?
— Да, такой вот у нас слух. У сов, как вы знаете, зубов нет, мы используем когти и клюв. Зубы лисы меньше волчьих, и они сильнее скрежещут. Зубы кугуара больше, они громче клацают.
— А волчьи?
— Характерные звуки издают ваши задние зубы. Они довольно острые и разделяют пищу на куски. Они звучат не так громко, и это похоже на то, как сталкиваются друг с другом два ножа.
Сарк широко открыла пасть и обнажила ряд острых зубов.
— Да, впечатляет, — сказала Гвиннет и быстро отвела глаза.
Отшельница захлопнула пасть.
— Выходит, можно считать, что никто из волков не знает об этом неслыханном преступлении.
Гвиннет кивнула.
— Думаю, нам не стоит подвергать его огласке. Я пока поразмышляю об этом. Опиши мне место. Может быть, я схожу туда и учую какой-нибудь запах.
Гвиннет показала место на карте, выцарапанной на полу пещеры. Сарк подумала, что можно попытаться унюхать запах Фаолана, ведь именно там он видел малькада, мать которого приходила к ней в пещеру.
— На этой гряде был Фаолан, — заметила Сарк как бы между прочим.
— Вы же не хотите сказать, что это сделал Фаолан?! — в изумлении воскликнула Гвиннет.
— Нет, конечно, но он видел щенка. По меньшей мере за день и за ночь до того, как ты там пролетала по пути к Священному Кольцу. Он пришел сюда и был крайне взволнован. Можешь представить, каково малькаду увидеть другого малькада, лежащего на тумфро? Он вспомнил, как его самого бросили, как он боролся за жизнь.
— Да, конечно, — вздохнула сова. — Представляете, как было бы здорово, если бы я умела чуять запахи, а вы умели бы летать!
Сарк несколько раз моргнула, пока ее блуждающий глаз не застыл на месте.
— Но мы можем, — сказала она решительно.
— Можем что? Вы не летаете, я не чую запахи. Вы же сами сказали.
— Но вместе-то мы это умеем. Вместе мы сможем раскрыть это чудовищное преступление. Вместе мы умеем больше, чем по отдельности!
И волчица и сова принялись разрабатывать план. Они отправятся к тумфро на вершине холма и постараются найти кости или клочки шерсти, застрявшие в камнях.
— Понимаешь, вокруг всего существует как бы карта запахов, и нужно только отделить одни от других, — возбужденно объясняла Сарк, вращая глазами. — Я учую нужный запах и постараюсь определить, откуда он доносится.
— Да-да, определить направление полета!
Совы были отличными штурманами. В полете они ориентировались по звездам или источникам звука.
— Точно! Ты понимаешь, что я хочу сказать. Вместе мы действительно больше, чем по отдельности.
Тут ноздри старой волчицы задрожали. Ветер переменился и донес до нее слабый знакомый запах. Довольно тревожный, кстати.
— Сова! — воскликнула она. — Ты должна улететь. Ко мне идут гости, и лучше мне встречать их одной. Возвращайся через две ночи.
Гвиннет понимала, что спорить не стоит, и тут же улетела.
Глава восемнадцатая Разговоры на Проплешине
Всего на гаддерглоде в луну поющей Травы должны были состязаться шесть глодателей. Для подготовки к состязаниям они собрались на нижних склонах Кривого Хребта, куда было легко добраться разным стаям и кланам. Этим утром глодатели тренировались выгрызать кости на Проплешине — небольшой круглой площадке, настолько истоптанной, что на ней давно не росла трава. В центре ее возвышалась куча костей, и волки должны были выбрать те, над которыми будут работать. За работой они негромко переговаривались, обсуждая последние слухи и сплетни, делясь историями о Кольце Священных вулканов и о волках Стражи.
Глава восемнадцатая
Разговоры на Проплешине
Всего на гаддерглоде в луну поющей Травы должны были состязаться шесть глодателей. Для подготовки к состязаниям они собрались на нижних склонах Кривого Хребта, куда было легко добраться разным стаям и кланам. Этим утром глодатели тренировались выгрызать кости на Проплешине — небольшой круглой площадке, настолько истоптанной, что на ней давно не росла трава. В центре ее возвышалась куча костей, и волки должны были выбрать те, над которыми будут работать. За работой они негромко переговаривались, обсуждая последние слухи и сплетни, делясь историями о Кольце Священных вулканов и о волках Стражи.
