Миры Роджера Желязны. Том 13 - Желязны Роджер

Миры Роджера Желязны Том тринадцатый

ДВЕРИ ЛИЦА ЕГО, ПЛАМЕННИКИ ПАСТИ ЕГО

Двери лица его, пламенники пасти его[1]

Я — наживляльщик, а если разобраться, так и попросту — наживка. Прирожденных наживляльщиков не бывает — кроме как в одном французском романе, где все герои такие. (Если память мне не изменяет, этот роман называется «Все мы — наживка». Тьфу.) Как дошел я до жизни такой — история малоинтересная, но Дни Зверя вполне заслуживают нескольких слов; почитайте, если не лень.

Венерианская Низменность расположена между большим и указательным пальцами континента, именуемого Ладонь. Когда эта рука швыряет навстречу снижающемуся кораблю черно-серебристый кегельный шар Облачной котловины, любой пассажир огнехвостой кегли невольно дергается и зажмуривается. Слава еще Богу, что привязные ремни не позволяют этому пассажиру — мне, тебе, ему — выставить себя совсем уж полным идиотом. Усмехайся потом сколько угодно, но сперва ты дернешься. Всенепременно.

И тут же перед тобой раскрывается Ладонь — нормальная человеческая ладонь, пять пальцев, все как полагается. Потом, по мере приближения, иллюзия слабеет, унизанные кольцами средний и безымянный превращаются в удлиненные архипелаги, а остальные — в три зеленовато-серых полуострова, причем ты видишь, что большой палец слишком уж короток и загибается на манер то ли человеческого зародыша, то ли Огненной Земли.

Ты набираешь полную грудь чистого кислорода, может быть, вздыхаешь — спуск обещает быть долгим.

Ладонь ловит корабль, как высоко поданный мяч, и ты оказываешься на посадочной площадке Линии Жизни — городок назван таким необычным образом из-за своей близости к стекающей по Низменности реке, которая здесь, перед впадением в Восточный залив, разливается широкой дельтой.

С минуту кажется, что мячик проскользнет между пальцев, и тебе предстоит незавидная роль куска мяса в утонувшей консервной банке, но потом — оставив надоевшую метафору — корабль садится на опаленный бетон, ты вытаскиваешь свои документы и предъявляешь этот средних размеров телефонный справочник коротенькому толстому человеку в серой фуражке. Бумаги показывают, что ты не подвержен никакой таинственной нутряной гнили и т. п. Тогда человек одаривает тебя коротенькой толстой серой улыбкой и направляет к автобусу, идущему в Карантин, где ты и проводишь три дня, доказывая, что и впрямь не подвержен никакой таинственной нутряной гнили и т. п.

Однако скука — она ведь тоже гниль, да еще почище любой другой. По истечении трех дней ты неизбежно бросаешься на штурм злачных заведений Линии Жизни — поступок несколько опрометчивый ввиду подавляющего превосходства противника. Действие алкоголя в нестандартных атмосферных условиях досконально описано в трудах многочисленных знатоков, а посему я ограничусь замечанием, что запой — предмет весьма серьезный, даже самое предварительное с ним знакомство требует не меньше недели, а на глубокое проникновение может уйти вся жизнь.

Я был весьма многообещающим исследователем (но никак не законченным специалистом), занимался этим благородным делом уже два года подряд, а тут откуда ни возьмись — «Безграничный простор», он пробил мраморный потолок венерианских облаков и вывалил в наш городишко целую орду пассажиров.

Пауза. Альманах Миров о Линии Жизни: «Портовый город на восточном берегу Ладони. Примерно 85 % из 100 000 населения (перепись 2010 года) составляют служащие Агентства внеземных исследований. Вторая по численности группа жителей — персонал нескольких промышленных корпораций, занятых фундаментальными исследованиями. Небольшое количество независимых морских биологов, богатых любителей рыбалки и припортовых предпринимателей».

Я повернулся к Майку Дабису, коллеге по портовому предпринимательству, и прокомментировал хреновое состояние фундаментальных исследований.

— Но если знать известное немногим…

Тут Майк смолк и продолжил медленный глотательный процесс, рассчитанный на привлечение моего интереса — и нескольких ругательств с моей стороны.

— Карл, — разродился он наконец с совершенно бесстрастной физиономией, — а ведь Стадион готовят на выход.

Я мог бы врезать по этой самой физиономии. Я мог бы налить ему в стакан серной кислоты и с наслаждением смотреть, как чернеют и трескаются его губы. Но я только неопределенно хмыкнул.

