Да, обитатели Вайолет, судя по ДНК-пробам, происходили от потерпевших крушение колонистов. Отец Франческо обшарил с металлоискателем окрестности пещер, где обитало племя, но не обнаружил ни остатков корабля, ни первой стоянки выживших. За триста лет потомки переселенцев благополучно скатились к первобытно-общинному строю. Сильная языковая эрозия. Жапглиш, на котором говорили колонисты, упростился до трех сотен слов и устойчивых фраз. Учитывая, что ко времени прибытия отца Франческо на Вайолет в племени осталось около двухсот человек, больший лексикон им и не требовался. Примитивная общественная организация, с вождем и жрецом во главе. Единственной интересной особенностью Марку показалось то, что с духами общался мужчина, а людьми руководила его жена. Утабе-секен — «говорящий с миром», и утаме-миншуу — «говорящая с людьми». Впрочем, слова «утабе» и «утаме» означали и просто «отец» и «мать», а собственные имена вождей хранились в секрете. Себя аборигены называли «утан» — «говорящие». Тамошнюю религию отец Франческо отнес к разновидности земных пантеистических культов. Туземцы одушевляли природу, недаром «секен» — «мир» — было в их речи понятием, наиболее близким к «богу». Марк усмехнулся. «Слово для бога и мира одно». Может, не такие уж они и примитивные. Для горстки людей, вооруженных лишь пращами и костяными гарпунами, богом и правда был мир: бело-синяя планетка в системе оранжевого карлика Ригель D, что в шестидесяти трех световых днях от вечного пожара Ригеля А.
Планета находилась на самой границе комфортной зоны. Здешний год насчитывал сто восемнадцать дней, а день был на пять часов короче земного. Большой угол наклона оси гарантировал резкую смену сезонов и ураганные ветры. Сколько-нибудь пригодна для жизни оказалась лишь экваториальная область, заросшая хвойными лесами. Туда-то пилот поврежденного ковчега и посадил корабль. Крупных млекопитающих на планете не водилось. Вайолет застряла на границе мелового периода и эоцена, в небе царствовали птицы, а на земле — медленно вымирающие ящеры. Впрочем, пресмыкающиеся здесь додумались до теплокровности. Оно и неудивительно: с севера и с юга на узкую полосу лесов катились ледники.
Марк вглядывался в приложенные к отчету видеозаписи. Белая скальная стена, известняк или песчаник. Темные устья пещер. Отвесный берег отражается в водах широкой и медленной реки. Лес на другом берегу. Ни одного крупного плана. Вот панорамная съемка: пещера, спуск к воде, темная фигурка — то ли девочка, то ли мальчик — легко прыгает по камням. В руках у прыгуна что-то вроде бурдюка. Марк открыл последний файл. В отличие от остальных, обозначенных только порядковыми номерами, этот назывался «Utame».
Те же пещеры на закате. Небольшая площадка перед входом, на ней вертикальный стежок… Марк увеличил разрешение и слегка развернул кадр. Да, женщина с длинными неубранными волосами вглядывается во что-то из-под руки… одежда сшита из мелких шкурок, украшена перьями… ближе. Марк выставил максимальное разрешение и почти окунулся в кадр. На него наплыло резко очерченное, сухое лицо с лихорадочно блестящими темными глазами. Скулы обтянула смуглая воспаленная кожа. Верхняя губа приподнята, обнажает ощерившиеся зубы… Салливана окатило такой волной чужой ненависти, что он вздрогнул и быстро закрыл файл. Кадр схлопнулся, но ненавидящее лицо утаме еще долго стояло под веками, не желая уходить. Марк нахмурился. Ему редко удавалось считывать эмоции с записи. Кого же она так страстно, так люто ненавидела, эта дикарка? Неужели отца Франческо? Если так, то задание усложняется. Марк прикидывал и так и эдак, даже снова прокручивал запись, но ничего больше уловить не смог.
