Когда я спустился к ужину, мистер Инглторп сидел в гостиной. Лицо Альфреда, как и всегда, было совершенно непроницаемым, и меня вновь поразил его странный отсутствующий вид. Миссис Инглторп вошла последней. Она была по-прежнему чем-то взволнована. Весь ужин за столом царила тишина. Обычно мистер Инглторп постоянно суетился вокруг своей жены, поправлял подушечку и вообще изображал из себя чрезвычайно заботливого мужа. На этот раз он сидел совершенно отрешенный. Сразу после ужина миссис Инглторп снова пошла к себе.
— Мэри, пришли мой кофе сюда. Через пять минут придет почтальон, а я еще не закончила письма, — крикнула она из своей комнаты.
Мы с Цинцией пересели поближе к окну. Мэри подала нам кофе. Она явно нервничала.
— Ну, что, молодежь, включить вам свет, или вы предпочитаете полумрак? — спросила Мэри. — Цинция, я налью кофе для миссис Инглторп, а ты отнеси его, пожалуйста, сама.
— Не беспокойтесь, Мэри, я все сделаю, — послышался голос Альфреда.
Он налил кофе и, осторожно держа чашечку, вышел из комнаты. За ним последовал Лоуренс, а Мэри присела рядом с нами.
Некоторое время мы сидели молча. Обмахиваясь пальмовым листом, миссис Кавендиш словно вслушивалась в этот теплый безмятежный вечер.
— Слишком душно. Наверное, будет гроза, — сказала она. Увы, эти райские мгновения длились недолго — из холла неожиданно послышался знакомый и ненавистный мне голос.
— Доктор Бауэрстайн! — воскликнула Цинция. — Что за странное время для визитов?
Я ревниво взглянул на Мэри, она казалась совершенно безучастной.
Через несколько секунд Альфред Инглторп привел доктора в гостиную, хотя тот шутливо отбивался, говоря, что его внешний вид не подходит для визитов. И в самом деле, он был весь вымазан грязью и представлял собой довольно жалкое зрелище.
— Что случилось, доктор? — воскликнула миссис Кавендиш.
— Приношу тысячу извинений за свой наряд, но я не собирался к вам заходить, — ответил тот. — Мистер Инглторп буквально затащил меня в дом.
— Да, доктор, видок у вас замечательный, — произнес Джон, заходя в гостиную. — Выпейте кофе и поведайте нам, что же произошло.
— Благодарю вас.
И доктор принялся весело рассказывать, как он обнаружил редкий вид папоротника, росшего в каком-то труднодоступном месте, и как, пытаясь сорвать его, поскользнулся и свалился в грязную лужу.
— Грязь вскоре высохла на солнце, — добавил он, — однако вид мой по-прежнему ужасен.
В этот момент миссис Инглторп позвала Цинцию в холл.
— Милая, отнеси мою розовую папку в спальню. Я уже собираюсь ложиться.
Дверь в прихожую была широко распахнута, к тому же я встал вместе с Цинцией. Джон тоже стоял рядом со мной. Таким образом, как минимум мы трое были свидетелями того, что миссис Инглторп сама несла свою чашку с кофе, не сделав к тому моменту еще ни одного глотка.
Присутствие доктора Бауэрстайна полностью испортило мне весь вечер. Казалось, что этот человек никогда не уйдет. Наконец он встал.
— Я пойду с вами вместе в деревню, — сказал мистер Инглторп. — Мне надо уладить кое-какие хозяйственные вопросы с нашим посредником.
Повернувшись к Джону, он добавил: «Дожидаться меня не надо: я возьму ключи с собой».
3. Ночная трагедия
Чтобы сделать дальнейшее изложение более понятным, я прилагаю план первого этажа поместья Стайлз.
Дверь Т ведет в комнаты прислуги. Они не соединены с правым крылом, где расположены комнаты Инглторпов.