— И кто же это сдурел настолько, чтобы выкладывать пятьдесят кусков в день? АВИ?

— Джин Лухарич, девушка с фиолетовыми контактными линзами и пятью, а то и шестью десятками великолепных зубов. Вообще-то глаза у нее карие.

— Ей что, приелась торговля косметикой?

— Без паблисити дело глохнет, — пожал плечами Майк. — Когда она завоевала Кубок Солнца, акции «Лухарич энтерпрайзис» подскочили на шестнадцать пунктов. Ты когда-нибудь играл в гольф на Меркурии?

Играл я, играл, но сейчас это к делу не относилось.

— Так значит, она едет сюда с чековой книжкой и рыболовным крючком?

— На «Безграничном просторе», сегодня, — кивнул он. — Уже, наверное, приземлились. Туча репортеров. Ей, видите ли, нужен Ихти. Позарез.

— Хм, — хмыкнул я. — И насколько позарез?

— Контракт на шестьдесят дней, Стадион. Пункт о возможном продлении срока. Депозит в полтора миллиона, — четко отрапортовал Майк.

— Больно уж много ты знаешь.

— Я — отдел кадров. Ребята из «Лухарич энтерпрайзис» вышли на меня в прошлом месяце. Очень полезно пить в нужных местах.

— Или содержать их, — ухмыльнулся он по размышлении.

Самое время вспомнить о пиве. Я переварил новости и задал Майку давно ожидаемый им вопрос — за что и был вознагражден очередной лекцией о вреде коньяка и пользе молока.

— Мне поручено завербовать и тебя, — добавил он. — Когда ты в последний раз выходил в море?

— Полтора месяца назад, на «Корнинге».

— Тоже мне экспедиция, — фыркнул этот тип. — А когда ты в последний раз был под водой?

— Довольно давно.

— Больше года назад, да? Это когда тебя порезало винтом, под «Дельфином»?

— На прошлой неделе, — оскорбленно вскинулся я, — я плавал в реке, у Энглфорда, где сильное течение. Кое на что я еще способен.

— Пока трезвый, — заметил он.

— А мне и придется быть трезвым, — рассудительно объяснил я, — если возьмусь за такую работу.

Майк с сомнением кивнул.

— Стандартная профсоюзная ставка. Коэффициент три за особо трудные условия, — сообщил он (поборов, по видимости, свои сомнения). — Явка в шестнадцатый ангар в пятницу, в пять утра. И со своим оборудованием. Выходим в субботу, на рассвете.

— Ты что, тоже пойдешь?

— Пойду.

— Как это тебя?

— Деньги.

— Не вешай мне лапшу.

— Бар не шибко процветает, а моей девице нужна новая шуба.

— Повторяю…

— …А я хочу убраться от крошки, возобновить контакт с первоосновами — подышать свежим воздухом, размять мышцы, подзаработать…

— Ладно, ладно, извини, что приставал.

Я налил ему стакан, концентрируясь на серной кислоте, но трансмутации не произошло. Наконец я упоил его в сосиску и вышел на улицу, в ночь, погулять и все обдумать.

За последние пять лет было сделано около дюжины покушений на жизнь Ихти, в научных кругах известного как Ichtyform Leviosaurus Levianthus. Сперва к нему применяли обычную китобойную технику, с результатами хорошо еще если нулевыми, а зачастую и катастрофическими; нужно было придумывать что-то другое. Богатый спортсмен Майкл Джент построил Стадион, на что ушло все его состояние.

После года, проведенного в Восточном океане, он вернулся и заявил о банкротстве. Затем на горизонте появляется некий Карлтон Дэйвитс, плейбой, а по совместительству — рыболов-любитель. Он перекупил эту махину и смело пустился в путь, к тем местам, где, по слухам, хорошо ловится Ихти. На девятнадцатый день рыбка клюнула, но затем сорвалась, унося с собой на полтораста тысяч новехонького, толком еще не опробованного оборудования. Еще через двенадцать дней с помощью тройных лесок Дэйвитс подсек-таки своего зверя, накачал его наркотиками и начал вытаскивать на палубу. Но тут он проснулся, разломал башню управления, убил шесть человек и изуродовал пять квадратных секций Стадиона. Все достижения Карлтона свелись к частичному одностороннему параличу и банкротству. Несостоявшийся герой растворился в припортовой атмосфере, а Стадион еще четырежды менял хозяев, с результатами, может быть, и не столь драматичными, но неизменно разорительными.

