Мексиканец переступил канавку и встал рядом с ним.
— Ты хозяйничал бы здесь осторожней, слингер. Не у себя ведь в кабаке, — сказал он.
— Целиком поменяли механику, — отозвался Пепел.
— Кто?
— Индейцы. Кавалерия не льет машины из бронзы. Никогда такого не было.
— Ты, это, может оно вообще заразное, — сказал Пако. — Видал каракули? Ты смейся, а индейские колдуны — они мастера на все эти штучки-дрючки. Не знаешь, через сколько лет догонит…
— Они хотят, чтоб мы боялись, — прервал его стрелок. — Им нужен наш страх, и больше ничего.
Слева, у гасиенды, торчал еще один болванчик, с головой, похожей на молочный бидон. Неподалеку, между двух лазурных фасадов, маячил еще и еще один.
— Вперед, — сказал Пепел, и они двинулись дальше.
— Я вот что думаю, слингер, — сказал Пако. — Вдруг обманул нас твой красный? Сказал — в храм пойду, а сам того, и кто мне теперь диск отдаст?
Стрелок притормозил и поднял руку. Он вгляделся в туман. Потом качнул головой, и они побрели дальше. Мексиканец долго и выразительно косился на слингера, но тот шагал молча, продолжая осматривать едва различимые в дымке окрестности.
— Вот тебе история, — сказал он наконец. — Не знаю, ты застал или нет, но раньше они все у нас ходили в золоте. Как у любого дикаря — чем больше золота, тем лучше.
— Чинга ту мадре, каврон.
— Извини. Не подумал, — Пепел хмыкнул. — Так вот. Лет пять назад по радио выступал их верховный жрец. И призвал всё племя…
— Брить голову как в цирке?
— Отречься от золота. Грязный металл, недостоин их, несет им только горе.
— И что?
— А то, что назавтра золота не осталось ни на одном ацтеке.
— И что?
— Чтобы врать, нужно иметь свой ум, — терпеливо растолковал Пепел. — У дикарей его нет, у них как старший сказал — так и будет. Ацтек не умеет выдумать то, чего не было. Не может сочинять. Хвастаться, преувеличивать — это пожалуйста. А сочинять — нет. Ясно теперь?
Мексиканец задумался, но лишь на секунду.
— Чико, — сказал он, — так любой нормальный бизнес устроен. Ты скажешь, мой Чолито много за себя думает?
Пепел качнул головой.
— Если ацтек попробует соврать, он начнет говорить то, что было, только раздует всё до небес. Их оружие не обман. Их оружие — это страх.
Пако криво ухмыльнулся и сплюнул.
— А мне так больше отрава запомнилась. — сказал он.
— Ты не оставил ему выбора, — ответил стрелок.
— Что?..
— Ты сказал, что будешь стрелять. Он думал, ты нападешь. И напал первым.
— Да я ж, мадре, — замялся Пако. — Я ж, как его… в переносном смысле!
— Запомни раз и навсегда: у ацтеков — такого — нет.
«Нужно было разделиться», — подумал слингер. Без мексиканца он наверняка смог бы поладить с ацтеками — но при участии Пако любой разговор мог обернуться пленом или чем похуже.
Впереди обозначился силуэт: темно-рыжая пирамидальная громадина высилась в молочном тумане. «Плохо дело», — подумал стрелок. Индейцы были способны черт знает на что, когда дело касалось их племенных тайн. Могло статься, что они с Пако вообще первыми из белых видят этот… Храм Уничтожения.
«Нет», — подумал слингер. Им всё-таки следовало держаться вместе.
Постройка располагалась в самом конце главной улицы этого странного городка на кронштейнах, там, где по версии кинофильма наверняка стояла бы колокольня или часовая ратуша. Сам по себе храм, приземистый бункер на вершине ступенчатой пирамиды, снизу казался совсем крошечным. Но пирамида была высотой в пару колоколен — Пепел ни разу не видел такой высокой постройки, не считая небоскребов Лонг-Айленда и Манхэттена. От подножья храма во все стороны извивались потеки свежей ржавчины, словно пирамида целиком была сделана из железа. Когда они с Пако подошли ближе, то выяснилось, что так оно и есть.
По бокам и фронтону пирамиды каскадом сбегали потоки воды.
— А я думал, река шумит, — сказал мексиканец.
Стрелок поправил шляпу, успевшую съехать ему на затылок.
— Как видно, не река, — сказал он. — И не водопад.
Торговец внимательно оглядел центральную лестницу. Ступеней в ней насчитывалось не меньше двух сотен.
— Слышь, чико. Ты всерьез думаешь туда переть?
— Есть другие идеи?
— Смыться по-тихому. Вернуться с подкреплением, как стемнеет.
Пепел фыркнул, пошарил за пазухой и вынул сигару.