Был в отчете и еще один момент, сильно смущавший Марка. Там ни слова не говорилось о геодце. Между тем миссионер-апокалиптик (в официальной переписке ордена его упорно не желали именовать ионнанитом) засел на Вайолет задолго до прибытия отца Франческо. На пять стандартных лет раньше. Именно он сообщил о смерти викторианца, хотя из каких-то соображений отправил свое послание не на Землю, а на Геод. Рапорт проплутал больше года, пока наконец не достиг адресата — генеральной ставки Ordo Victori на Лиалесе. Итого, со смерти отца Франческо прошло почти восемнадцать месяцев. Если ситуация была достаточно смутной тогда, вряд ли с тех пор она прояснилась. В коротком сообщении геодца, брата-ионнанита Клода Ван Драавена, значилось, что Фран-ческо Паолини погиб в результате несчастного случая. Коммодор Висконти хотел услышать другое. Салливан осознавал, что сейчас ломать голову бесполезно, на месте бы во всем этом разобраться, но все же не мог не думать. Кто изъял информацию о геодце из рапорта отца Франческо? Кого так люто невзлюбила утаме? Страдая от дурноты (двигатели наконец-то отрубили, и на корабле воцарилась невесомость), Салливан цеплялся за страховочные ремни и в сотый раз прокручивал все тот же кадр: изможденная, но гордо выпрямившаяся туземка на узкой каменной площадке. Закат освещает ее правую щеку, ветер раздувает полуседую гриву, а в глазах горит неистребимая, холодная, многолетняя ненависть. Нет. Женщина смотрела не на отца Франческо. Судя по углу съемки, утаме вглядывалась во что-то — или кого-то — за левым плечом викторианца.
В лицее Марк никогда не спрашивал, какие баллы получил их ментор на выпускном экзамене. Это считалось бестактностью. Профильные занятия вели другие викторианцы. Марк до сих пор иногда краснел от стыда, вспоминая собственные уроки у прим-ординара Такэси Моносумато, обучавшего старшеклассников оперированию. Японец был безжалостен к отстающим, а не слишком свободное владение итальянским отнюдь не мешало ему высмеивать бездарного ученика. «Итак, вам поручили вести три лемурийских корабля средней мощности, условно говоря, две «бабочки» и «стрекозу». То есть на руках у вас примерно сорок мартышек… О чем это вы задумались, Салливан? Мартышек считаете? Поздравляю, вас уже распылили. Возьмите банан». Бр-р… Сейчас, листая файл с рапортом и размышляя, Марк утвердился в давних своих подозрениях. Отец Франческо был не талантливее его. Да, ментор тоже специализировался на эмпатии и мог на раз считать настроение класса. Но не более. Поэтому, а вовсе не из ложной скромности, он и остался в низком чине капеллана. Поэтому и прожил на Вайолет больше года — ведь любой сколько-нибудь одаренный психик не протянул бы и двух дней рядом с геодцем. Для эмпатов обитатели темной планеты считались не опасными, в худшем случае вызывали легкое головокружение. Сильного ридера или оператора ожидала мигрень, непрекращающийся шум в ушах, наподобие треска радиопомех, тошнота. А если совсем не повезет и «заглушка» на долгое время останется рядом — полная потеря способностей. Или смерть. Смерть… На руках у Марка не было медицинского отчета, но кровоизлияние в мозг не перепутаешь с несчастным случаем. Ему не приходилось раньше самостоятельно проводить вскрытие, однако ничего не поделаешь: надо будет удостовериться лично, что геодец не соврал.
Если верить сообщению Ван Драавена, отец Франческо поскользнулся на скалах и сломал шею. Геодский миссионер равнодушно добавлял, что в реку его неудачливый коллега свалился уже мертвым — в легких не было воды. Что ж. Вот и посмотрим, и новенький диагност опробуем. Надо же извлечь хоть какую-то пользу из университетских занятий по анатомии.
