Гусеницы тоже живы. На глаз они кажутся даже крупнее, но это оттого, что они стали более мохнатыми. У большинства животных шкура теперь толще, некоторые впадают в спячку. Странно: Станция 7 сообщает, что, по их мнению, мех у двуногих стал гуще! Двуногих, похоже, там довольно много, их частенько видят вдалеке. С виду они косматые, однако при ближайшем рассмотрении выяснилось, что некоторые одеты в шкуры мертвых зверей! Неужели они разумнее, чем мы считали? Это едва ли возможно — их предварительно долго и тщательно изучали биологи. И все же странно.
Ветры ужасные. Порой они застилают небо черным пеплом. К юго-востоку наблюдается сильная вулканическая деятельность. Из-за этого пришлось перевести Станцию 4 в другое место. Теперь в шуме машин мне чудится пение Санзы. В следующий раз непременно ее разбужу. Думаю, к тому времени кое-что образуется. Нет, неправда. Это эгоизм. Просто я хочу чувствовать ее присутствие. Иногда мне приходит в голову мысль, что я — единственное живое существо в целом мире. Голоса по радио призрачны. Громко тикают часы, а паузы заполнены машинным гулом, то есть тоже своего рода тишиной, потому что он непрерывен. Временами у меня возникает чувство, что его нет, он пропал. Я напрягаю слух. Я проверяю индикаторы, и они говорят, что машины работают. Но, возможно, что-то не в порядке с индикаторами… Нет. Со мной…
А голубизна Песков — это зрительная тишина. По утрам даже скалы покрыты голубой изморозью. Что это: красота или уродство? Не могу сказать. По мне — это лишь часть великого безмолвия, вот и все. Кто знает, может, я стану мистиком, овладею оккультными силами, достигну Яркого и Освобождающего, сидя здесь, в окружении тишины. Возможно, у меня появятся видения. Голоса я уже слышу. Есть ли в Бесплодных Песках призраки? Кого? Разве что того двуногого… Интересно, зачем оно пересекало пустыню? Почему направлялось к очагу разрушения, а не прочь, подобно другим своим сородичам? Мне никогда этого не узнать. Если, конечно, не будет видения…
Пожалуй, пора надеть костюм и выйти на прогулку. Полярные шапки стали массивнее; началось оледенение. Скоро, скоро все образуется. Скоро, надеюсь, молчание кончится. Однако я порой задумываюсь: что, если тишина — нормальное состояние Вселенной, а наши жалкие звуки лишь подчеркивают ее, словно черные крапинки на голубом фоне? Все когда-то было тишиной и в тишину обратится — или, быть может, уже обратилось. Услышу ли я когда-нибудь настоящие звуки?.. Снова чудится, что поет Санза. Как бы я хотел сейчас разбудить ее, чтобы она была со мной и мы походили бы вместе там, снаружи… Пошел снег.
Джарри проснулся накануне первого тысячелетия.
Санза улыбалась и гладила его руки, пока он, извиняясь, объяснял, почему не разбудил ее.
— Конечно, я не сержусь, — сказала она. — Ведь в прошлый раз я поступила так же.
Он смотрел на нее и радовался тому, что они понимают друг друга.
— Никогда больше так не сделаю, — продолжала Санза. — И ты тоже не сможешь. Одиночество невыносимо.
— Да, — отозвался он.
— В прошлый раз они разбудили нас обоих. Я очнулась первая и не велела тебя будить. Разумеется, я разозлилась, когда узнала, что ты сделал. Но злость быстро прошла, и я часто желала, чтобы мы были вместе.
— Мы будем вместе.
— Всегда.
Они взяли флайер и из пещеры сна перелетели к Планетоизменителю в Бесплодных Песках, где сменили прежнюю пару и придвинули к окну на третьем этаже новую кушетку.
Воздух был по-прежнему душный, но уже годился для дыхания на короткое время, хотя после подобных экспериментов долго болела голова. Жара все еще была невыносимой. Очертания скалы, некогда напоминавшей человека, расплылись. Ветры потеряли былую свирепость.
На четвертый день они нашли следы, принадлежащие, вероятно, какому-то крупному хищнику. Это порадовало Санзу. Зато другой эпизод вызвал только изумление. Менее чем в сотне шагов от Станции они наткнулись на трех высохших гигантских гусениц. Снег вокруг был испещрен знаками. К гусеницам вели неясные следы.
— Что бы это значило? — спросила Санза.
— Не знаю. Но, думаю, лучше это сфотографировать, — отозвался Джарри.
Так они и сделали. Поговорив со Станцией 2, Джарри узнал, что подобная картина периодически отмечалась наблюдателями и на других Станциях, правда, редко.
