— Заткнись, — проворчал торговец, маршировавший за спиной и державший их с Пеплом на прицеле. — Мадре, он опять жрёт! Слингер! Что он там опять жрет?
— Бабочек, — ответил стрелок. Ему неохота было говорить. Он хотел поразмыслить.
В нижнем ярусе Храма Знаний было темно, зато в нише рядом с расплавленной чашей они нашли большой глиняный кувшин с церковным елеем, а также пару жестяных ламп, которые давали совсем неплохой, пускай неровный, свет. Пако заставил слингера и Буйвола нести лампы («пока новых дров не наломали»), а сам вёл их под прицелом своей армейской винтовки («а то знаем мы вас»). Крак-крак. Он то и дело дергал в темноте ее затвором.
Мотыльки слетались на них отовсюду, неприятно щекоча оголенное тело — мокрую и промасленную одежду Пеплу и торговцу пришлось временно снять. Пыльца их и в самом деле пахла чем-то вкусным, кондитерским, но когда стрелок прихлопнул парочку насекомых ладонью, от них потянуло зловонием, сравнимым разве что с горелой резиной. Индейцу, впрочем, это никак не мешало, и он поедал мотыльков одного за другим.
— Я бы сам чего сожрал, — вскоре признался мексиканец. — Сколько уже не жрамши? День или два. Чингадера, безобразие это всё.
— У тебя изо рта так не воняет, как от них смердит, — сказал Пепел. — Лучше не надо.
— Мы скоро выйдем к механическому каноэ, — сказал Ревущий Буйвол. — Оттуда можно спуститься милостью Тлалока в царство дождей, туманов и слёз.
— Звучит не слишком заманчиво, — отозвался стрелок. — Пако, ты не устал эту винтовку переть? Тебе подсобить, может?
Позади торопливо щелкнули затвором — крак-крак.
— Ты, слингер, знай неси фонарь, — посоветовал мексиканец. — Я не решил еще, кого из вас к этому Кецалькоатлю взять.
— Мы все должны идти к Несущему Знание, — сказал индеец.
— С чего вы оба взяли, что я иду к вашему Кецалькоатлю? — спросил Пепел. — Я ваш случайный попутчик. Мне с вами до Вегаса, дальше каждый сам по себе.
— Ой, ну конечно, — сказал Пако за спиной. — Только пропадешь с глаз — так и сразу пойдешь по своим заботам, знаем мы вас, янки поганых. Нортеамерикано свою наживу не упустит.
— В чем нажива — я так и не понял, — признался стрелок. — У него лицо прежде взорвалось.
— Бесконечный источник энергии, — сказал Пако. — Склад колдовских ружей.
— Власть над судьбой мира, — сказал индеец.
— Гм. — Пепел удобнее перехватил тюк с одеждой. — Ну, если так подать. Ладно, допустим, идем к вашему Кецалькоатлю.
— Я еще не решил, — сказал Пако.
— Что не решил?
— Зачем ты мне, к примеру, нужен, чико, — ответил торговец. — Буйвол понятно зачем. Это его бог, он дорогу знает. А для чего ты нам, еще подумать надо.
— Я могу стрелять, — сказал Пепел.
— Извини конечно, слингер. — сказал Пако. — Но так, как ты стреляешь — так я и сам стрелять могу.
— Могу скакать на лошади, — добавил стрелок.
— Это еще с какой радости? — спросил торговец. — Где ты лошадь-то раздобыл, кабальеро? Не дон Кихот, вроде.
— В юности у меня был конь, — сказал Пепел. — Точнее, мул. Но он был не хуже, чем настоящая лошадь.
— А у меня в детстве тоже был конь, — сказал Пако. — А может, и осёл. Я не очень хорошо запомнил.
Слингер вздохнул.
— Ну хорошо, — сказал он. — Я не могу умереть.
