Устроить знакомство с мировой знаменитостью было проще, чем я предполагал. Полезно иметь связи в высшем свете, как бы я ни относился к светской жизни. Среди парижских друзей моей матери оказалось немало людей, кто давал приемы в честь примадонны Гранд-опера. Селин Дарнье была чрезвычайно модна в то время. Я без труда получил приглашение на один из таких вечеров.
Вопреки всем мрачным ожиданиям, вблизи Селин была еще красивее, чем издалека. Красивее и неприступнее. Я никогда не видел женщину, которая была бы настолько вежлива и настолько холодна одновременно. У любого ловеласа, имеющего солидный опыт в обращении со слабым полом, отнялся бы язык в ее присутствии. Что же говорить обо мне? Я ощущал себя ничтожнейшим из людей, когда ледяной взгляд Селин скользил мимо меня.
Я до сих пор не знаю, как у меня хватило смелости подойти к ней и представиться. Эта храбрость была сродни отчаянию. Если ты не сделаешь этого сегодня, сказал я себе, ты будешь обречен вечно следовать за ней безмолвной тенью. Возможно, если подойти к ней ближе, ее очарование рассеется без следа, и я перестану быть ее жалким рабом.
Хозяйка дома подвела меня к Селин.
– Позвольте представить вам, душечка, Майкла Фоссета, большого почитателя вашего таланта, – привычно проворковала она. Интересно, сколько раз за вечер ей приходилось произносить нечто подобное?
Селин посмотрела мне прямо в глаза и слегка кивнула. Ее лицо можно было чеканить на монетах. Идеальный овал лица и идеальный профиль. В ее лице нет ничего, что нельзя было бы назвать идеальным. Ровный прямой носик, обладать которым сочла бы за честь любая древнегреческая богиня. Точно срисовать четкий абрис ее губ могли бы только Джотто или Рафаэль…
Глаза Селин были способны говорить лучше, чем слова. Ее брови, ресницы и волосы были чернее воронова крыла, что, как известно, составляет один из важнейших канонов красоты древних египтян. Ее глаза кто-то вульгарно называл серыми, однако я подобрал бы для них другое описание – хрустально-жемчужные. В них был нестерпимый блеск граненого стекла на ярком солнце и мягкое теплое мерцание жемчуга, гибкость стального клинка и веселье весеннего ручейка, пробивающегося сквозь толщу снега. В Оксфорде я писал стихи и, говорят, недурные, но сейчас я твердо знал, что, обладай я даже пером Шекспира, я не сумел бы передать всю прелесть облика Селин и мое восхищение этой необыкновенной женщиной.
Она вела себя на удивление скромно, и случайный гость ни за что бы не подумал, что эта неразговорчивая девушка в лиловом вечернем платье – звезда мировой оперной сцены и что ей рукоплескали все столицы музыкального мира. Однако не заметить Селин было невозможно. В ней было столько скрытого достоинства, что, проходя мимо нее, каждый невольно замедлял шаг.
– Вы очень любите оперу, мсье Фоссет? – спросила меня Селин.
Как хорошо я изучил ее голос, и все же от его звука у меня мурашки побежали по коже. По-английски Селин говорила с явным акцентом, но он не только не портил ее речь, но придавал ей какое-то особое очарование. Она говорила тихо, плавно, но очень отчетливо, и ее голос, казалось, достигал самых глубин моего сердца…
Я люблю вас! – чуть не вырвалось у меня. Но разве она не привыкла к подобным признаниям? Мужчины не чета мне склонялись перед ней и будут склоняться всю жизнь, потому что такая красота неподвластна годам.
– Да, – просто ответил я. – Ваша Тоска изумительна.
Селин едва заметно улыбнулась, словно мой банальный комплимент доставил ей удовольствие.
– Как долго вы еще пробудете в Париже? – услышал я собственный голос со стороны и ужаснулся. Неужели это я, Майкл Реджинальд Фоссет, спокойно беседую с женщиной, которая вот уже месяц является мне во сне?
– Еще четыре дня. – Селин вздохнула, как будто сожалея об этом. – Я очень люблю Париж, но мой гастрольный график заставляет меня двигаться дальше…
Через четыре дня ее уже не будет в Гранд-опера! Во что превратится моя жизнь, если в ней не будет Селин?
– Но если пожелаете, вы можете послушать «Аиду» в Ла Скала. Милан – моя следующая остановка, – улыбнулась она. – Потом Рим, Венеция и краткий тур по Восточной Европе.
Сердцеед усмотрел бы в этих словах откровенное приглашение, но я-то знал, что для Селин они ничего не значат. Просто только что армия ее поклонников увеличилась на одного человека, а настоящая звезда никогда не упускает возможности подстегнуть интерес к себе…
– Как, должно быть, хорошо путешествовать по миру, – вежливо заметил я.