— Не понимаю, — сказала Санза.
— А я не хочу понимать, — сказал Джарри.
За время их дежурства такого больше не случалось. Джарри сделал подробную запись в дневнике, после чего они продолжили наблюдения, иногда прерывая их, чтобы попробовать возбуждающие напитки. Два столетия назад один биохимик посвятил свое дежурство поискам веществ, которые вызывали бы у Измененных такие же реакции, как в свое время алкогольные напитки у нормальных людей. Опыты завершились успехом. Четыре недели счастливый биохимик беспробудно пил и, естественно, забросил свои обязанности, за что был снят с поста и отправлен спать до конца Срока. Однако его в общем-то немудреный рецепт разошелся по другим Станциям. Джарри и Санза обнаружили в кладовой настоящий бар и рукописную инструкцию по составлению напитков. Автор выражал надежду, что каждое дежурство будет завершаться открытием нового рецепта. Джарри и Санза работали на совесть и обогатили список пуншем «Снежный цветок», который согревал желудок и превращал мурлыканье в хихиканье, — так был открыт смех. Наступление тысячелетия они отпраздновали целым кубком пунша. По настоянию Санзы рецептом поделились с остальными Станциями, чтобы каждый мог разделить их радость. Вполне вероятно, что так оно и произошло, потому что рецепт приняли благосклонно. И уже навсегда, даже после того, как от кубка остались лишь воспоминания, сохранился смех. Так порой создаются традиции.
— Зеленые птицы умирают, — сказала Санза, отложив в сторону прочитанный рапорт.
— А? — отозвался Джарри.
— Адаптация не может происходить бесконечно. Вероятно, они исчерпали все резервы.
— Жаль, — сказал Джарри.
— Кажется, прошел всего год, как мы здесь. На самом деле позади тысячелетие.
— Время летит.
— Я боюсь, — прошептала она.
— Чего?
— Не знаю. Просто боюсь.
— Но почему?
— Мы живем странной жизнью; в каждом столетии оставляем по кусочку самих себя. Еще совсем недавно, как подсказывает мне память, здесь была пустыня. Сейчас это ледник. Появляются и исчезают ущелья и каньоны. Пересыхают реки, и на их месте возникают новые. Все кажется таким временным, таким преходящим… Вещи с виду солидные, надежные, но я боюсь коснуться их: вдруг они превратятся в дым и моя рука сквозь дым коснется чего-то?.. Или еще хуже — ничего не коснется. Никто не знает наверное, что здесь будет, когда мы достигнем цели. Мы стремимся к неведомой земле, и отступать слишком поздно. Мы движемся сквозь сон, направляемся к фантазии… Порой я скучаю по своей камере, по машинам, что заботились обо мне. Возможно, я не умею приспосабливаться. Возможно, я как зеленая птица…
— Нет, Санза, нет! Мы настоящие. Неважно, что происходит снаружи, — мы существуем и будем существовать. Все меняется, потому что таково наше желание. Мы сильнее этого мира и будем переделывать его до тех пор, пока не создадим на свой лад. И тогда мы оживим его городами и детьми. Хочешь увидеть Бога? Посмотри в зеркало. У Бога заостренные уши и зеленые глаза. Он покрыт мягким серым мехом. Между пальцами у него перепонки.
— Джарри, как хорошо, что ты такой сильный!
— Давай возьмем флайер и поедем кататься.
— Поедем!
Вверх и вниз ездили они в тот день по Бесплодным Пескам, где черные скалы стояли подобно тучам в чужом небе.
Минуло двенадцать с половиной столетий.
Теперь некоторое время они могли обходиться без респираторов.
Теперь некоторое время могли выносить жару.
Теперь зеленых птиц уже не было. Началось что-то странное и тревожное. По ночам приходили двуногие, чертили знаки на снегу, оставляли среди них мертвых животных. И происходило это гораздо чаще, чем в прошлом. Двуногие шли ради этого издалека; плечи многих покрывали звериные шкуры.
Джарри просмотрел все записи в поисках упоминаний об этих существах.
— Станция 7 сообщает об огнях в лесу, — сказал он.
— Что?..
— Огонь, — повторил он. — Неужели они открыли огонь?
— Значит, это не просто звери!
— Но они были зверьми!
— Теперь они носят одежду. Оставляют дары нашим машинам. Это уже больше не звери.
— Как такое могло произойти?
— Это наших рук дело. Вероятно, они так и остались бы тупыми животными, если бы мы не заставили их поумнеть, чтобы выжить. Мы ускорили их развитие. Они должны были приспособиться или погибнуть. Они приспособились.