Наконец этот огромный плот, построенный с одной-единственной целью, был выставлен на аукцион, где его и купило АВИ, для «морских исследований». Изредка находились богатенькие люди, готовые выложить пятьдесят тысяч в день за право рассказывать сказки о Ловле Левиафана. Вот, пожалуй, и все морские исследования, для которых использовался Стадион. Да, забыл сказать. Ллойд его не страхует.

В трех таких путешествиях наживляльщиком был я — и дважды оказывался в достаточной близости от. Ихти, чтобы сосчитать клыки этой твари. Мне хотелось бы иметь один такой клык — буду показывать внукам в целях воспитательных и назидательных.

Я встал лицом к посадочной площадке и твердо принял решение.

— Тебе, подруга, я нужен для местного колорита. Это будет замечательно смотреться в разделе светских новостей, и все такое прочее. Но заруби себе на носу — если кто и добудет тебе Ихти, так только я. Как Бог свят.

Я стоял на пустынной площади. Верхушки зданий Линии Жизни кутались в облака.

За два-три последних геологических периода океан заметно обмелел. Прежняя береговая линия, проходившая у подножия невысокого хребта, отделяющего нас от Высокогорья, расположена теперь на высоте нескольких тысяч футов и милях в сорока от залива, а то, что было морским дном, превратилось в ровный, покатый склон. В четырех милях в глубь материка и в пятистах футах над Линией Жизни находятся почти все взлетно-посадочные полосы и личные ангары. В шестнадцатом ангаре обосновались «Вертолеты Вэла по Вызову», занимающиеся доставкой с берега на корабль и наоборот. Мне не нравится Вэл, но, когда я выбрался из автобуса и помахал механику, этого типа поблизости не было.

На бетоне нетерпеливо подпрыгивали две вертушки, осененные гудящими нимбами. Машина, с которой работал Стив, рыгнула и страдальчески содрогнулась.

— Живот болит? — поинтересовался я.

— Да, газы и изжога.

После небольшой регулировки утробные звуки сменились ровным подвыванием, и Стив повернулся ко мне:

— На прогулку собрался?

— Да, — кивнул я. — Стадион. Косметика. Чудовища. И прочие такие забавы.

— Лухарич, — пробормотал он. — Так значит, это ты. Там тебя желают видеть.

— И по какому же это случаю?

— Камеры. Микрофоны. И прочие такие забавы.

— Я лучше закину свое хозяйство. Который тут будет мой?

Он указал отверткой на второй вертолет.

— Вон тот. Кстати сказать, тебя уже снимают. Появление на сцене.

Он повернулся к ангару, затем снова ко мне:

— Скажи «и-и-и…». Крупный план они снимут потом.

Я сказал, но совсем не «и-и-и». Должно быть, они использовали телеобъектив и умели читать по губам, так как эту часть пленки никогда и нигде не показывали.

Я закинул свое барахло в багажник, забрался на сиденье для пассажира и закурил. Через пять минут из конторы появился Вэл, собственной своей наглой персоной. Он подошел и стукнул по обшивке вертолета, а затем указал на ангар.

— Тебя там хотят видеть! — крикнул он, сложив руки в рупор. — Интервью!

— Концерт окончен! — проорал в ответ я. Или пусть ищут себе другого наживляльщика.

Ржаво-коричневые глаза сузились, белесые брови нахмурились, он метнул в меня ненавидящий взгляд — и молча убрался. Интересно, сколько они ему заплатили, чтобы вселиться в этот ангар и подключиться к его генератору?

Зная Вэла, думаю, что очень и очень прилично. Да и черт с ним со всем, мне этот парень никогда не нравился.

Венера ночью — сплошь густо-черная вода. Стоя на берегу, никогда не различить, где кончается море и где начинается небо. Рассвет похож на молоко, вливаемое в чернильницу. Вначале появляются отдельные сгустки белого, потом — целые полосы. Разбавьте содержимое бутылки до получения ровного серого цвета, а затем наблюдайте, как оно белеет. Через некоторое время вы получите день. Теперь начните все это нагревать.

Пока мы летели над заливом, мне пришлось скинуть куртку. Сзади линия горизонта рябила и колыхалась в потоках горячего воздуха, словно веревка в неспокойной воде. Вертолет берет четверых (пятерых, если нарушить правила и занизить объявленный вес), а если с обычным для наживляльщика багажом — то троих. Однако я был единственным пассажиром, а пилот очень походил на свою машину. Он что-то гудел и не издавал посторонних звуков. Линия Жизни перекувырнулась и испарилась в зеркале заднего обзора примерно в то же время, когда впереди на горизонте появился Стадион. Пилот перестал гудеть и потряс головой.