Около полуночи меня разбудил Лоуренс Кавендиш. Он держал в руке свечу, и по его лицу было сразу видно, что произошло нечто страшное.
— Что случилось? — спросил я, приподнимаясь и пробуя сосредоточиться.
— Маме очень плохо. У нее, похоже, какой-то припадок. И, как назло, она заперлась изнутри.
Спрыгнув с кровати и натянув халат, я прошел вслед за Лоуренсом через коридор в правое крыло дома. К нам подошли Джон и несколько до смерти перепуганных служанок. Лоуренс посмотрел на брата.
— Что будем делать?
Никогда еще его нерешительность не проявлялась столь явно, подумал я. Джон несколько раз сильно дернул дверную ручку. Все было напрасно: дверь заперли изнутри. К этому моменту все обитатели дома были уже на ногах. Из комнаты доносились ужасные звуки. Надо было срочно что-то предпринять.
— Сэр, попытайтесь пройти через комнату мистера Инглторпа, — предложила Доркас. — Боже мой, как она мучается, бедняжка!
Похоже, что среди всех обитателей дома, столпившихся в коридоре, не было видно только Альфреда Инглторпа.
Джон вошел в его комнату. Сначала в темноте ничего нельзя было разобрать, затем на пороге появился Лоуренс, и в тусклом свете свечи нашему взору предстала пустая комната и кровать, в которой явно не спали в ту ночь. Бросившись к двери в комнату миссис Инглторп, мы увидели, что она тоже заперта или закрыта на засов. Положение было отчаянное.
— Господи, что же нам делать, сэр? — воскликнула Доркас.
— Надо взламывать дверь. И вот что — пусть кто-нибудь спустится и разбудит Бэйли, чтобы он срочно бежал за доктором Уилкинсом. Давайте ломать дверь. Нет, постойте. Есть же еще дверь из комнаты Цинции.
— Да, сэр, но она заперта на засов. Ее никогда не открывают.
— Надо все-таки проверить.
Пробежав по коридору, Джон влетел в комнату Цинции, где увидел Мэри Кавендиш. Она пыталась растолкать девушку, но та, однако, спала чрезвычайно крепко. Через несколько секунд он пробежал обратно в комнату Инглторпа.
— Бесполезно, она тоже заперта на засов. Будем ломать эту дверь, она, кажется, потоньше, чем дверь в коридоре.
Все навалились на эту проклятую дверь. Наконец она поддалась, и мы с оглушительным грохотом влетели в комнату. При свете свечи, которая по-прежнему была в руках у Лоуренса, мы увидели на кровати бьющуюся в конвульсиях миссис Инглторп. Рядом валялся маленький столик, который она, видимо, перевернула во время приступа. С нашим появлением ей стало немного легче, и несчастная опустилась на подушки.
Джон зажег газовую лампу и приказал горничной Анни принести из столовой брэнди. Я открыл засов на двери, ведущей в коридор, а он тем временем побежал к матери. Понимая, что моя помощь больше не понадобится, я повернулся к Лоуренсу и хотел было предложить оставить их. Но слова замерли у меня на устах. Никогда в жизни я не видел более страшного человеческого лица. Свеча дрожала в его трясущейся руке, и воск капал прямо на ковер. Лоуренс был белый как мел, его неподвижный, полный смертельного ужаса взгляд был устремлен куда-то мимо меня на противоположную стену. Он словно оцепенел. Я тоже посмотрел туда, но ничего не заметил.
Миссис Инглторп стало, видимо, немного лучше, превозмогая удушье, она прошептала: «Теперь лучше… совершенно внезапно… как глупо… закрывать комнату…»
На кровать упала тень. Я поднял глаза и увидел в дверях Мэри Кавендиш, которая одной рукой поддерживала Цинцию. Лицо девушки было очень красным, она все время зевала и вообще выглядела довольно странно.
— Бедняжка Цинция, она так испугалась, — сказала Мэри тихо.