Едва Марк успел приспособиться к невесомости и даже научился довольно ловко летать по каюте, избегая обидных ударов о стены и потолок, двигатели врубили опять. Корабль начал торможение. Марк был в наушниках — он старательно заучивал произношение немногих слов языка утан и, конечно, пропустил сигнал интеркома и настойчивый стук в дверь. Сначала молодого человека впечатало в стену, а затем швырнуло на пол. Прокушенная губа закровила. Правой рукой с браслетом комма Марк тормозил падение, и коммуникатор неплохо шарахнуло об пол. Противоударная модель даже не отключилась — только отскочила серебряная нашлепка «вечной» флэш-карты.
Еще два дня мучительных перегрузок и скачков силы тяжести, и все тот же мрачный субалтерн в синей униформе Военно-космических сил проводил Марка к спасательной шлюпке. Посадочный модуль, конечно, ему никто предоставлять не собирался. Шлюпка оказалась примитивной и тесной лоханкой, едва способной к самостоятельным маневрам. Марка должны были вести по лучу. На борту имелся обычный НЗ: вода, сух-пай, медикаменты, палатка, фонарик и осветительные ракеты. Защитный комбинезон и оружие военные забрали — Вайолет не принадлежала к классу планет с агрессивной биосферой, а разбрасываться снаряжением было не в обычаях земного космофлота. Марк добавил к НЗ мини-лаб, со вздохом плюхнулся на противоперегрузочное ложе и истово пожелал, чтобы его не скинули в болото. По соседству со стоянкой утан болот хватало. Люк над головой с тихим свистом загерметизировался. Марк принялся считать: «Десять… девять… восемь…» Считал он нарочито медленно, поэтому уже на цифре «три» его вдавило в кресло с такой силой, что почудилось, глаза сейчас выскочат из орбит. Взревело. Затрясло. Пальцы Марка впились в жесткую оболочку ложемента. Молодой викторианец не боялся. Он не боялся, вот только экран опять не работал, и даже не увидишь — то ли шлюпка врезалась в атмосферу и сбрасывает внешний слой обшивки, то ли хлипкая посудина сейчас развалится ко всем чертям. Едва он уверился в последнем, тряска прекратилась и ребра перестали трещать от жестокой перегрузки. Это, похоже, включились антигравы. «Или я умер», — невесело подумал Марк, которому еще секунду назад казалось, что вибрация и костоломный пресс форсажа не кончатся никогда. В окошке навигатора вспыхнул красный огонек. Марк попытался сообразить, что бы это значило, но тут ремни ложемента сами собой отстегнулись и въехали в пазы, а люк снова засвистел.
Насквозь мокрый от пота — он и не заметил, когда ухитрился так вспотеть, — Марк приподнялся и сел. Над головой прорезалась узкая щель. Шире. Шире. Он встал во весь рост, оперся руками и по пояс высунулся из люка. Привычные к искусственному освещению глаза мгновенно ослепило. Прикрыв веки, Марк всей грудью вдохнул воздух, пахнущий хвоей, сырой землей и немного болотом. Прохладный ветерок лизнул щеку и побежал дальше. Сверху чирикнула птица, падали с едва слышным треском сбитые при посадке сучки. В висках загудело — воздух был разреженный, как на Земле высоко в горах. Что-то шелестело, гулял в кронах ветер, неподалеку слышался приглушенный голос реки. Так и не открывая глаз, Марк нырнул обратно в шлюпку и активировал комм.
Вайолет проинсталлировали еще при вторичном открытии, более двадцати лет назад, и сейчас на орбите вращался INCM — Interstellar Navigation and Communication Module, ИНКмэн или попросту ИНКа. Марк подключился и с радостным изумлением обнаружил, что лоцман «Консорциума» не промазал. Его посадили в получасе ходьбы до цели: через редколесье и вниз к реке. Еще раз сверившись с картой, викторианец убрал голограмму. Можно было навесить стрелку навигатора, но совершенно не хотелось начинать знакомство с Вайолет с CG-стрелки. Марк закинул за плечи рюкзак и выбрался наружу.
