Из норы мы попали в просторный подземный ход, который, судя по виду стен и деревянных подпорок, был прорыт совсем недавно. Увидев это, я заколебался, идти ли дальше, тем более, что издали были слышны голоса и другие звуки, но Квант не стал со мной спорить, и я понял, что он все равно пойдет один. Испытывая естественное чувство досады, а также некоторый страх, я пошел вслед за ним. По мере того как мы продвигались вперед, голоса и звуки становились слышнее, наконец мы увидели яркий свет. Квант выключил фонарик. Мы стали красться вдоль стены и, незаметно выглянув, увидели нижеследующее.
Перед нами было просторное подземное помещение, освещенное тысячами светильников не знакомой нам конструкции. В их свете были представлены все оттенки спектра, что сильно напоминало новогоднюю елку. И это напоминало также ночное небо, поскольку светильники были укреплены на потолке и на взгляд казалось, что их не меньше, чем звезд, причем размеры их были точечными, а потолок очень высоким. Но и при отсутствии светильников в этом подземном помещении было бы не менее светло, так как повсюду пылали огни миниатюрных кузнечных горнов, расположенных в стенных нишах. По-видимому, в помещении превосходно налажена система вентиляции, поскольку даже запаха дыма не ощущалось, а дым поднимался в пределах видимости повсюду и клубами уходил к потолку, где лучи светильников окрашивали его в разнообразные цвета. Надо отметить, что это являлось чрезвычайно красивым зрелищем, но нам некогда было на него любоваться, так как нас, естественно, гораздо больше интересовали обитатели этого подземелья.
Это оказались лилипуты, но только не такие, которые выступают в цирке, а совсем маленькие, их уместилось бы по дюжине в каждой моей горсти. Тем не менее они были все в полностью одетом виде, только одежда не соответствовала требованиям современной моды: на них были полуботинки с блестящими пряжечками, чулки, штаны до колен, коротенькие пиджачки, застегнутые на все пуговички до самого горла, а на головах – красные колпаки вроде сачка. Куда ни погляди, во всех направлениях были их тысячи, и все они занимались большой производственной деятельностью, о которой скажу несколько ниже.
Только в одном месте в этом помещении я увидел знакомые мне предметы: это была гора дырявых ведер, ржавых кастрюль, сломанных чугунов, одна спинка от двуспальной кровати и множество другого металлолома. Опознать эти предметы было несколько затруднительно, потому что по ним сплошь ползали эти маленькие существа. Маленькими топориками они разрубали на кусочки жесть ведер, кувалдочками дробили чугуны, а кроватную спинку они усыпали, как муравьи веточку, положенную на муравейник: двуручными пилами они распиливали ее железные прутья на чурки. Над этим местом стояло облачко пылевидной ржавчины, что дополнительно затрудняло видимость, а уж какой стоял шум, легко себе представить. Тем более, что было много других источников шума. Позвякивали тележки подвесной дороги, доставляя металлолом после обработки к микроскопическим доменным печам, которые одна за другой выдавали огненные ручейки плавок. Литейщики заливали металл в формы, повсюду плыли над головами тускло светящиеся раскаленные болванки, на которые никто не обращал внимания, поскольку техника безопасности была тут на высоте. И пока мы там присутствовали, я не наблюдал ни одного случая производственного травматизма. Болванки поступали в распоряжение кузнецов, о которых я уже упоминал и которых тут было больше всего. В просторных стенных нишах сверкало не доступное подсчету количество маленьких молоточков, которыми эти существа подвергали обработке не известные нам изделия, и звон их перекрывал все остальные звуки.
Я подтолкнул Кванта, но он стоял неподвижно, тогда я один вошел в помещение, откашлялся и громко спросил:
– Эй, кто вы такие?
Должен отметить, что войти туда было все-таки несколько страшновато, так же как вступить в большой муравейник, где живут кусучие рыжие муравьи, но тем не менее, раз уж мы пришли, надо было наводить какой-то порядок. На мой вопрос последовал ответ:
– Мы гномы! Мы гномы!
