Местом встречи Костик назначил станцию метро «Павелецкая».
– Ждите меня на скамейке у первого вагона, – проговорил он скороговоркой и бросил трубку.
В метро стояла невыносимая духота, казалось, что в стены вмонтированы мощнейшие батареи, которые в одночасье сошли с ума и поставили себе цель превратить спешащий по своим делам люд в обуглившиеся головешки.
Обмахиваясь купленным на лотке журналом, Катарина присела на край скамейки, почувствовав, как по спине градом стекает пот. Раскрасневшееся лицо выглядело так, будто Катка полдня провела в парилке. Ощущения, надо заметить, не из приятных. Рядом пристроился сухонький старичок, на вид которому можно было смело дать лет девяносто. У ног дедуля водрузил большую сумку, из которой торчали саженцы смородины. Поправив на седой голове белую кепку, старичок покосился на Катарину.
– Хвораешь? – заботливо спросил он.
– Нет, я здорова.
– А почему вся мокрая?
– Так жарко же, дышать нечем.
Удивлению деда не было предела. Округлив выцветшие, некогда голубые глаза, он со знанием дела произнес:
– Ты точно хвораешь. О какой жаре говоришь, когда тут холод собачий, я весь продрог.
И только сейчас Ката обратила внимание, что старичок был одет явно не по погоде. На нем красовались теплые штаны, свитер и бежевая ветровка. Да, это еще спорный вопрос, кто из них двоих хворает: она, маясь от удушающей жары, или он, одетый так, словно собрался посетить с дружеским визитом Северный полюс.
Полная дама в сарафане плюхнулась на скамью и, обтерев носовым платком шею, возвестила:
– Ой, нету сил моих больше. Это самая настоящая мука. Что ж у них сегодня так жарко-то?
Дед выругался.
– Бабы, вы что, сговорились? Не жарко здесь, совсем не жарко.
Дама понимающе переглянулась с Каткой.
– Это тебе, дедуля, не жарко, потому что ты старенький, а мы, молодые, как ужи на сковородке вертимся.
– Это кто здесь старенький? Я? Ты меня старым назвала?
– Ну ведь не мальчик, небось под восемьдесят уже?
– Мне восемьдесят восемь.
– Вот-вот, я и говорю, в таком возрасте даже Сахара морозилкой покажется.
Дед резко поднялся, подхватил свою сумищу и, послав пышнотелую даму куда подальше, начал быстро удаляться от скамейки.
– Смотрите, какой нервный, из самого песок давно сыплется, а туда же. Не старый он… Да ты практически реликт! Ой, жара, ой, не могу. Сейчас умру.
Константин задерживался. Постепенно Катка теряла терпение. Вскоре к крупногабаритной даме подошла высокая русая девица в мини-юбке и белом топике. Уперев руки в бока, она прокричала:
– Мать, у тебя совесть есть?
– Лидка! Ты еще имеешь наглость спрашивать? Сколько можно тебя ждать, я вся мокрая, посмотри, сарафан к телу прилип, мне в вагон стыдно зайти будет.
– Я тебя пятнадцать минут жду.
– Не ври.
– Ты опять все на свете перепутала, мы же договорились, встречаемся у первого вагона.
– А я где стою?
– У первого вагона из центра! – взвизгнула Лидия.
Дама ойкнула.
– Лид, ну прости, я запамятовала.
– Пошли, – девушка посеменила прочь.
До Катки дошло, что, скорее всего, Костик дожидается ее на той же скамейке, где Лида ждала свою забывчивую мамашу.
Ругая себя на чем свет, Копейкина побрела на другой конец станции.
На скамейке сидели трое: две бабульки и жилистый парень, мявший в руках бейсболку.
– Ты Костя? – обратилась к нему Ката с надеждой в голосе.
– Не-е, я Виктор, – заулыбался жилистый.
Прислонившись к колонне, Ката едва не завыла от отчаяния. Вспомнив про мобильный телефон, она вооружилась трубкой и обнаружила пренеприятнейшую вещь – под землей ее сотовый приказал долго жить.
Постояв пару минут возле голосящих пенсионерок, Катка потопала обратно. Туда-сюда она ходила трижды, пока наконец не свершилось чуда – в один из ее заходов к ней подошел невысокий парень и, склонив голову набок, спросил:
– Вы случайно не Катарина?
– Костя! – Катка была готова наброситься на парня с кулаками. – Ты опоздал на сорок минут!
– Извините, я не виноват, на дорогах пробки.
– Какие пробки? Хочешь сказать, ты добирался сюда на машине?
– Ну да.
– Тебя точно убить мало! С какой стати ты заставил меня жариться в подземке, если сам передвигаешься по городу на колесах?