Всегда ненавидел так называемую светскую болтовню, когда абсолютные банальности изрекаются с видом откровений. Но сейчас я был счастлив, что многолетняя привычка дает мне возможность разговаривать с Селин, в то время как в голове нет ни одной мысли!
– В первые несколько месяцев – да, – кивнула она. – Но потом это ужасно надоедает. Везде одно и то же. И после спектакля, если честно, нет никаких сил для осмотра достопримечательностей. Я вижу лишь театры и гостиницы… И только сцена вознаграждает меня…
– Сцена и любовь поклонников? – предположил я.
– Да, – усмехнулась Селин. – И любовь.
Я слушал ее с открытым ртом. Я знаю, что влюбленный человек склонен выдумывать себе то, чего нет на самом деле, но я готов поклясться в том, что в глазах Селин мелькнуло какое-то особое выражение. Она словно спрашивала меня о чем-то… или намекала… или призывала к чему-то…
Но в этот момент наше уединение было нарушено. Новому гостю вздумалось побеседовать со знаменитостью, и мне пришлось отступить в сторону. Больше за весь вечер я не смог подойти к Селин и поговорить. Она все время была занята. За ней ухаживали, ей целовали руки и говорили комплименты, ее пытались увлечь, пленить, поразить…
Я никогда не был специалистом в сложной науке ухаживания за женщинами и не мог достойно соперничать со всеми этими ловкими господами, которые соревновались за право пододвинуть стул Селин или поднять упавший цветок или веер. Они как мухи жужжали вокруг нее, а она принимала ухаживания с благосклонной, но рассеянной улыбкой. Два раза мне показалось, что я поймал на себе ее внимательный заинтересованный взгляд, но, конечно, я ошибался. В каждом городе ей встречается сотня таких, как Майкл Фоссет. Королева не может помнить всех своих подданных, а им остается лишь наслаждаться ее далеким светом и не мечтать о большем!
Моей решимости помнить о Селин как о прекрасном недоступном видении хватило ненадолго. Я вернулся в Лондон, продержался ровно две недели (огромный срок, учитывая то, что о Селин я думал постоянно!) и рванул в Италию. Селин Дарнье была уже в Риме, где на первый же спектакль я послал ей корзину белых роз. Естественно, без визитной карточки. Она не должна думать, что я вульгарно пытаюсь завоевать ее расположение.
Все время, что Селин пела в Риме, я любовался ею из бельэтажа и посылал ей цветы. Таких, как я, было немало. В Риме Селин пользовалась, пожалуй, успехом даже большим, чем в Париже. Итальянцы намного экспрессивнее французов и уж тем более нас, англичан, и они приходили от Селин в неистовый восторг. А я был настолько глуп, что ревновал к каждому, кто осмеливался подойти к сцене и лично вручить красавице свой букет!
Затем была Венеция, где я попал на карнавал, устроенный специально для знаменитой певицы. На один вечер венецианский особняк на площади Святого Марка вернулся на несколько столетий назад. Домино и маски, скрывающие половину лица, костюмы, изменяющие до неузнаваемости, бесконечные танцы и фейерверки, свечи в высоких золоченых подсвечниках и конфетти… Если бы не маленькие катера за окном вместо проворных гондол, можно было подумать, что хозяин особняка и вправду изобрел машину времени и нашел способ забросить всех нас в шестнадцатое столетие.
Селин искренне наслаждалась праздником. Несмотря на маскарадный костюм, я сразу узнал ее. Только она умеет двигаться с такой фацией и достоинством, только она в состоянии носить старинное венецианское платье с пышными рукавами-фонариками с таким же шиком, как и современный наряд. Платье Селин было молочно-белого цвета, из расшитой золотом парчи. Ее блестящие черные волосы были уложены в высокую замысловатую прическу. В руке она сжимала атласную маску, поблескивающую драгоценными камнями. Селин часто улыбалась и веселилась от души.
Конечно, человеку, привыкшему к сценическим костюмам, маскарад кажется приятной забавой! Я же в нелепом наряде Пьеро чувствовал себя глупо и старался не попадаться Селин на глаза. Вокруг нее были блестящие сеньоры в бархате, и проворные мушкетеры, и рыцари, и Арлекины, и пираты… Зачем ей грустный неловкий Пьеро?
И все же я столкнулся с Селин носом к носу. После очередного танца я спасался бегством от одной назойливой хохотушки Коломбины. Спрятался за колонну и буквально налетел на Селин, которая обмахивалась своей маской как веером. Я обомлел и даже забыл поздороваться.
– О, мсье Фоссет! – воскликнула Селин. – Вам ужасно не идет этот костюм. Вам следовало бы нарядиться звездочетом или художником.