Они кричали все сразу, но будто бы одним голосом, так что слышно было отчетливо и ошибиться было невозможно, они ответили именно так: «Мы гномы! Мы гномы!», что подтверждает присутствовавший при этом начальник нашей лаборатории Квант, хотя сейчас он отстранен от руководства, но это дело временное. Однако «гномы» – это из сказок братьев Гримм, и я не поддался на провокацию, а задал следующий вопрос:
– Что вы здесь делаете?
На что последовал такой ответ:
– Работаем! Работаем!
– Работаете? – повторил я суровым тоном. – А кто вам разрешил?
– Мамаша! – закричали они. – Мамаша!
Тут мы с Квантом переглянулись и вытерли со лбов холодный пот. Должен сказать, я уже и сам начал предполагать что-то подобное. Тут Квант отодвинул меня плечом и, войдя в помещение, спросил:
– А где сейчас Егор?
Гномики все сразу бросили работу, повернулись к Кванту, сорвали со своих голов красные колпачки, стали кланяться и кричать:
– Здравствуй, Конструктор!
– Где Егор? – повторил Квант свой вопрос, невзирая на бурю оваций.
Гномики надели колпачки и хором закричали:
– Знаем, да не скажем! Знаем, да не скажем! Егор не велел!
– А что он сейчас делает? – спросил Квант.
Тут в помещении поднялся такой хохот, что меня оторопь взяла. Гномики катались со смеху, утирая колпачками слезы. Все же они ответили:
– Егор с Девчонкой разговаривает!
Бояться их нам явно было нечего. Поэтому я громко заявил:
– Раз не хотите говорить, мы сами его поищем.
– Поищите! – отвечали они. – Ищите-свищите!
И мы с Квантом пошли вперед по этому подземелью, а гномики разбегались перед нами, беспрепятственно давая дорогу. Доменные печи дымили зря, и блестящие молоточки не стучали, пока мы шли, и кузнецы стояли в своих нишах с белозубыми усмешками на закопченных физиономиях. Мы проследовали до конца помещения, где было видно продолжение подземного хода. Квант снова включил фонарик, и позади опять завизжали пилы, застучали топорики, зазвенели молоточки и кувалдочки, возможно, причиняя значительный народнохозяйственный ущерб, так как неизвестно, откуда они брали средства и материалы, включая также металлолом.
На этот раз путь по подземному ходу был долог и привел нас прямиком к берегу Пруда, где открывался выход. Я не буду распространяться о том, какую картину мы тут застали, поскольку ее с тех пор мог неоднократно наблюдать каждый, о чем, несомненно, имеются соответствующие письменные показания очевидцев. Естественно, что берегов мы не узнали. Прежде это были пологие песчаные берега без всяких предметов, за исключением тех, которые оставляли отдыхающие, с чем боролись горкомхоз и местная газета. На этот раз мы увидели белеющие под луной восточные города с минаретами в одном, с индийскими храмами в другом и т.п., а также с дворцами, через которые нелегко перешагнуть. Домишки, слепленные из глины, можно было запросто поставить на ладонь. В небольшой бухточке белели паруса игрушечных кораблей.
– Смотри, Квант! – сказал я, указывая на середину Пруда. Оттуда к нам плыли крохотные острые лодчонки, темнокожие гребцы гнули длинные весла. На носу передней лодки выплясывал махонький, но страшный старикашка.
– Они заметили, – тихо ответил Квант.
Парусный флот в бухте зашевелился, корабли разворачивались и, не мешая друг другу, шли к открытой воде. Белые, как гуси, они выстроились в линию, бортами к нападающим, и вдруг раздался тихий грохот: бортовые пушки разом выпалили по сигналу. Вспышка опалила берега, сонная вода заколыхалась, в разбуженных городах загорелись огни, и толпы жителей закипели на площадях: на стенах, на башнях вспыхнули сигнальные костры. Насколько я мог заметить, горожане значительно крупнее гномиков, но тоже лилипуты. Я мог только развести руками, и вдруг на мою раскрытую ладонь опустилось странное существо с крыльями, прозрачными, будто у стрекозы, только значительно более крупных размеров. Я сшиб его щелчком, и тогда только сообразил, что и это тоже был человечек. Целый рой их, прозрачных, крылатых, вился и сверкал над нами в лунном свете. И кто-то поблизости засмеялся над моим испугом. Я глянул и увидел девушку, красивую девушку на мокром валуне. Ее длинный чешуйчатый хвост колыхал темную воду Пруда.