Когда глаза приспособились, свет оказался вовсе не резким, а мягким, желтовато-оранжевым. Вокруг шумел лес: высокие, голые, терракотового цвета стволы и корона ветвей у самой верхушки. Почву укрывала местная разновидность папоротника, а кое-где у подножий деревьев виднелись большие желтые подушки — то ли камни такие, то ли мох. Ни дать ни взять, обычная тайга или сосняк в районе Великих озер — только там, где на Земле располагались Великие озера, Вайолет укрывали сплошные массивы льда.
Салливан помнил университетский курс ксенобиологии, и все же одно дело — услышать на лекции, и совсем другое — собственными глазами увидеть, до чего все миры Приграничья похожи на Землю. Ни один из них не потребовал терроформирования. Ни один… Почему? Присев на корточки, Марк оторвал верхушку папоротникового листа и растер между пальцами. Сухая зелень, волоконца, почти неощутимый земляной запах. Ладонь покрыли липкие споры. Лес глядел на викторианца сверху вниз, без интереса и без осуждения. Присевший на корточки человек мгновенно становился его частью: куртинкой мха, стеблем камыша на болоте, скольжением солнечных пятен по древесной коре. Лес принимал в себя, обволакивал, встраивал…
Салливан оглянулся, когда шлюпка уже заканчивала маскировку, сливаясь с лесным фоном. Теперь суденышко было надежно укрыто защитной голограммой от любопытных глаз, а силовым экраном — от непогоды и желающих пробраться внутрь. Землянин развернулся, поправил рюкзак и зашагал туда, откуда раздавался шум бегущей по камням воды.
Первый сюрприз ждал Салливана, когда тот выбрался из зарослей на пологий, заросший кустарником склон, ведущий к реке. Справа, как и следовало из отчета отца Франческо, виднелись белые скальные выступы и черные устья пещер. Зато впереди вместо чистого берега с серым куполом палатки — или где там обитал геодец — обнаружился целый поселок. Низенькие кособокие хижины, чахлые огородишки. С краю торчала хижина побольше, и из отверстия в ее крыше поднимался дымок. За хижиной что-то металлически поблескивало — то ли воткнутый в землю штырь, то ли антенна. Слева пойма реки была расчищена от кустов, и там желтело поле, заросшее каким-то злаком. По полю бродили приземистые полуголые фигурки. Там и сям поднималась тяпка, но большинство работали руками — кажется, пололи сорняки. Марк остановился и целую минуту боролся с желанием протереть глаза. От реки поднимался трепещущий блеск. Землянин моргнул. Что за чудеса?
Когда он снова пригляделся, оказалось, что от поселка навстречу ему шагает человек в черной сутане. Человек приостановился, приветливо помахал рукой и снова двинулся вперед. Кажется, здесь ждали гостя. Марк повернулся к скалам. Там, у самого обрыва, полускрытый ребром скалы, виднелся каменный порожек и на нем — темная черточка.
Даже не доставая бинокля, Марк знал, кто стоит на порожке и смотрит на новоприбывшего… нет, не с ненавистью. Со свирепой надеждой. Странно. Обычно на таком расстоянии он не ловил ничего, кроме фона, а ведь тут еще и «заглушка»… Переведя взгляд на приближающегося геодца, Марк напрягся. Это было уже чистым мальчишеством, и землянин тут же получил щелчок по носу: его встретила пустота, словно то место, которое занимал в пространстве священник с темной планеты, заполнял один воздух… Воздух, в котором разлилась звенящая предгрозовая тишина и со щелчками пробегали электрические разряды.
— Браво.
Марк невольно отшатнулся. Оказалось, священник стоит уже совсем рядом и смотрит на него с нескрываемым интересом. «С научно-исследовательским таким, препараторским интересом», — невольно подумалось Марку.
По меркам геодцев, миссионер был невысок, в плечах скорее узок, но хлипким притом не казался. На загорелом лице выделялись светлые, как и у всех обитателей его мира, глаза. Волосы коротко остриженные, черные, чуть тронутые сединой. По тонким губам пробегает улыбка, пробегает и прячется, будто переменчивый блеск от реки.