Я не мог вымолвить ни слова. Удивительным было то, что она узнала меня спустя три недели после нашего случайного знакомства, узнала в этом дурацком костюме. Более того, она запомнила мое имя! От счастья голова шла кругом…
– К сожалению, мне не подвернулось ничего более достойного, – ответил я. – В этом костюме я действительно выгляжу глупо.
– О нет, не глупо, – покачала головой Селин и улыбнулась так, что мое сердце на секунду перестало биться. – Просто намного красивее было бы… Хотя нет, не то…
Она нахмурилась, стараясь подобрать подходящий английский оборот.
– Другой костюм подчеркнул бы ваши достоинства, – продолжила она по-французски и начала переводить.
Но мои познания французского были достаточно глубоки.
– Боюсь, что вы ошибаетесь, – ответил я на том же языке. – Если говорить о достоинствах, наряд Пьеро – лучшее для меня решение.
Грустный поэт у ног прекрасной принцессы – что может подходить мне больше?
– Вы говорите по-французски? – удивленно воскликнула Селин.
– Немного. – Ее удивление было мне непонятно.
– Как вам не стыдно! – рассмеялась Селин. – Вы хладнокровно заставляли меня демонстрировать мой отвратительный английский, в то время как мы могли спокойно разговаривать на французском!
Видимо, кокетливо-беспечная атмосфера венецианского карнавала уже ударила Селин в голову. Иначе она ни за что бы не позволила себе расточать такие улыбки, от которых меня бросало то в жар, то в холод.
– Вы отлично говорите по-английски, мадемуазель Дарнье, – возразил я, стараясь не смотреть на ее соблазнительные губы.
– Зовите меня просто Селин, – сказала она с обезоруживающей простотой. – А я буду звать вас Мишель. Вы не против?
Против? Да я полжизни отдал бы, чтобы услышать свое имя из ее уст!
– Вы можете звать меня, как угодно, – прошептал я.
Если бы на дворе был действительно шестнадцатый век, я бы немедленно опустился перед Селин на колени и признался бы ей в любви. Но в двадцатом веке даже на карнавале Пьеро не встают на колени перед королевами. Они слишком боятся насмешки и ревностно оберегают свои чувства…
– Значит, тогда вы будете для меня Мишелем, – торжественно произнесла Селин и вдруг положила руку мне на плечо. – Послушайте, Мишель…
Договорить она не успела. Мы были обнаружены. Люди в масках и сверкающих доспехах окружили нас и увлекли за собой Селин. А я понимал, что теперь вечно буду терзаться из-за того, что не узнал, что именно хотела сказать мне Селин Дарнье на карнавале в Венеции.
4 Вероника Маунтрой
Папа вытаращил глаза, когда узнал, что я выхожу замуж за Майкла Фоссета. Естественно, я не стала ждать, когда Майк официально придет просить у родителя моей руки. Это всего лишь пустая церемония, а я была обязана предупредить отца заранее! Маме до меня нет никакого дела, она слишком занята собой, поэтому я не стала ничего говорить ей. А вот как отреагирует папа, было мне на самом деле важно…
Он сидел в кабинете и уже собирался спать, когда я вернулась с приема Агаты Саутгемптон. Обычно я сразу шла к себе, так как с ног валилась от усталости, но на этот раз сил у меня было хоть отбавляй. Я объявила сразу с порога:
– Папа, радуйся. Я выхожу замуж.
Бедный папа весь побелел.
– 3-за кого?
Я и забыла, что один из самых больших его страхов – это то, что я могу выйти замуж за «недостойного». Недостойный мужчина с папиной точки зрения – это тот, кто пытается за мой счет улучшить собственное положение. В принципе, я в этом согласна с ним. Но уж Майка точно нельзя отнести к этой категории!
– За Майкла Фоссета! – выпалила я и уселась в кресло у стены.
Вот тут-то я впервые поняла, что означает выражение «отвисла челюсть». У папы она действительно отвисла.
– За сына баронета и леди Фоссет? – зачем-то уточнил он, как будто в Лондоне есть второй Майкл Фоссет.
– Ага, – кивнула я. – Сегодня на приеме у Агаты он сделал мне предложение.
Разумеется, я не стала говорить, что все началось с меня. Папа не понял бы. В любом случае Майк рано или поздно нашел бы в себе силы поговорить со мной. Так что это был всего лишь вопрос времени.
– Ничего не понимаю, – пробормотал папа себе под нос. – Почему Фоссет не пришел сразу ко мне?
– Потому что, папочка, он хотел вначале узнать, как я к нему отношусь! – со смехом возразила я.
– И как же ты к нему относишься?
– Я же согласилась стать его женой, – невозмутимо ответила я.
Папа был ошарашен. Ошарашен и ужасно доволен. Он просто никак не мог поверить в то, что я не шучу.