На миссис Кавендиш был белый халат, в котором она работала на ферме. Это означало, что приближался рассвет. И действительно, тусклый утренний свет уже слегка пробивался сквозь шторы. Часы на камине показывали около пяти.
Удушливый хрип заставил меня вздрогнуть. Было невыносимо видеть, как бедная миссис Инглторп опять начала биться в страшных конвульсиях. Мы стояли возле кровати несчастной не в силах ничем помочь. Тщетно Мэри и Джон пытались влить в нее немного брэнди. В этот момент в комнату уверенной походкой вошел доктор Бауэрстайн. На какое-то мгновение он застыл, пораженный кошмарным зрелищем, а миссис Инглторп, глядя прямо на него прохрипела: «Альфред! Альфред» — и, упав на подушки, затихла.
Доктор подбежал к кровати, схватил руки умирающей и начал делать искусственное дыхание. Дав несколько приказаний прислуге, он властным жестом попросил всех отойти. Затаив дыхание, мы ловили каждое его движение, хотя в глубине души каждый из нас догадывался, что состояние миссис Инглторп безнадежно. По лицу доктора я понял — спасти умирающую он не в силах.
Наконец он выпрямился и тяжело вздохнул. В это время в коридоре раздались шаги, и в комнату суетливо вбежал небольшого роста толстенький человечек, которого я сразу узнал. Это был доктор Уилкинс, лечащий врач миссис Инглторп.
В нескольких скупых фразах доктор Бауэрстайн рассказал, как он случайно проходил мимо садовых ворот в тот момент, когда оттуда выезжала машина, посланная за доктором, и как, узнав о случившемся, со всех ног бросился в дом. Он грустно взглянул на усопшую.
— Да, печально, весьма печально, — пробормотал доктор Уилкинс, — она всегда так перенапрягалась… несмотря на мои предупреждения, так перенапрягалась… Говорил же я ей: «У вас миссис Инглторп, сердечко пошаливает, поберегите вы себя…» Да, именно так ей и говорил: «Поберегите вы себя», — но нет, ее желание сделать добро было слишком велико, да, слишком велико. Вот организм и не выдержал… просто не выдержал…
Я заметил, что Бауэрстайн очень внимательно смотрел на доктора Уилкинса. Пристально глядя ему в глаза, он сказал:
— Характер конвульсий был весьма странным. Жаль, что вы опоздали и не видели. Это было похоже на столбняк. Я бы хотел поговорить с вами наедине, — сказал Бауэрстайн. — Он повернулся к Джону:
— Вы не возражаете?
— Конечно, нет.
Все вышли в коридор, оставив их вдвоем. Было слышно, как изнутри заперли дверь. Мы медленно спустились вниз. Я был очень взбудоражен: от моего пытливого взора не ускользнула странность поведения доктора Бауэрстайна, и это породило в моей разгоряченной голове множество догадок. Мэри Кавендиш взяла меня за руку.
— Что происходит? Почему доктор Бауэрстайн ведет себя так необычно?
Я посмотрел ей в глаза.
— Знаете, что я думаю?
— Что?
— Слушайте. — Я понизил голос до шепота и, убедившись, что рядом никого нет, продолжал:
— Я уверен, что ее отравили. Не сомневаюсь, что доктор Бауэрстайн подозревает именно это.
— Что?! — Глаза Мэри округлились от ужаса. Она попятилась к стене и вдруг издала страшный вопль:
— Нет! Нет! Нет!!! Этого не может быть!
От неожиданности я вздрогнул. Мэри бросилась вверх по лестнице, я побежал следом, боясь, что она лишится чувств. Когда я догнал ее, миссис Кавендиш стояла прислонившись к перилам. Лицо ее покрывала смертельная бледность. Отстранившись от меня, она произнесла: «Нет, нет, прошу вас, оставьте меня. Мне надо немного побыть одной и успокоиться. Идите вниз».
Нехотя я подчинился. Спустившись, увидел в столовой Джона и Лоуренса. Некоторое время мы молчали, затем я сказал то, что было, наверное, у всех на уме:
— Где мистер Инглторп?