– Не знаю, – хмыкнул Аверинов. – Назначил встречу в первом пришедшем на ум месте. Но если хотите, можем выйти на улицу.
– Пошли!
После сорока минут пребывания в метрополитене жаркий уличный воздух показался небесной манной. Сделав несколько глубоких вдохов, Катарина метнулась к палатке, торгующей напитками.
– Я сейчас, – крикнула она Константину, – только куплю попить.
Утолив жажду минеральной водой, она предложила Аверинову пройти в «Фиат».
– В машине нам никто не помешает.
Не вынимая рук из карманов джинсов, Костик равнодушно пожал плечами.
– Как хотите, мне не в лом, можно и в тачке побазарить. Вы главное, скажите, зачем я вам понадобился? А то я ни сном, ни духом, кто такая Катарина, откуда она взялась – неизвестно.
– Сейчас все объясню.
Как только Костя сел на переднее сиденье, Катка задала вопрос в лоб:
– Скажи, как так получилось, что ты являешься хозяином коттеджа, который несколько месяцев назад приобрела Татьяна Жучковская?
– Вопрос скорее похож на наезд, поэтому с ходу задам встречный: с какой стати я обязан перед вами отчитываться?
– Ни с какой, но желательно, чтобы ты на него ответил. Это в твоих же интересах, – добавила Ката.
– Ха! Я знал, что мне не следовало поддаваться на ваши уговоры и ехать на встречу.
– Но ты же приехал, неужели так трудно сказать правду?
– Не люблю играть в кошки-мышки, я с вами не знаком и ваши вопросы считаю бестактными.
– Таня Жучковская погибла.
Константин даже бровью не повел.
– Жаль, конечно, только я здесь при чем? Коттедж был куплен по всем правилам, с документами у меня полный порядок.
– Как ты его купил? – повторила Копейкина.
– А как люди приобретают недвижимость? Один продает, другой покупает. Жучковская выставила дом на продажу, а я давно мечтал обзавестись квадратными метрами в ближайшем Подмосковье. Это, знаете ли, очень выгодное вложение капитала.
– Согласна. Но непонятно, с чего вдруг она решила продать дом, если сама без году неделю была его хозяйкой?
– Вопрос не по адресу. Меня это совершенно не интересует. – У парня затрезвонил мобильный.
Приложив его к уху и буркнув «да», он секунд тридцать слушал вещавшего абонента, после чего, не говоря ни слова, отсоединился и покосился на Копейкину.
– Костя, а как ты вышел на Жучковскую? Вы были знакомы?
– Я наткнулся на объявление Татьяны, когда бродил по всемирной паутине. Ее предложение мне показалось заманчивым, мы созвонились, встретились, уладили все формальности с документацией, и коттедж стал моей собственностью.
Ката бросила бутылку с минералкой на заднее сиденье.
– Скажи, а ты работаешь?
– Ну, допустим, работаю.
– Если не секрет, кем?
– А вот представьте себе, секрет.
– И все-таки?
– Я менеджер, устраивает вас такой ответ?
– Вполне. Хм… Не знала, что менеджеры настолько хорошо зарабатывают. Коттедж – удовольствие не из дешевых.
Аверинов вспыхнул:
– Вот только не надо лезть ко мне в кошелек, те деньги, которые я имею, заработаны мною честным трудом, а ваши полунамеки оскорбительны.
– Прости, я не хотела тебя обидеть. Просто мне не ясно…
– Все, разговор окончен, мне надо идти.
– Костя, подожди.
– У меня нет ни времени, ни желания продолжать с вами общение. Прощайте.
– Костя!
Выскочив из «Фиата», парень был таков.
От безысходности Катарина выместила зло на ни в чем не повинных солнцезащитных очках. Она швырнула их на пол и сразу же услышала характерный звук, свидетельствующий о том, что очочки, прослужившие ей верой и правдой более двух лет, уже никогда не увидят солнца.
* * *Пожалуй, впервые, попав в подъезд, в котором восседала консьержка-пенсионерка, Катка сумела беспрепятственно прошествовать к лифту.
Странно, но страж местного порядка даже не поинтересовалась, куда направляется Копейкина, а лишь быстро скользнула по ней взглядом и продолжила беседу с седовласой старушенцией.
– А ты где творог брала? – вопрошала консьержка.
– Да тут на углу мужичок торгует. У него творог хороший, я всегда у него покупаю. А вот сметанку, видать, разводить стал, раньше в ней ложка стояла, а теперь жидкая, как водица, стала.
– А я творог в магазине у метро покупаю.
– Да ну, – отмахнулась пенсионерка, – он только на сырники идет, а так кислятина кислятиной. Вот я давеча Нюрку встретила, так она говорит…
– А я творог в магазине у метро покупаю.