Мексиканец впервые замешкался с ответом. Даже Ревущий Буйвол сбился с шага, и фонарь его качнулся, расплескивая тени по каменным внутренностям храма в скале.
— В каком это смысле, чико? — осторожно спросил торговец.
— В прямом, — сказал Пепел. — Не знаю, как это работает. Все вокруг умирают, а я остаюсь жив. Такое проклятие.
Мексиканец протяжно фыркнул.
— Уговорил, чико. — Он снова передернул затвор своей телескопической винтовки. — Сейчас проверим.
— Ладно, стоп, — сказал Пепел. — Я пошутил. Что всё-таки за черная машина?
— Что-что… — раздраженно отозвался Пако. — Предупреждал же, по моему плану нужно. Всё по очереди. Сперва дона Эрнандо, потом дона Санчеса… так нет же! Всё через задницу у них, колдунья еще эта, с ее колдовством…
— При чем здесь Игуана? — Стрелок поскреб щетину. — Я так понял, твои дон Эрнандо с доном Санчесом вели нас по каким-то металлам… бритва, твои зубы. Его иголки в носу.
Он кивнул на Буйвола, который шагал поодаль, разглядывая фрески на стене каменного прохода. Фрески изображали долгий путь фонетических дисков в улиткоподобный Храм Знаний из… чрева какой-то огромной змеи либо пещеры, насколько мог видеть Пепел. Вряд ли теперь это имело значение. Весь огромный запас знаний был стерт и разрушен, и только загадочный Гудспринг-Кецалькоатль отныне мог рассказать им, что такое аврора и как бороться с Шумом.
— «При чем здесь», — передразнил торговец Пако. — А ты говорил с твоим мотеро? Спрашивал его, почему у ведьмы глаза нет?
— Она отдала свой глаз, чтобы видеть моими глазами, — немедленно ответил Буйвол.
— Бред, — сказал Пепел. — Скажи лучше, кто такой этот Гудспринг? Ведь это человек? Американец?
— Кецалькоатль, — отозвался Ревущий Буйвол почтительным шепотом. — Кецалькоатль это огромный змей. Видишь?
Он указал фонарем на длинную фреску.
— Несущий Знание предал наше племя, братья, — сказал Буйвол иным голосом. — Вот, что писал Бронзовый Койот. Койот написал: Пернатый змей хочет, чтобы взошло шестое солнце. Тогда мир погибнет и люди из мяса умрут, а на смену им придут люди из огня. Так говорили великие инка. Так говорили великие майя. Змеиный бог хочет, чтобы пророчество сбылось. Он несет нам зло. Он нес нам зло раньше. Если следующий подносимый не достанется солнцу и будет убит белыми, то о каких иных коварствах умолчал его раздвоенный язык?
Индеец умолк так же резко, как начал говорить.
«Мда», — подумал стрелок. С одной стороны черная машина дона Эрнандо и волшебное ружье Санчеса, а с другой — мистический отсутствующий глаз Бессмертной Игуаны. И огромный змей-американец по имени Джон Гудспринг, родом из Омахи, штат Небраска. Иногда слингеру приходилось щипать себя, чтобы убедиться, что он в самом деле живет и мыслит, а не видит какой-то странный сон.
Но подземная тропа вела их вперед, и они шли, каждый думая о своем и строя планы, все из которых теперь вились вокруг личности этого странного змеиного бога, и возвращались к ней с такой же назойливостью, с какой мотыльки слетались на масляный огонь двух почти угасших фонарей.
Точно так они ушли с Трикси ночью, покинув ярмарку, будто двое воров. Двое подростков на заработках, каждый очарованный этой странной девочкой из города.
Она сказала им, что явилась в Краулер спасти мир от жары, от засухи и пожаров. Она сказала им, что исполняет заветные желания в обмен на героические подвиги.
Джошуа водил своего мула по ярмарке, четырнадцатилетний ряженный ковбой, красавец и приманка для приезжих городских дам, желающих покататься за три доллара пять минут или пострелять из Кочерги по доллару за выстрел.