— Вашему коллеге потребовалось три недели, чтобы набраться храбрости и попытаться меня прочесть. Вы намного решительней. — Он говорил по-английски без всякого акцента, настолько чисто и правильно, что, если бы не чуть нарочитая сухость интонации, на его месте вполне могла бы быть машина.
— Извините. Привычка.
— За что же извиняться? Вы, как я понимаю, тоже эмпат?
Тоже. Значит, Марк не ошибся.
— Вы не выглядите изумленным, преподобный… Ван Драавен?
— Зовите меня Клодом.
Предложение геодца перейти на имена собственные Салливан проигнорировал:
— Вы не ответили на мой вопрос.
— А что мне изумляться? Меня предупредили о вашем прибытии.
— Кто, позвольте спросить?
Вместо ответа миссионер развернулся и зашагал вниз по склону. Только сейчас Марк заметил, что селение отделяет от скал что-то вроде изгороди — или скорее территориальной разметки. Белые валуны, отстоящие друг от друга на метр, может чуть больше, тянулись от леса и до реки, рассекая берег на две части. Поселок. И пещерный город. Примятая вокруг камней трава давно успела подняться, и валуны вросли в землю глубже, чем на сантиметр. Очевидно, они стояли здесь не первый год. Вот и гадай теперь, отчего Паолини в своем отчете ни словом не упомянул про здешнее строительство…
Марк угрюмо посмотрел в спину уходящему геодцу и не придумал ничего лучшего, как пойти следом за ним. Тропинка пылила под ногами. Похоже, дождя тут не было уже несколько месяцев. Марк шагал, чувствуя, как в лицо ему упирается внимательный взгляд. Женщина на уступе не двигалась. Все, казалось, замерло, лишь медленно валил дым из большой хижины да перекликались на поле работники — и в то же время по коже Марка ползли мурашки. Его очень пристально разглядывали — здесь, из щелей глинобитных развалюх, и там, со скал. Чего они все ожидали?
Поселок пах неприятно. От хибарок разило сажей, кислой бурдой, немытым человеческим телом. Воздух, казалось, застоялся между этими стенами, едва превышающими человеческий рост. Сейчас Марк разглядел, что стенами домишкам служили плетенные из тростника циновки поверх каркаса из древесных веток. Крыши тоже покрывал тростник, в каждой было отверстие дымохода. На вытоптанных площадках у дверей — таких же циновок, скатанных и привязанных витыми из травы веревками, — сушилась неказистая глиняная посуда. Глину даже не удосужились обжечь. Кое-где в темном отверстии входа поблескивали глаза и мелькали изможденные лица старух. На порог одной из хижин выполз ребенок со вздувшимся животом, но его тут же подхватили чьи-то руки и утащили внутрь.
Кожа у туземцев была смуглая, а может, попросту грязная. Глаза, чуть раскосые по-восточному, и скуластые лица выдавали родство с жителями Архипелага. Больше Салливан ничего разглядеть не успел. Поселок оказался невелик, всего две дюжины домов. Несколько десятков шагов — и гость уже очутился на центральной площади. Слева темнела большая хижина. Она, единственная в поселке, возвышалась над землей на четырех крепких сваях и была сложена из бревен, конопаченных мхом. В комнаты вела лесенка: две длинные толстые ветки и примотанные к ним поперечины. Паводки у них тут, что ли?
За избой на сваях начинались огороды и поле, где трудилось, кажется, все взрослое население деревни. Геодец направился прямиком к лестнице. Дверь была распахнута настежь — воровать тут то ли нечего, то ли привычки такой у местных не завелось. «То ли они боятся миссионера», — трезво и холодно добавил про себя Марк. Пока походило на то. Как ни мало Марк разбирался в первобытных культурах, он был уверен, что ленивых дикарей так просто в поле не загонишь. Еще недавно, если верить отчету Паолини, утан жили одной охотой. С какой же стати им потеть на жарком летнем солнышке? И потом, чувствовалось в геодце что-то такое… Опасность. Марк нахмурился, но слово показалось верным. Миссионер был опасен. Что ж, хорошо. Вполне возможно, Висконти получит то, чего хотел, — и Марку не придется при этом кривить душой.