– Да ну, – отмахнулась пенсионерка, – он только на сырники идет, а так кислятина кислятиной. Вот я давеча Нюрку встретила, так она говорит…
Радуясь, что ее персона не заинтересовала консьержку, Катарина вызвала лифт и благополучно добралась до девятого этажа. У двери Виктории Алексеевны, на резиновом коврике, свернувшись калачиком, дремала серая кошка. Когда створки лифта открылись и Ката ступила на площадку, кошка резко подняла голову, повела ушами и, удостоверившись, что ей не грозит опасность, вновь погрузилась в дрему.
Позвонив, Ката начала разглаживать рукав блузки.
Минуту спустя стало ясно – Виктории дома нет.
– Ну и где твоя хозяйка? – спросила Катка у кошки. – Она ведь твоя хозяйка, правда?
Животное продолжало наслаждаться сновидениями.
Делать нечего, пришлось глубоко вздохнуть, развернуться и, как бы сказала Розалия Станиславовна, сматывать удочки.
Проигнорировав лифт, Катарина начала спускаться пешком. А что, отличная зарядка для ног, а если учесть, что Копейкина никогда не дружила с физкультурой, а спортом занималась исключительно во сне, можно убить двух зайцев сразу: оказаться внизу и немного потренировать мышцы ног.
Седовласая пенсионерка, которая пятью минутами раньше рассуждала о качестве творога, ушла – за узким столиком одиноко сидела консьержка.
– Быстро ты воротилась, – подала голос бабуля. – Что, никого дома не оказалось?
– Никого, – буркнула Катка. – Зря только прокатилась.
– А ты к кому приезжала-то?
– К Бузановой с девятого этажа.
Консьержка усмехнулась.
– Правильно, Виктории сейчас дома нет, на работе она.
– А сколько же ей лет?
– Семьдесят четыре, но возраст здесь ни при чем.
– И когда она обычно появляется дома?
– Так она почти всегда дома. Работает совсем близко, – бабуля выдержала паузу, – на первом этаже за столиком консьержки сидит.
Ката ткнула указательным пальцем в пожилую женщину.
– То есть хотите сказать, вы – это она? Вы Бузанова?
– Виктория Алексеевна, будем знакомы.
– А меня зовут Катарина.
– Вот видишь, как тебе подфартило, это еще хорошо, что я с тобой заговорила, а то ты так бы и прошла мимо.
– Да, действительно повезло.
Виктория Алексеевна вытянула вперед правую руку.
– Там под лестницей табуретка стоит, иди, возьми и присаживайся. Я так понимаю, ты поговорить со мной желаешь, раз в гости наведалась?
Копейкина медлила.
– Здесь, наверное, не самое подходящее место для беседы, людно очень, народ туда-сюда ходит.
– О чем же таком секретном ты рассказать мне хочешь?
– Виктория Алексеевна, я с вашей внучкой… с Татьяной вместе работала в школе. Я преподаю музыку в младших классах.
Пенсионерка дотронулась до сердца.
– Вам плохо?
– Нет, нет, просто в боку кольнуло. Такое иногда случается, не обращай внимания.
– Я только вчера узнала о случившемся, – продолжила Катка. – Сегодня решила сразу прийти к вам. У меня в голове не укладывается, что Тани больше нет. Мы ведь с ней практически подружились, мне казалось, сможем стать хорошими подругами. Иногда созванивались, на переменках всегда у нее в кабинетике болтали. А потом неожиданно для всех Таня уволилась, наше общение сошло на нет. Я не знаю, что именно произошло, но только на мои звонки она стала реагировать достаточно прохладно. На все вопросы отвечала либо «да», либо «нет». А сама вообще звонить перестала, – Ката шаркнула ногой, – теперь вот известие о ее гибели. У меня голова идет кругом.
Не глядя на Катку, Виктория Алексеевна тихо сказала:
– Я сама без Танечки жить не могу, мне все кажется, что она жива и скоро появится дома. После похорон я в больницу попала. Пролежала там около месяца, сердце болело. Ну, а как выписали, я домой-то приехала и поняла – не смогу в четырех стенах целыми днями сидеть. Не выдержу. Все на мозги давит. Хожу из комнаты в комнату, словно неприкаянная, то к окну подойду, то к зеркалу и все одна да одна, даже словом перекинуться не с кем. Так и с ума сойти недолго.
– У вас на пороге спит кошка.
– Это не моя, соседская. Она давно мой коврик облюбовала, они ее гулять выпускают, а она свои дела у мусоропровода сделает и к моей двери несется. Ляжет и спит по нескольку часов кряду.