– А ты меня не разыгрываешь, проказница? – настороженно поинтересовался он. – Кажется, Майкл Фоссет никогда не принадлежал к числу твоих… гм… ухажеров. Да и ты никогда не говорила, что он тебе… нравится…
Папа совсем запутался в столь деликатном вопросе и предпочел не продолжать.
– Все это время Майк любил меня издали, – твердо сказала я. – И мне он тоже нравится больше всех…
Я запнулась под пристальным взглядом отца. Надеюсь, он не заподозрит, что это я сделала первый шаг…
– Не смотри на меня так! – не выдержала я. – Что ты имеешь против Майка?
– Абсолютно ничего, – довольно заулыбался папа. – Майкл Фоссет – во всех отношениях достойный молодой человек. Правда, я не очень хорошо с ним знаком, но он намного лучше большинства из тех, кто бывает в нашем доме по твоему приглашению…
Я возмущенно фыркнула, но он все равно продолжал:
– Просто все это несколько неожиданно. Я очень хочу, чтобы ты была счастлива… Фоссеты – старинный род, Майкл когда-нибудь будет баронетом… Правда, их состояние не особенно велико, ты намного его богаче…
Началось. Папа замечательный человек, но он не понимает элементарных вещей. Какая разница, насколько чистая у Майкла родословная и каков его банковский счет, если от одного взгляда на него я схожу с ума? Если при мысли о том, что выйду за него замуж, мне хочется закричать так, чтобы проснулся весь Лондон?
Но папе это все было не втолковать. Для него биение сердца – пустой звук, звон гиней и пенсов значит для него гораздо больше. Невозможно поверить, что среди его прадедов были настоящие рыцари!
– Что ж, буду с нетерпением ждать твоего Майкла, – хитро усмехнулся папа. – Ему придется о многом рассказать мне, прежде чем я дам согласие на ваш брак.
Я похолодела, хотя прекрасно знала, что он шутит. На самом деле он счастлив, что я наконец-то собралась замуж и что мой избранник – Майкл Фоссет. Но даже игривая шутка на тему о том, что нашу свадьбу с Майклом можно запретить, была мне неприятна.
– Я выйду за него замуж независимо от того, что ты скажешь! – выпалила я и выскочила из кабинета.
Хотя повода горячиться на самом деле не было. На следующий день Майк появился у нас с изящным букетом и на два часа заперся с отцом в кабинете. Я изнывала от тоски, но подслушивать впервые в жизни не смела. Я уже больше не взбалмошная девчонка. Я – невеста и должна вести себя прилично!
Папа, естественно, согласился. Майк не мог не очаровать его.
– Не знаю, чем ты прельстила такого мужчину, – сказал он мне после того, как Майк ушел. – Ты ведь такая… вертихвостка. Вся в мать.
Я обиделась совсем чуть-чуть. На самом деле папа во мне души не чает и таким странным образом всего лишь выразил свое восхищение Майклом.
– Надеюсь, что вы будете счастливы, – продолжил папа. – Вы с ним очень разные. Но Майкл – серьезный человек и, кажется, серьезно к тебе относится…
Я была настолько счастлива, что пропустила «кажется» мимо ушей.
– Он так сказал?
– Ну, прямо он не признавался в том, что любит тебя, – засмеялся папа. – Согласись, что это было бы немного неучтиво. Майкл джентльмен до мозга костей и никогда не позволит себе ничего лишнего.
Признаться в любви невесте – лишнее? Хотя и наполовину англичанка, я никогда не пойму этих странных людей.
– Я бы ни за что не подумал, что тебе может понравиться кто-нибудь вроде Майкла Фоссета… Он не слишком рассудителен для тебя, Вероника?
Я только фыркнула в ответ. Что за глупости? Папа сам всегда хотел найти мне надежного и положительного мужа. А Майк как раз надежный и положительный.
– Ладно, дело сделано, согласие дано, – вздохнул папа. – Теперь пора готовиться к свадьбе.
Свадьба – самое чудесное событие в жизни девушки. И не только потому, что она выходит замуж за любимого мужчину. А еще из-за платья, и цветов, и подружек невесты, и банкета, и свадебного торта, и торжественного венчания, и слез родственников, и кортежа, и приема, и фотографий… И всего остального, что может быть связано со свадьбой. Только представить себе лица моих подруг, когда я сообщу им, что мой жених – Майкл Фоссет? Они умрут от удивления и зависти! Дороти Клэгхорн, например, сама недавно откровенничала, что считает его безумно красивым. А Элис Риччи весь последний сезон бесстыдно кокетничала с ним. Конечно, на мое отношение к нему это никак не повлияло, но все равно приятно, что подруги оценят мое завоевание по достоинству!