— Это твоя шайка, что ли, подкрепление? Чолито и… и…
Он выжидательно смотрел на торговца, но тот молчал, и зажигалку тоже поднести не спешил.
— Чолито и Сержиньо, слингер, — наконец отозвался мексиканец, — вдвоем твоих клопов раскидают что котяток. И мерзость эту по кубикам разберут.
«В чем-то он прав», — подумал стрелок. Пирамида и впрямь была сложена из железных кубов — таких, которые делает на автомобильной свалке паровой пресс; грани которые всегда хранят очертания автомобильных дверей, капотных украшений, решеток и фар.
Пепел еще раз проверил спички, надеясь, что среди них найдется хоть одна сухая.
— На каждого красного, что ты видишь, Пако, — сказал он, — есть дюжина тех, что ты не видишь.
— Испугал, мадре. Гаечным ключом и голой жопой. Шайка тех…
— Механиков? Это были не ацтеки, — отозвался слингер.
— А кто?
Спичка нашлась. Стрелок прикурил, затянулся и облизал с губ табачную горечь.
— «Помощники коренных жителей», — ответил он и хмуро сплюнул себе под ноги.
Закрепив оружие и сапоги за спиной и высоко подкатив штанины, они по очереди перешагнули дренажную канаву и ступили в бурлящий поток. Течение было сильным, а вода холодной, но Пепел, не обращая на нее внимания, принялся молча карабкаться вверх и вперед, потом вперед и вверх, потом опять вверх и вперед, и снова, и снова. Он чертыхнулся лишь единожды, обнаружив, что сигара погасла, а последняя сухая спичка уже истрачена.
Пако же ругался без умолку — он клял индейцев, построивших этот вонючий богомерзкий храм, и американцев, допускавших у себя в стране дьявол знает что, — но особенно торговцу досаждал встречный поток, мешавший и без того непростому их восхождению. Именно водяной стихии доставалась основная часть витиеватых мексиканских проклятий.
— На мелких ступенях еще ничего, — сказал Пепел. — На крупных вообще по пояс.
Сколько раздавленных машин и механизмов было упаковано в эти блоки, отполированные водой и временем до блеска? И какой путь они проделали от свалок до макета «Роузуотер»? Сколько человеческого труда ушло? Пепел опять нахмурился, вспомнив ораву дикарей-механиков.
Теперь об этом говорили мало, но тогда, в семидесятые, в Белом доме случился тихий скандал. Во время торжественной встречи Президента с верховными старейшинами Триединства Племен много кто заметил в группе ацтеков коленопреклоненные фигуры в строгих бронзовых ошейниках. В тот исторический момент газеты особо шуметь не стали. «Вашингтон пост» даже заикнулась о «традиционных для южного племени нарядах, в которых немалую роль играют шейные украшения». Но американской публике эти украшения не давали покоя. А короткий поиск истины принес самые неутешительные плоды.
Прежде, чем ацтеков можно было признать коренной народностью, им полагалось официально принять своим новым законом Конституцию США, переведенную на два их родных языка — юкатек и науатль. Автора переводов так и не нашли — к тому времени этот защитник малых наций успел сесть в яхту какого-то наркобарона и бесследно сгинуть в колумбийских джунглях. Возможно, из симпатии к ацтекам, а может, из желания насолить собратьям-чиновникам, он позаботился, чтобы в новом обличье Конституция сохранила все ацтекские племенные традиции — включая даже такие смелые вещи, как рабство и жертвоприношения. Хуже того, оба документа уже прошли всю цепочку инстанций, были выбиты на перфоленте и подшиты в архив.
Адвокаты и журналисты кинулись уличать ацтеков в нарушении всевозможных прав и свобод — и запутали вопрос еще больше. Громкие дела открывались и лопались одно за другим: то хозяйка двух рабынь оказалась их же матерью, то у богатого раба нашлись свои рабы, то мелкий жулик сам продался в рабство, а теперь умолял судей не выдавать его «серьезным людям».
Расхлебывать всю кашу снова был вынужден Верховный суд. И опять хромую лошадь скорее пристрелили, чем спасли.
Слово «раб» в применении к племенным традициям было объявлено унизительным и недопустимым в прессе, да и в устной речи в отдельных штатах мог запросто привести горожанина к штрафу. Всех граждан, состоявших в ацтекской собственности, отныне следовало звать только «помощниками», а их хозяев — «нанимателями». Помощников обязали подписать с нанимателями контракты, по которым им позволялось заявить о любых притеснениях в полицию или суд, в обычном порядке.
Жертвоприношения тоже пришлось оставить — но каждый жрец должен был помнить, что за насилие или убийство, равно как и жестокое обращение с животными, он всё равно ответит перед законом — тоже в обычном порядке. Если жрецу впредь понадобится сердце — он волен был купить бычье — у мясника или в городском супермаркете.