— Как такое могло произойти?
— Это наших рук дело. Вероятно, они так и остались бы тупыми животными, если бы мы не заставили их поумнеть, чтобы выжить. Мы ускорили их развитие. Они должны были приспособиться или погибнуть. Они приспособились.
— Ты полагаешь, без нас этого бы не случилось?
— Возможно, случилось бы — когда-нибудь. А возможно, и нет.
Джарри подошел к окну, окинул взглядом Бесплодные Пески.
— Я должен выяснить, — сказал он. — Если они разумны, если они… люди, как и мы, — он рассмеялся, — тогда мы обязаны с ними считаться.
— Что ты предлагаешь?
— Разыскать их. Посмотреть, нельзя ли наладить общение.
— Разве этим не занимались?
— Занимались.
— И каковы результаты?
— Разные. Некоторые наблюдатели считали, что они проявляют значительную понятливость. Другие ставили их гораздо ниже того порога, с которого начинается Человек.
— Может быть, мы совершаем чудовищную ошибку, — задумчиво произнесла Санза. — Создаем людей с тем, чтобы позднее их уничтожить. Помнишь, ты как-то сказал, что мы — боги этого мира, что в нашей власти строить и разрушать. Да, вероятно, это в нашей власти, но я не ощущаю в себе особой святости. Что же нам делать? Они прошли этот путь, но уверен ли ты, что они выдержат перемену, которая произойдет к концу? Что, если они подобны зеленым птицам? Если они исчерпали все возможности адаптации и этого недостаточно? Как поступит Бог?
— Как ему вздумается, — ответил Джарри.
В тот день они облетели Бесплодные Пески на флайере, но не встретили никаких признаков жизни. И в последующие дни их поиски не увенчались успехом.
Однако одним багряным утром, две недели спустя, это произошло.
— Они были здесь, — сказала Санза. Джарри посмотрел в окно.
На вытоптанной площадке лежал мертвый зверек, а снег вокруг был исчерчен уже знакомыми знаками.
— Они не могли уйти далеко.
— Ты права.
— Нагоним их на санях!
Они мчались по снегу, который покрывал землю, именуемую Бесплодными Песками. Санза сидела за рулем, а Джарри высматривал следы на синем поле.
Все утро они неслись, подобные темно-лиловому огню, и ветер обтекал их, будто вода, а вокруг раздавались звуки, похожие на треск льда, дребезжание жести, шорох стальной стружки. Голубые заиндевевшие глыбы стояли словно замерзшая музыка, и длинная черная, как смоль, тень бежала впереди саней. Порой вдруг налетал град, по крыше саней барабанило, будто наверху отплясывали неистовые танцоры, и так же внезапно все утихало. Земля то уходила вниз, то вставала на дыбы.
Вдруг Джарри опустил руку на плечо Санзы.
— Впереди!
Санза кивнула и стала тормозить.
Они загнали его к бухте. Они пользовались палками и длинными шестами с обугленным острием. Они швыряли в него камни и куски льда.
Затем они стали пятиться, а оно шло вперед и убивало.
Видоизмененные называли это животное медведем, потому что оно было большим и косматым и могло вставать на задние лапы. Тело длиной в три с половиной метра было покрыто голубым мехом; узкое безволосое рыло напоминало рабочую часть плоскогубцев.
На снегу неподвижно лежали пять маленьких созданий. С каждым ударом огромной лапы падало еще одно.
Джарри достал пистолет и проверил заряд.
— Поезжай медленно, — бросил он Санзе — Я постараюсь попасть в голову.
Первый раз он промахнулся, угодив в валун позади медведя. Второй выстрел опалил мех на шее зверя. Джарри соскочил с саней, поставил заряд на максимум и выстрелил прямо в нависшую грудь.
Медведь замер, потом пошатнулся и упал. В груди зияла сквозная рана.
Джарри повернулся к созданиям, которые не спускали с него глаз.
— Меня зовут Джарри, — сказал он. — Нарекаю вас красноформами…
Удар сзади свалил его с ног.
Джарри покатился по снегу. Глаза застилал туман, левая рука и плечо горели огнем.
Из-за нагромождения камней показался второй медведь.
Джарри вытащил правой рукой длинный охотничий нож и встал на ноги.
Когда зверь кинулся вперед, он с кошачьей ловкостью, присущей его роду, увернулся, занес руку и по рукоятку вонзил нож в горло медведя.
По телу зверя пробежала дрожь, но он швырнул Джарри на землю, как пушинку.
Красноформы принялись кидать камни, бросились на медведя с заостренными пиками.
Затем раздался громкий удар, послышался скрежещущий звук; зверь взвился в воздух и упал на Джарри.