Лоуренс Майкл Мэй, худощавый паренек родом из Седоны, играл в карты на деньги и раскидывал подобие «скорлупок», используя два туза и червовую даму, за которой и городские, и деревенские лопухи пытались уследить, что им удавалось ровно тогда, когда Майк хотел подцепить очередного клиента на удочку.
Оба мечтали забраться Трикс под юбку.
Краулер не был настоящим поселком или станцией — городок представлял из себя останки огромной рельсоукладочной машины, которая должна была провести маршрут до какой-то стекольной копи или золотого рудника, да тот иссяк прежде, чем машина закончила свою работу. Эта ржавая черепаха размером с небольшой поселок так и осталась торчать среди аризонской пустоши и служила вечным пристанищем для местной ярмарки, единственной общественной достопримечательности на множество миль вокруг.
Поезда досюда не ходили, хотя дрезина сновала туда-сюда раз в день, развозя всех желающих — кого в Седону, кого обратно в Краулер.
Джош потащил с собой своего мула Камато, которого угнал из бродячего цирка, своего первого места работы. Мула не на кого было оставить, да и он рассчитывал покатать Трикс напоследок. Трикси отказалась ехать на муле и не захотела ехать на дрезине. Они шла пешком, а они шли за нею.
И шли, и шли, и шли. Он и Лоуренс Майкл общались мало — каждый чуял в другом соперника. А Трикс, казалось, и вовсе не нужны были собеседники.
Ночью, когда Джошуа спал, привалившись к теплому мулу, Трикси явилась к нему… но вывернулась прочь, едва он попытался обнять ее.
— Ты мечтаешь стать настоящим ковбоем. Стрелком Дикого Запада, — прошептала она ему на ухо. — Твоя мечта сбудется. Но сначала… ты должен быть сильным. Ты боишься потерять своего друга?
— Не боюсь, — ответил он беззаботно. — Да и он мне не друг.
— Не боюсь, — ответил он беззаботно. — Да и он мне не друг.
— Хорошо, — ответила Трикс. — Завтра твоя мечта начнет исполняться. Только ты должен верить в нее. Ты веришь в нее?
— Да, — ответил он и снова попытался ухватить ее…
Но Трикси поднялась и ушла. Через миг, к его огромному неудовольствию, она уже шепталась о чем-то с Лоуренсом Майклом.
Когда трое путников, давно обсохнув и одевшись, изрядно устав и изголодавшись по свежему ветру, наконец спустились на дно ущелья и вырвались из затхлых каменных кишок на свежий простор, их ждало новое испытание.
— Никакого пути вниз, — сказал Пако. — Только ручеек. Я туда не полезу, убьемся о камни.
Этот ручеек на деле был самым-самым началом мощной и бурной реки, покидавшей здесь подземелья и с шумом уносившейся вглубь скалистой расщелины. В отношении камней торговец был прав: у своего истока горная река столь часто дробилась о многочисленные пороги, что о спуске вплавь речи быть не могло: любого из них бурная вода просто растерзала бы о камни.
Ниже, совсем неподалеку, начинался сосновый лес, и громадные деревья возвышались двумя стенами по бокам всё той же извилистой реки, которая на глазах становилась медленнее, шире и спокойней. Но дотуда нужно было как-то добраться. А путь был один: бушующий под ногами быстрый горный ручей, ледяной и кристально-чистый, ревущий меж камней и скал, как молодое хищное животное.
— Здесь раньше ходило каноэ с мотором, — сказал Ревущий Буйвол. — Но теперь его почему-то нет.
С этим также было трудно поспорить. У пещеры обнаружился лишь старый навес, под которым ржавело несколько пустых железных кадок из-под масла. Ржавые бочки были связаны дряхлой веревкой и дополнительно скреплены проволокой, такой же рыжей и старой, как весь этот покинутый навес.