— Говорят, границы пересекают чужаки, — сказал Тирлач, безухий глодатель из клана МакАнгусов. — Слыхали?
— И где, рядом? — беспокойно спросила Эдме, одноглазая глодательница из клана МакХитов.
— Скорее всего, нет, — отозвался Хип. — Слухи всегда ходят, а если чужаки и появляются, то, скорее всего, на территории МакДонегалов. Она же ближе к границе Крайней Дали.
— Все равно неприятно, — содрогнулась Эдме.
Тирлач решил сменить тему.
— Знаете, говорят, что, когда старый фенго Хаймиш сложил с себя обязанности, его кривая задняя нога выпрямилась. Луну пересекло облако, а потом — раз! — и она уже прямая.
— Правда? — взволнованно переспросила Эдме.
— Конечно, правда! — огрызнулся Хип. — Почему ты всегда сомневаешься?
— Может, это просто сказки.
— Нет, — отрезал Хип. В его голосе послышались рычащие нотки.
Но Эдме это не смутило.
— Мне кажется, об этом лучше даже не думать, потому что добрый король Великого Древа Сорен может умереть, и тогда другой сове придется нырять за углем.
— Не понимаю я этого: угольные короли, неугольные, — вмешался Фаолан.
— Это потому что ты новичок, — поднял голову Хип. — Ты ничего не знаешь о нашей истории и о нашей жизни.
Фаолан принялся снова глодать кость. Ему не хотелось спорить.
— Давай расскажем ему, Хип! А иначе как он узнает? — предложил Крекл, глодатель без одной лапы. — Как ты знаешь, обязанность Священной стражи — охранять уголь Хуула в одном из пяти Священных вулканов. Это когда правит один из неугольных королей, вроде нынешнего Сорена Великого Древа. Угольные короли сами хранят свой уголь, поэтому незачем его сторожить.
Тот случай с Хаймишем произошел после того, как уголь Хуула добыл Корин, ставший угольным королем много лет назад. Тогда всех стражей освободили от их обязанностей, и они смогли вернуться к обычной жизни. Но при этом все их уродства пропали: то, что было кривым, — выпрямилось, что было слабым — окрепло.
— Так записано в законе? — спросил Фаолан.
Хип фыркнул, словно насмехаясь над глупостью новичка, но Крекл окинул его сердитым взглядом.
— Нет, это не имеет ничего общего с законами волков. Это пророчество, — сказал он приглушенным голосом. — Пророчество самого первого короля мира Хуула.
— И оно сбылось! — восторженно добавила Эдме. — На самом деле сбылось!
«Как такое может быть?» — недоумевал Фаолан. — Но ведь нечто похожее случается на самом деле. Как в тот раз, когда из хриплого горла Свистуна вышли прекрасные звуки.
Фаолан ничего не сказал, но история из жизни волков Священной стражи странным эхом отозвалась в его душе.
Некоторое время волки на Проплешине молчали. Фаолану нравились его новые товарищи, хотя было очень неприятно находиться рядом с Хипом. Он отчетливо слышал неприятное клацанье, когда задние зубы Хипа ударялись о поверхность кости. Волки одного клана должны сидеть вместе, а это означало, что Фаолану предстояло работать бок о бок с Хипом и Свистуном. Напротив них сидели Крекл из клана МакДаффов, Тирлач из клана МакАнгусов и Эдме, несчастная жалкая волчица, вынужденная терпеть издевательства волков из печально известного клана МакХитов. Про них ходили неприятные слухи, что они намеренно калечат своих волчат, чтобы те когда-нибудь заняли место в Страже Священных вулканов. Обычно предпочтение отдавалось волкам из клана МакДунканов, но когда фенго стал Хаймиш, он посовещался со знатоками, и вместе они пришли к выводу, что шанс стать членами Стражи следует предоставлять и другим кланам. Так, по его мнению, можно было сохранить силу Священной стражи. Это было одно из последних его достижений перед смертью.
Пока глодатели неспешно переговаривались на Проплешине, Фаолан работал над узором, который надеялся когда-нибудь запечатлеть на огромной лапе Гром-Сердца. Это было изображение летней ночи, когда Фаолан с Гром-Сердцем наблюдали за небом и искали созвездия. Самое главное созвездие для гризли — это Великий Медведь. Фаолан хотел высечь его на своей заветной кости, все звезды до единой, от морды медведя до его задней лапы.