Когда Джарри пришел в себя, он увидел, что лежит на спине. Тело свело от боли, и все вокруг него пульсировало и мерцало, словно готовое взорваться.
Сколько прошло времени, он не знал. Медведя, надо полагать, с него сняли. Чуть поодаль боязливо жались в кучку маленькие двуногие существа. Одни смотрели на него, другие не сводили глаз со зверя. Кое-кто смотрел на разбитые сани.
Разбитые сани…
Джарри поднялся на ноги. Существа попятились. Он с трудом добрел до саней и заглянул внутрь.
Санза была мертва. Это было видно сразу по неестественному наклону головы, но он сделал все, что полагается делать, прежде чем поверил в случившееся.
Она нанесла медведю смертельный удар, направив на него сани. Удар сломал ему хребет. Сломал сани. Убил ее.
Джарри склонился над обломками саней, сочинил первую заупокойную песнь и высвободил тело.
Красноформы не сводили с него глаз.
Он поднял мертвую Санзу на руки и зашагал к Станции через Бесплодные Пески.
Красноформы молча провожали его взглядом. Все, кроме одного, который внимательно изучал нож, торчащий из залитого кровью косматого горла зверя.
Джарри спросил разбуженных руководителей Декабрьского Клуба:
— Что следует сделать?
— Она — первая из нас, кто погиб на этой планете, — сказал Ян Турл, вице-президент Клуба.
— Традиций не существует, — сказала Зельда Кейн, секретарь. — Вероятно, нам следует их придумать.
— Не знаю, — сказал Джарри. — Я не знаю, что нужно делать.
— Надо выбрать — погребение или кремация. Что ты предлагаешь?
— Я не… Нет, не хочу в землю. Верните мне ее тело, дайте большой флайер… Я сожгу ее.
— Тогда позволь нам помочь тебе.
— Нет. Предоставьте все мне. Мне одному.
— Как хочешь. Можешь пользоваться любым оборудованием. Приступай.
— Пожалуйста, пошлите кого-нибудь на Станцию в Бесплодных Песках. Я хочу уснуть после того, как закончу с этим, — до следующей смены.
— Хорошо, Джарри. Нам искренне жаль…
— Да, очень жаль…
Джарри кивнул, повернулся и ушел. Таковы порой мрачные стороны жизни.
На северо-востоке Бесплодных Песков на три тысячи метров ввысь вознеслась синяя гора. Если смотреть на нее с юго-запада, она казалась гигантской замерзшей волной. Багряные тучи скрывали ее вершину. На крутых склонах не водилось ничего живого. У горы не было имени, кроме того что дал ей Джарри Дарк.
Он посадил флайер на вершину, вынес Санзу, одетую в самые красивые одежды, и опустил. Широкий шарф скрывал сломанную шею, густая темная вуаль закрывала холодное лицо.
И тут начался град. На него, на мертвую Санзу камнями падали с неба куски голубого льда.
— Будьте вы прокляты! — закричал Джарри и бросился к флайеру.
Он взмыл в воздух, описал круг над горой.
Одежда Санзы билась на ветру. Град завесой из синих бусинок отгородил их от остального мира, оставив лишь прощальную ласку: огонь, текущий от льдинки к льдинке.
Джарри нажал на гашетку, и в боку безымянной горы открылась дверь в солнце. Дверь становилась все шире, и вот уже гора исчезла в ней целиком.
Тогда он взвился в тучи, атакуя бурю, пока не иссякла энергия, питающая орудия…
Он облетел расплавленную гору на северо-востоке Бесплодных Песков — первый погребальный костер, который видела эта планета.
Потом он вернулся — чтобы забыться в тиши долгой ночи льда и камня, унаследовать новый Алайонэл. В такие ночи сновидений не бывает.
Пятнадцать столетий. Почти половина Срока. Картина не более чем в двести слов. Представьте…
Текут девятнадцать рек, но черные моря покрываются фиолетовой рябью.
Исчезли редкие йодистые леса. Вместо них вверх поднялись могучие деревья с толстой корой, известковые, оранжевые и черные…
Великие горные хребты на месте холмов — бурых, желтых, белых, бледно-лиловых. Замысловатые клубы дыма над курящимися вершинами…
Цветы, корни которых зарываются в почву на двадцать метров, а коричневые бутоны не распускаются среди синей стужи и камней.
Слепые норолазы, забирающиеся глубже; поедающие падаль сумрачники, отрастившие грозные резцы и мощные коренные зубы; гигантские гусеницы хоть и уменьшились в размерах, но выглядят настоящими великанами, потому что стали еще более мохнатыми…