Я наклонился вперед. Все во мне переворачивалось вверх дном. Я знал каждый треклятый дюйм треклятой посудины, но любые чувства меняются, когда их источник оказывается вне досягаемости. Правду говоря, я уже начинал сомневаться, окажусь ли я еще раз на борту этого плотика. Но теперь я почти верил в судьбу. Вот же он!

Не корабль, а целое футбольное поле. Футбольное поле на атомном ходу. Плоское, что твой блин, только несколько прозрачных куполов посередине да четыре мощные башни по углам.

Любые две соседние «Ладьи» — а как еще прикажете их называть? — могут приводить в действие «тянитолкаев», каковых тоже имеется четыре, по одному на каждом борту. Действуя в режиме «тяни», тянитолкай может поднять к поверхности воды буквально любой мыслимый груз; правда, конструкторы этого механизма имели в виду только один, и весьма специфический, груз, чем и объясняется не очень обычный захват — нечто вроде исполинской остроги. Чтобы тянитолкай мог перейти в режим «толкай», необходимо поднять груз на шесть — восемь футов над водой; эта задача возлагается на Вагон.

Вагон — это стальной ящик размером с небольшой дом; он может передвигаться вдоль любого из многочисленных желобков, которыми изрезана поверхность палубы, и залипать — при помощи электромагнита — на том ее краю, где клюнула рыбка. Установленные в нем лебедки могли бы вытащить из воды броненосец (где ж его, правда, возьмешь), и скорее уж весь Стадион завалится набок, чем Вагон оторвется от палубы — так уж крепко он к ней прилипает.

По сути своей Вагон — всего лишь спиннинговая катушка, но только самая большая и сложная за всю историю рыбалки. Он получает энергию от установленного рядом с центральным куполом генератора (безо всяких, естественно, кабелей), а кроме того, имеет радиосвязь с сонарным постом, отслеживающим все движения и поползновения намеченной жертвы.

В результате удильщик имеет возможность водить свою рыбину на леске много часов, даже суток, кряду — и ни разу ее не увидеть, полностью полагаясь на экран сонара и приборы. И только когда зверь уже подтянут к поверхности, а расположенный двенадцатью футами ниже ватерлинии «совок» выдвигается и начинает помогать лебедке, только тогда непомерно огромная, чем-то похожая на падшего ангела добыча предстает глазам рыболова. И, как выяснил на собственном опыте Дэйвитс, заглянуть ей в глаза — все равно что заглянуть в бездну. А заглядываться тут особенно некогда, нужно действовать. Дэйвитс замешкался, и стометровая, невообразимого веса тварь, уже отходящая от наркоза и обезумевшая от боли, оборвала леску, переломила тянитолкая и малость прогулялась по палубе Стадиона.

Вертолет немного покружил, затем автоматический семафор заметил нас и разрешил посадку. Мы опустились рядом с люком для экипажа, я побросал свои пожитки на палубу и выпрыгнул сам.

— Ни пуха! — крикнул пилот через закрывающуюся уже дверь. Машина взлетела, и семафор снова упал.

Вскинув вещи на плечо, я пошел вниз.

Докладывая о прибытии Малверну, фактическому капитану, я узнал, что остальные прибудут часов через восемь. Намечалось, что у Вэла я останусь один на один с бандой репортеров, которые спокойно, не торопясь, изготовят хроникальную ленту в духе кинематографа двадцатого века.

Заставка: посадочная полоса, темно. Механик возится с норовистым вертолетом. Медленно подъезжает автобус. Укутанный наживляльщик выходит, оглядывается, ковыляет через поле. Крупный план: ухмыляющаяся морда наживляльщика. В кадре появляется репортер. Вопрос: «Вы считаете, что настало время? Что на этот раз его действительно поймают?» Замешательство, молчание, пожатие плечами. Убрать и вставить что-нибудь. «Понятно. А почему вы считаете, что у мисс Лухарич больше шансов, чем у других? Потому что она лучше снарядилась? (Ухмылка.) Потому что теперь больше известно о повадках этого чудовища? Или из-за ее стремления к победе? Вы считаете, что причина в чем-нибудь одном? А может быть — во всем сразу?» Ответ: «Да, во всем сразу». Вопрос: «Именно потому вы и заключили с ней контракт? Потому что предчувствие говорит вам: "На этот раз — обязательно". Так?» Ответ: «Она платит профсоюзную ставку. К тому же самому мне эту хреновину не арендовать, а добраться до зверя хочется». Стереть. Вставить что-нибудь другое. Наживляльщик идет к вертолету, затемнение. И так далее.