Джон пожал плечами: «В доме его нет».
Наши глаза встретились. Где был Альфред Инглторп? Его отсутствие было очень странным. Я вспомнил последние слова миссис Инглторп. Что они означали? Что бы она сказала, если бы умерла несколькими минутами позже?
Наконец сверху послышались шаги. Оба доктора спустились вниз. Доктор Уилкинс был очень взволнован, хотя и пытался скрыть это. Он обратился к Джону с необычайно торжественным и важным видом: «Мистер Кавендиш, мне требуется ваше разрешение на вскрытие».
— Неужели это необходимо? — с дрожью в голосе спросил Джон, и его лицо передернулось.
— Абсолютно необходимо, — сказал Бауэрстайн.
— Вы хотите сказать…
— Что ни я, ни доктор Уилкинс не можем дать заключения о смерти без вскрытия.
Джон опустил голову.
— В таком случае у меня нет другого выбора, как дать согласие.
— Спасибо, — быстро сказал доктор Уилкинс. — Мы предлагаем провести вскрытие завтра или даже лучше сегодня вечером. — Он посмотрел в окно. Боюсь, что при сложившихся обстоятельствах официальное освидетельствование трупа неизбежно. Но не беспокойтесь: это всего лишь необходимая формальность.
Все замолчали, и доктор Бауэрстайн, вынув из кармана два ключа, протянул их Джону.
— Это ключи от комнат Инглторпов. Я их запер и думаю, что лучше пока туда никого не пускать.
Раскланявшись, оба доктора удалились.
Уже некоторое время я обдумывал одну идею и теперь решил, что пришло время поделиться ею с Джоном. Мне, однако, следовало делать это крайне осторожно, так как Джон до смерти боялся огласки и вообще принадлежал к тому типу беззаботных оптимистов, которые не любят готовиться к несчастью заранее. Его будет нелегко убедить в разумности моего предложения. С другой стороны, вопросы светского приличия куда меньше волновали Лоуренса, и я мог рассчитывать на его поддержку. Настал момент, когда надо было брать бразды правления в свои руки.
— Джон, — сказал я, мне хочется кое-что предложить тебе.
— Я весь внимание.
— Помнишь, я рассказывал о моем друге Пуаро? Это тот самый бывший знаменитый бельгийский сыщик, который сейчас живет в Стайлз Сент-Мэри.
— Конечно, помню.
— Так вот, я прошу твоего согласия, чтобы он занялся этим делом.
— Прямо сейчас, до результатов вскрытия?
— Да, нельзя терять ни минуты, если… Если, конечно, здесь что-то нечисто.
— Чепуха! — негодующе воскликнул Лоуренс. — Все это сплошная выдумка Бауэрстайна. Уилкинсу и в голову это не приходило, пока Бауэрстайн не поговорил с ним. Каждый ученый на чем-нибудь помешан. Этот занимается ядами, вот и видит повсюду отравителей.
Признаться, меня удивила эта тирада Лоуренса: он весьма редко проявлял эмоции. Что касается Джона, то он явно колебался. Наконец он сказал:
— Я не согласен с тобой, Лоуренс. Думаю, Хастингс прав, хотя я хотел бы немного подождать с расследованием. Надо во что бы то ни стало избежать огласки.
— Что ты, Джон, — запротестовал я. — Никакой огласки не будет. Пуаро — это сама деликатность.
— В таком случае поступай как знаешь.
Часы пробили шесть. Я решил не терять времени, хотя и позволил себе на пять минут задержаться в библиотеке, где отыскал в медицинском справочнике симптомы отравления стрихнином.