«С тех пор ацтеки не приносят жертв, — подумал стрелок не без сарказма, — и в рабство тоже никого не берут».
Переступив верхние решетки, с шумом изрыгавшие воду, Пепел выбрался на храмовую площадку, почти сухую и приятно твердую, отделанную шершавым камнем. Пока мексиканец одолевал последние ступени, стрелок успел обтереть ноги, натянуть сапоги и проверить механизмы револьвера.
Те были в полной исправности.
Едва перешагнув порог храма, стрелок задел ногой тяжелый подсвечник, отлитый, судя по весу, из чистого золота. Золотые предметы и безделушки валялись под ногами здесь и там, — но основная их груда высилась в широкой бронзовой чаше, которая занимала собой почти весь пол храмового бункера. Дымные огни поддельных бронзовых факелов-горелок отражалось в золоте и бликами играло по стенам, придавая храму магический вид. В чаше была и золотая церковная утварь, и дорогая посуда из ресторанов, и крикливые городские безделушки, на фоне которых диллинджер Пако казался простым и строгим, как подобает оружию. От обилия твердых, тяжелых, осязаемых драгоценностей у Пепла сразу зарябило в глазах.
Он тряхнул головой и моргнул несколько раз, чтобы поскорее привыкнуть к слабому изменчивому освещению. Где-то рядом всё еще бродили ацтеки. Терять зрение сейчас было бы неразумно. Тем более — терять рассудок.
Из-за чаши с золотом вышла молодая индианка. Увидев ее, стрелок моргнул еще раз. «Эта, — подумал он, — будет опаснее всех лопастей и сокровищ».
Сестра Буйвола была красива, — той странной и неправильной красотой, что встречается иногда среди молодых индианок. Ее черные косы, схваченные широким бронзовым обручем, были заплетены в сложную треугольную конструкцию. В правом глазу ее, живом и внимательном, танцевало пламя нефтяных факелов. Левый глаз верховной жрицы не двигался. Его мертвый зрачок был выложен из нефритовой мозаики и смотрел в никуда.
Жрица шагнула им навстречу. Она была ниже Пепла, но выше Пако. По ее загорелым рукам вились мелкие узоры, выведенные бронзовой тушью, а на босые ноги жрицы двумя занавесками спадал тонкий бирюзовый шелк. Грудь верховной жрицы прикрывал лифчик из двух человеческих лицевых костей, скрепленных и подвешенных через плечи на бронзовых цепочках.
— Мадре де диас, — пробормотал торговец за спиной Пепла.
— Я верховная жрица, я лежала с богом, но мне не доводилось родить бога, — сказала индианка. — Меня зовут Бессмертная Игуана.
«Может статься, — подумал Пепел, — что завтра на ней будет пара новых черепов. Не успевших еще подсохнуть».
— Ты смотришь на мою грудь? Или на мои украшения? — спросила индианка.
— На то и другое, — пробормотал слингер.
— Я видела, как умерли эти люди, — сказала Бессмертная Игуана. Она по очереди подняла руки. — И вот эти. И вот эти.
На ее запястьях красовались браслеты, сложенные попарно из челюстей, желтоватых и неприятно мелких, похожих на детские.
— Мы пришли узнать, что на диске, — сказал Пепел, глядя в разные глаза Игуаны. — Твой брат уже был здесь? Он должен был принести диск.
— Мой брат уже был здесь, — эхом отозвалась верховная жрица. — Он принес мне твой диск.
В свете факелов у ее ног плясали тени. На миг стрелку показалось, что тело индианки дрожит в воздухе, будто тело змеи, готовой ужалить. Игуана добавила:
— Мой брат сказал, что твой мексиканский помощник принесет мне золото.
Пако вышел навстречу.
— Моя сеньорита, любые сокровища — веришь? Организуем сразу. И чёрта, и дьявола, пута соврет.
Он приложил руки к сердцу, вытянул их вперед и вдруг упал на колено. Галантный жест торговца едва не пропал зря — на нем ширмой болталось намокшее пончо, мешавшее ему приседать. В протянутых руках торговца лежал недавний золотой подсвечник.
— Можешь приблизиться ко мне, Кортес, — сказала Игуана, не то едва заметно улыбаясь, не то хмурясь: неверный свет факелов не позволял определить точнее. Пако с кряхтением поднялся, выпрямился и шагнул ей навстречу. Подсвечника, впрочем, у него в руках уже видно не было.
— Осторожно, — сказал Пепел мексиканцу в спину. — У нее волосы заколоты. Игла.
Пако остановился.
Смех Игуаны зазвенел отовсюду — стены храма были устроены так, чтобы усиливать голос верховной жрицы. Подняв руку, она плавно вынула из своей прически тонкое, едва различимое в темноте острие.