Эдме потянулась.
— О Великий Люпус, посмотрите, что сделал Фаолан! — воскликнула она.
— Что? — буркнул Хип.
— Такое прекрасное созвездие! И все звезды такие четкие и на своих местах!
— Похоже на медведя, а не на волка, если ты вдруг не понял, — ехидно заметил Хип.
— Я этого и добивался. Мне рассказывала о звездах моя кормилица. Так на Великого Волка смотрят медведи. Они называют его Великим Медведем. Этот звездный медведь указывает на Урсулану, куда отправляются их души после смерти.
— Ох, опять эта медведица, — проворчал Хип.
— Да ведь это красиво, Хип! — не унималась Эдме. — Какая разница, как называть? Разные животные по-разному называют звезды, как и всё вокруг. Это же чудесно.
Она подошла к центру круга, подобрала бедренную кость, вернулась на свое место и приступила к работе.
— Я начинаю новый рисунок. И всё из-за Фаолана!
Несмотря на жалкую внешность, жизнерадостности Эдме было не занимать.
— Ну да, у Фаолана один из самых красивых рисунков, — просипел Свистун, разглядывая через плечо Фаолана его кость. — Эдме права. Какая на самом деле разница?
— А вам не приходит в голову, что это кощунство? — спросил Хип.
— Ну, уж это ты слишком, — отозвался Крекл.
— Думай как хочешь, Крекл. Но многие сочтут оскорблением, если Великого Волка назовут другим именем.
— Скажешь тоже! — проворчал Свистун. Его голос походил на треск сухих веток на ветру.
Рисунки Фаолана стали поводом для досужих разговоров с тех пор, как он выглодал Кости Раскаяния. Изящество и красота его работы порождали различные слухи среди самых суеверных волков. Некоторые утверждали, что он пришел из Сумеречного мира, а другие даже заявляли, что он малькад чужаков. Теперь любопытные глаза следили за ним вдвойне, и от этого ему становилось не по себе. Вот и сейчас Хип начал ворчать что-то насчет кощунства — значит, жди неприятностей. Изменить, что ли, рисунок, чтобы он больше походил на волка?
Однако это казалось Фаолану неправильным. Он же хотел показать звезды глазами медведей. Разве всегда нужно смотреть на мир глазами волков?
Эдме сделала передышку и вновь заговорила:
— А вот, например, не кажется ли вам странным, что и у волков, и у кугуаров есть одно и то же слово «проплешина», но они придают ему разное значение?
Клацанье зубов рядом с Фаоланом прекратилось. Хип выронил кость из пасти и заерзал на месте — признак того, что он вот-вот разразится обычной речью про смирение.
— Я прекрасно осознаю, что я самый смиренный из всех собравшихся здесь глодателей и что я, возможно, переступаю порог дозволенного мне, но рискну униженно предположить, что уважаемая глодательница из клана МакХита зашла слишком далеко.
Волосы на загривке Фаолана встали дыбом. Под внешней оболочкой его угодливых слов скрывалось оскорбление. Бедная Эдме понимала, что она вовсе не уважаемая, а даже, наоборот, самый презренный глодатель среди всех, потому что ее клан обитал почти на границе, отделяющей цивилизованных волков от чужаков из Крайней Дали. Слова Хипа разбередили старую рану.
— Согласно моему смиренному мнению, даже мысль о сравнении волчьих кланов и кугуаров — это проявление крайнего неуважения к нашим благородным волкам.
С этими словами Хип подошел к Эдме и резко укусил волчицу за ухо.
— Ой! — воскликнула Эдме, и из ее уха потекла кровь.
Остальные глодатели смотрели на эту сцену в изумлении. Тирлач подбежал к несчастной волчице, а остальные вскочили, вздыбив шерсть на загривках.
— Больно, Эдме? — спросил Тирлач.
— Все нормально. Он неглубоко укусил, — ответила Эдме, но по ее виду было заметно, что ей больно. Морда ее вытянулась, ноздри трепетали, на глазах выступили мутные слезы. Она смотрела на Хипа непонимающим взглядом.
— Зачем ты это сделал?
— Ты должна усвоить урок, Эдме. Твои слова наносят оскорбление нашему роду.
— Я… я… — замялась Эдме.