4. Пуаро начинает действовать
Дом, в котором жили бельгийцы, находился недалеко от входа в парк. Чтобы сэкономить время, я пошел наикратчайшим путем, не по основной дороге в деревню, которая слишком петляла, а по тропинке через парк. Я уже почти достиг выхода, как вдруг увидел, что навстречу мне кто-то идет. Это был мистер Инглторп. Где он был? Как он собирается объяснить свое отсутствие? Увидев меня, он сразу воскликнул: «Боже мой, какое несчастье! Моя бедная жена! Я только что узнал!»
— Где вы были?
— Я вчера задержался у Денби. Когда мы закончили все дела, было уже около часа. Оказалось, я забыл дома ключи, чтобы не будить вас среди ночи, решил остаться у него.
— Как же вы узнали о случившемся? — спросил я.
— Уилкинс заехал к Денби и все ему рассказал. Бедная моя Эмили… в ней было столько самопожертвования, столько благородства! Она совсем себя не щадила!
Волна отвращения буквально захлестнула меня. Как можно так изощренно лицемерить? Извинившись, я сказал, что спешу, и был очень доволен, что он не спросил, куда я направлялся.
Через несколько минут я постучался в дверь коттеджа, где жили бельгийцы. Никто не открывал. Я снова нетерпеливо постучал. На этот раз наверху осторожно приоткрылось окно и оттуда выглянул Пуаро.
Он был явно удивлен моему визиту.
Подождите, друг мой, сейчас я вас впущу, и, пока буду одеваться, вы все расскажете.
Через несколько секунд Пуаро открыл дверь, и мы поднялись в его комнату. Я очень подробно рассказал ему о том, что случилось ночью, стараясь не упустить ни малейшей детали. Пуаро тем временем с необыкновенной тщательностью приводил в порядок свой туалет. Я рассказал ему, как меня разбудили, о последних словах миссис Инглторп, о ее ссоре с Мэри, свидетелем которой я случайно стал, о ссоре между миссис Инглторп и мисс Ховард и о нашем с ней разговоре. Пытаясь припомнить каждую мелочь, я поминутно повторялся.
Пуаро добродушно улыбнулся.
— Друг мой, вы очень взволнованы. Успокойтесь и давайте вместе проанализируем имеющиеся факты. Попробуем выстроить их в определенном порядке. Те, что важны для нас, следует запомнить, а те, что нет, — он надул щеки и комично фыркнул, — п-у-у-ф… Мы сразу отбросим.
— Все это звучит прекрасно, но как мы узнаем, какие факты отбрасывать? По-моему, в этом и заключается главная трудность.
Но у Пуаро было другое мнение. Задумчиво поглаживая усы, он произнес:
— Отнюдь нет, друг мой. Судите сами: один факт ведет к другому, получается цепочка, в которой каждое-звено связано с предыдущим. Если какой-то факт не связывается с предыдущим, это означает, что надо искать потерянное звено. Может быть, оно окажется какой-то незначительной деталью, но мы обязательно находим ее, восстанавливаем обрыв в цепочке и идем дальше. — Он многозначительно поднял палец. — Вот в этом, друг мой, и заключается главная трудность.
— Д-да, вы правы…
Пуаро, погрозив пальцем, добавил: «И горе тому детективу, который отбрасывает факты, пусть самые ничтожные, если они не связываются с другими. Подобный путь ведет в тупик. Помните, любая мелочь имеет значение!»
— Да-да, вы всегда говорили мне об этом. Вот почему я и старался припомнить все до малейшей детали, хотя некоторые из них не имеют, по-моему, отношения к делу.
— И я доволен вами! У вас хорошая память, и вы действительно рассказали все, что помните. Не будем говорить о достойном сожаления беспорядке, в котором были изложены события. Я это прощаю: вы слишком возбуждены. Прощаю я и то, что не была упомянута одна, чрезвычайно важная деталь.
— Какая?
— Вы не сказали, много ли съела миссис Инглторп вчера за ужином.
Я посмотрел с сожалением на своего друга. Война для него не прошла даром: бедняга явно немного тронулся. Пуаро тем временем с величайшей тщательностью чистил пальто и, казалось, был всецело поглощен этим занятием.