— Умница, — сказал Пепел. — Брось.
Дзинь! Булавка просвистела мимо его уха и звякнула о стену, выбив сноп бледных искр.
Щелк! Пепел взял индианку на мушку прежде, чем искры успели растаять во тьме.
— Ты приказал, и я бросила. — Сказала жрица. — Ты хочешь убить меня за это?
Стрелок на секунду замешкался.
— Я не сказал, куда, — произнес он наконец. — Извини.
Пепел опустил Кочергу, но с курка не снял.
Игуана опять засмеялась. Она тряхнула головой. Ее сложная прическа рассыпалась, и две бухты тяжелых кос упали на бронзовые плечи жрицы.
— Священные волосы, — сказала Игуана. — Они не должны касаться навоза. Помоги мне.
— Навоза? — спросил Пепел.
— Золото, — объяснила жрица. — Навоз богов. Лови, ковбой.
Игуана швырнула ему одну из кос. Пепел ухватил ее в полете, но та зазмеилась вниз и едва не выскользнула у него из рук. Поколебавшись, он спрятал оружие и подхватил бухту волос обеими руками.
— И твой помощник. — Игуана бросила вторую косу торговцу.
— Э-э, — сказал Пако. — Помощник?
Взгляд Игуаны вернулся к нахмуренному слингеру.
— Не бойся меня, ковбой, — сказала жрица. — Хочешь, я буду рядом, когда ты умрешь? Я возьму твое лицо и буду носить его вот здесь.
Она положила руку на одну из лицевых костей.
— Или на животе, — сказала Игуана. — Чтобы мой следующий сын родился таким, как ты.
Пепел огромным усилием вернулся к теме:
— Мы хотим знать, что на диске. Покажи нам. И мы уйдем.
Жрица склонила голову.
— Я покажу, — сказала она тихо. — Подойди ко мне. Подойдите вы оба.
Стрелок не двинулся с места.
— Нам и здесь хорошо, — сказал он.
— Почему ты боишься меня, ковбой? — спросила Игуана. — Тебя пугают мои одежды? Мне снять их? Не бойся их! Это обычные кости людей. Кости зверей ведь тебя не пугают.
«Опять цыганские фокусы», — подумал слингер.
— Не пугают, — сказал он. — Эти тоже не пугают.
— А вот и пугают, — сказал Пако. — Снимай.
Бессмертная Игуана отстегнула костяной лифчик и швырнула его прочь. Следом во тьму полетели браслеты-челюсти с обеих рук. Пальцы жрицы скользнули вверх по ее гладкой ноге и остановились у застежки на поясе. Невесомая повязка, спадавшая с ее талии, трепетала в теплом дыхании факелов.
— Нет, — сказала Бессмертная Игуана, отняв руку. — Должен остаться какой-то наряд. Я стою в храме.
— Сними тряпку, а браслеты обратно надень, — подсказал мексиканец.
— Не так. — Она вскинула подбородок. — Вы оба, идите за мной, несите волосы.
Она сделала шаг назад. Потом еще и еще один. Коса в руках Пепла натянулась, и ему пришлось шагнуть Игуане навстречу.
Жрица вспорхнула в бронзовую чашу, едва-едва потревожив груду драгоценностей. Она взялась за косы и потянула их на себя.
— Идите. Уходите с пола. Золото грязь. В золоте можно всё.
Торговец послушно побрел за ней.
— Самсон и Далила, мексиканец, — сказал Пепел.
Пако занес ногу над высоким краем чаши.
— Слингер, — сказал он. — Спасибо, конечно, но я ни слова ни понял, что ты сказал сейчас.
Пепел нахмурился.
— Самсон и Далила, — повторил он. — Уловка стара как мир.
Пако секунду поколебался.
— Ты прав, чико! И будь я проклят, если я сейчас же мигом на нее не куплюсь.
Он ступил в золото и чертыхнулся, когда едва не потерял сапог. Пепел вздохнул и шагнул за торговцем следом.
[ФОН] /// Confronting the Beast /// AKIRA YAMAOKA
Из груды сокровищ получилось бы неважное ложе. Золотые безделушки осыпались под ногами и почти не давали им опоры, да еще над головой болтался тяжелый крюк на цепи, то и дело норовивший задеть слингеру по голове. Дважды Пепел оступался и ронял косу в золото. Оба раза он ждал, что Бессмертная Игуана прервет ритуал, но она, как видно, впала в шаманский транс. Жрица стояла неподвижно, прикрыв глаза и заметно вздрагивая. Слингер готов был поклясться, что она что-то слушает или чего-то ждет.
Мексиканец открыл рот, но Пепел остановил его жестом. Он тоже прислушался. Глубоко внизу, под толщей металла, гудели водяные насосы.