— Тут с весны никто не бывал, пута соврет, — сказал мексиканец.
— Это неправильно, — отозвался Буйвол. — Поистине ужасные времена настали. Храм осквернен и заброшен. Бронзовый Койот предал Несущего Знание и отдал жизнь ради своей гордыни.
— Вот как, — сказал Пепел. — Что ж, Пако тут интересовался, зачем я вам нужен. Кто из вас знает, что такое «шагающий понтон»?
На станции Трикси продала их обоих в рабство.
— Ты должен стать сильным, — прошептала она в ухо Джошуа напоследок. — Эти люди научат тебя, как жить в прерии.
— Я не хочу в прерию, — сказал он тогда, затравленно озираясь. — Я вырос в прерии. Я хочу с тобой, в город.
— Ты еще не готов, — сказала она.
— И когда я буду готов?
— Ты поймешь. Когда ты будешь готов, ты сможешь сам пойти и разыскать меня. Если это твоя следующая мечта. Но сначала ты должен научиться выживать.
— ТЫ моя мечта! — чуть не заорал он. — Ты! Поняла? Ты! Ненавижу тебя!
Трикс положила тонкие пальцы ему на губы.
Потом поцеловала его, слегка укусив, и он понял, что не может разозлиться на нее по-настоящему. Даже за Камато. Даже за рабство. Тем более, что Лоуренс Майкл Мэй тоже ушел итальяшкам за скромную цифру, и скулил, а потом верещал как свинья. Джош не хотел, чтобы Трикси запомнила его таким.
— Как я тебя найду? — спросил он.
— Я скажу тебе мое настоящее имя.
Она склонилась к его уху и прошептала:
— Триксепочтекайотль.
И ушла. Он не видел ее шесть с небольшим лет.
— Ну, красавцы. — Прораб по имени Капо Марио обращался к ним так все годы службы. Он был неплохой мужик, хоть и черствый. Тогда, на самом первом их построении, он сказал: — Не расстраивайтесь. У них там, в Нью-Йорке, такие же условия, только помощник называется «клерк», а инженерная артель — «корпорация», а вместо тумаков язвы и нервы.
— Я хочу на свободу! — снова загорланил Лоуренс Майкл Мэй. Капо Марио сделал несколько ленивых шагов в его сторону, оправил потную рубаху и не без удовольствия засветил деревянной киянкой ему промеж глаз — крак!
— Увянь, — приказал он. Лоуренс Майкл увял. Капо Марио покряхтел и сказал: — Отлично. Теперь, красавцы, я расскажу вам кое-какие вещи, которые мои предки древние римляне добыли и изучили давным-давно, в Затонувшем Свете. В частности, один несговорчивый парень по кличке Архимед Сиракузский был известен среди них тем, что делал любопытные такие машины и краны из самых простых, самых подножных материалов, стволы деревьев, сосны, крючья. Мы с вами первым делом научимся строить такие же. Теперь, кто из вас знает, что такое «шагающий понтон»?
Позади на Т-образном каркасе из бревен закреплено по две пары железных бочек, вместо поплавков. На каждой едет стоя по одному пассажиру — бочки Ревущего Буйвола уравновешены камнями — Пако тяжелее. Они двое придают плоту устойчивость.
На вершине Т-образной конструкции едет слингер. В его руках — руль из двух продольно установленных поплавков, насаженных на бревна-ходули. Ходули двигаются раздельно; так, что поплавки-бочки могут отдельно шагать по каменным порогам, волоча плот за собой — поэтому такой понтон никогда не застрянет.
Всё это когда-то рассказал юным новобранцам-помощникам тип по имени Капо Марио, отличный мужик, хоть и любящий чрезмерное рукоприкладство.
БУММ! КРАК! Конструкция дала первую серьезную течь как раз тогда, когда долгожданная пристань была рядом. Очень большая удача — все трое были совершенно измотаны, и каждому давно требовался основательный отдых.