Виктория Алексеевна замолчала. Она долго смотрела на свои морщинистые ладони, а потом призналась:
– Я и консьержкой-то устроилась, только чтобы дома не сидеть. Вторую неделю работаю на пару с Евдокией. Здесь хоть какое-никакое, а общение. Один зайдет, второй выйдет, кто постоит, поговорит, кто новость какую расскажет. Так денечки и проходят, а вот ночью тоска одолевает.
– А что же все-таки произошло у Тани, почему она ушла из школы? Нашла новую работу?
– Таня не работала.
– Нам сказали, она попала в аварию на собственной машине, а машины сейчас дорогие.
Виктория медленно закивала.
– Да, дорогие. Этой аварии не должно было быть. Их всех господь забирает к себе молодыми. Почему, почему они все уходят, не дожив до пятидесяти?
– Кто они?
– Родственники Татьяны. Ее бабушка умерла в сорок девять лет, мать едва дожила до тридцати шести, а Танюшка даже двадцать четвертый день рождения справить не успела.
– Подождите, а как же вы? Вам же семьдесят четыре года.
– Я ей никто. В смысле, не кровные мы с Танечкой родственники. Мы вообще не состоим в родственных отношениях.
– Не понимаю, как это? Таня говорила, что вы ее бабушка.
– Она считала меня бабушкой, а ее мать считала меня матерью. Давно это было, тридцать четыре года прошло с тех пор. – Бузанова поднесла платок к увлажнившимся глазам. – Как вспомню, что произошло, так не по себе делается. И совесть мучает, и правду я до конца не знаю. Как быть, ума не приложу. Милиции я ничего не сказала, сначала боялась, сомненьями терзалась, потом в больнице очутилась. А теперь запуталась окончательно.
– А что произошло и кого вы боялись?
– Не кого, а чего. Я боялась и боюсь правды. – Виктория Алексеевна достала из кармана упаковку таблеток и, положив одну под язык, проговорила: – Сдается мне, Таня перед самой гибелью в серьезный переплет попала. Есть у меня все основания так полагать, а признаться во всем органам все равно не решаюсь.
– Расскажите мне, вам сразу станет легче. Возможно, вдвоем мы сможем найти выход из положения.
Бузанова хранила молчание минут пять. Затем она поднялась со стула, подошла к обитой коричневым кожзаменителем двери и, дважды позвонив, не оборачиваясь, сказала Катке:
– Попрошу Евдокию заменить меня на некоторое время. Нам с вами лучше в скверик пройти, здесь недалеко. Там и поговорим.
Четверть часа спустя, направляясь к скверу, Виктория Алексеевна начала свое повествование.
* * *К сорока годам бухгалтер Виктория Бузанова практически смирилась с мыслью, что встретить неминуемую старость ей предстоит в гордом одиночестве. Не успев в свое время обзавестись ни детками, ни супругом, Виктория уже и не надеялась, что когда-нибудь в ее двухкомнатной квартирке появится кто-то, кому может понадобиться ее забота и ласка.
Дни у Бузановой проходили по выверенному сценарию: в семь утра женщина просыпалась от звона будильника, делала десятиминутную зарядку, наспех завтракала, приводила себя в порядок и спешила на службу. Домой возвращалась в семь вечера. И так изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год.
Виктория даже не могла позволить себе завести домашнее животное, заранее жалея кошечку или попугая, которых в случае приобретения обрекла бы на одиночество, которого сама успела хлебнуть сполна.
– Не хочу, чтобы они целый день маялись в четырех стенах, дожидаясь, когда придет уставшая хозяйка, – говорила Бузанова знакомым, которые не единожды предлагали ей стать владелицей щенков, котят или морских свинок.
Однажды Виктория заметила худенькую девочку, восседавшую на лавочке соседнего дома у первого подъезда. Худышка держала в руках книгу и, изредка поправляя на голове косички, была полностью поглощена чтением.
Неизвестно почему, но Бузанова при виде ребенка внезапно остановилась и долго наблюдала, как светловолосая кроха перелистывает печатные страницы.
На следующий день картина повторилась. Девочка вновь сидела на лавочке с книжкой в руках.
В октябре, возвращаясь с работы раньше обычного, Виктория Алексеевна ругала себя за забывчивость. Утром она оставила дома зонтик, а днем, как назло, началась противная изморось.
Подняв воротник плаща, женщина быстро шествовала по мокрому асфальту, сгибаясь под тяжестью неподъемной сумки с продуктами.
Проходя мимо соседнего дома, она увидела старую знакомую. Но на этот раз девочка не читала. Устремив взгляд вдаль, она обхватила тоненькие плечики руками и, не обращая внимания на изморось, неподвижно сидела на лавочке.