Над лесом таинственно звенела полуденная мошкара. Осенний воздух был прохладен и неподвижен. Пока трое путников шагали сквозь осоку и мелкую скользкую грязь, погода испортилась окончательно. Вдали рокотал гром, в воздухе пахло грозой, а над чередой горных пиков в вышине уже сверкали первые молнии. Пепел до последнего пытался утащить с собой хотя бы бочку и пару бревен, на будущий плот, но раздавшаяся река вывернула у него из рук жалкие останки их трудов — вырвала и унесла вдаль, в серый неподвижный плёс, где над ровной водяной гладью кружили стрекозы и носились низкие предгрозовые ласточки.
Прямо впереди виднелось целое поселение, поляна с местом для костра и пять больших старых шалашей полукругом.
— Пусто. Давно покинуто, — сказал Пепел. — Не нравится мне это.
— Тебе, слингер, всё не нравится, — сказал Пако. Он позвал: — Слышь, дон Пендехо, вон жабы квакают. Жратва.
— Нельзя, дон тио Рамирес, — ответил Ревущий Буйвол из камышей по соседству. — Лягушек нельзя есть, они ядовитые.
— Да шучу я, балда, — сказал торговец. Он прошелся мимо шалашей, заглянул в каждый и добавил: — Мне лично всё нравится. Я вот в этом ночую.
Лагерь оказался таким же нищим и покинутым, как храмовый навес с бочками и сам храм. Пока мексиканец разводил огонь, Ревущий Буйвол и слингер обследовали каждое из скромных лиственных жилищ на предмет полезной добычи, но нашли только старый шахтерский заступ, несколько ржавых жестянок (в которых, впрочем, они закипятили чай из коры), да еще странную шарообразную конструкцию из хвороста, нечто вроде гнезда, внутри которого обнаружились кости и череп молодого козленка, собранные в небольшую пирамиду. Пеплу эта находка особенно не понравилась — не потому, что это были кости и череп, а из-за странной формы вязанки и особенно ее аптечного, йодистого запаха.
— Тут есть дикие звери. Почему ты не охотишься с ружьем, дон тио Рамирес? — спросил индеец. — Я ведь не могу каждый раз доставать для тебя еду. Ты должен учиться охотиться.
— Он не охотится, потому что патронов нет, — сказал Пепел, сам забираясь в пустой шалаш и вытягиваясь на прекрасном ароматном ковре из листьев и хвои. — Отчего, думаешь, он так затвором всё время щелкал? У него пусто в затворе. Я сосчитал.
— Спасибо тебе, слингер, — проворчал Пако в стороне. — У меня патронов нет, у тебя патронов нет. Теперь нас голыми руками брать можно.
— За себя я не волнуюсь, — ответил стрелок. — Меня не убьешь. Я же говорил.
— Вы оба такие странные люди, — сказал индеец.
И больше они не разговаривали. Под вечер Буйвол собрал несколько горстей кислых ягод, а торговец изжарил на костре пару больших древесных грибов, оказавшихся горькими, но сытными. После этого все трое, вяло отбиваясь от комаров, полезли устраиваться на ночь.
Ее лицо снова рядом.
— Твой конь, наверное, наступил на змею, — говорит Трикси. — Он нам больше не нужен. Он умирает. Можно, я убью его?
«Нет. Это ты его отравила. Ты», — хочет сказать Джошуа, но молчит.
— Чтобы стать настоящим стрелком из пустошей, ты должен научиться убивать загнанную лошадь. Ты не можешь убить своего коня сейчас. Можно, я убью его?
Еще вчера с Камато было всё в порядке. Но, стоило этой маленькой ведьме заговорить о жертвах, и Камато немедленно слег, отравленный каким-то неизвестным Джошу ядом, может быть, и правда змеиным, но…