– Пойдем! – внезапно сказал Квант и схватил меня за руку.
И мы понеслись, распугивая стада слонов в джунглях. В одном месте я чуть не наступил на льва, который притаился в зарослях. Он был только чуть поменьше кошки. Но от этой бешеной гонки в темноте все-таки пострадала моя домашняя туфля: она распоролась о рог носорога. Сам носорог отлетел, как футбольный мяч. Мы мчались прямо к лаборатории. Квант и не подумал воспользоваться ключом, он сбросил башмаки и беззвучно влез в открытое окно, я последовал за ним, не снимая домашних туфель. Я понимал уже, в чем дело: здание лаборатории было видно с берега, и все окна в нем были ярко освещены в этот поздний час, тогда как прежде в них света не было.
– Пойдем! – внезапно сказал Квант и схватил меня за руку.
И мы понеслись, распугивая стада слонов в джунглях. В одном месте я чуть не наступил на льва, который притаился в зарослях. Он был только чуть поменьше кошки. Но от этой бешеной гонки в темноте все-таки пострадала моя домашняя туфля: она распоролась о рог носорога. Сам носорог отлетел, как футбольный мяч. Мы мчались прямо к лаборатории. Квант и не подумал воспользоваться ключом, он сбросил башмаки и беззвучно влез в открытое окно, я последовал за ним, не снимая домашних туфель. Я понимал уже, в чем дело: здание лаборатории было видно с берега, и все окна в нем были ярко освещены в этот поздний час, тогда как прежде в них света не было.
Итак, мы поднялись по лестнице на этаж, занимаемый Мамашей, и увидели там следующую картину: лаборант Жорка спал на кушетке, невзирая на яркий свет; перед Мамашей на пюпитре лежала книжка «Тысяча и одна ночь», которую, конечно, извлекли из кармана Жоркиного халата, и Мамаша своим гулким голосом читала эту книжку. А на полу на корточках сидели некая Девчонка и уникальное автономное самопрограммирующееся кибернетическое устройство по наименованию «Егор», которое потерялось из нашей лаборатории некоторое время назад и которое Сержант безуспешно разыскивал. Оба – и Девчонка, и Егор – с восторженно вытаращенными глазами, разинув рты, слушали громкую читку указанной художественной литературы.
Наше внезапное появление всех испугало. Девчонка и Егор вскочили на ноги, но дверь уже была закрыта, а прыгать из окна не стоило, так как это все-таки второй этаж, что чувствительно даже для кибера, каковым является Егор. Мамаша прекратила чтение. Квант громко и сердито приказал:
– Мамаша, немедленно отключитесь!
И Мамаша стала отключать блок за блоком, но все же перед отключением последнего произнесла:
– Не обижайте его.
Затем она полностью прекратила работу.
– Девочка, иди домой, – сказал Квант, приоткрыв дверь. Егор тоже попытался выскользнуть следом за ней, но я был настороже и не допустил вышеуказанного. Квант приказал:
– Егор, сюда!
Он отпер дверцу специального бронированного сейфа для хранения секретных документов, где и было помещено с тех пор устройство по наименованию «Егор» и где оно временно хранится по сию пору.
Все остальное касательно создания Егора и происшедших отсюда последствий излагается в объяснительной записке Кванта, каковая прилагается, почему я этого касаться не буду. Мною было получено указание подробно изложить все, о чем я слышал и чему был очевидцем, а также сделать свои выводы и предложения.
Несомненно, городскому хозяйству и личной собственности граждан нанесен значительный ущерб путем похищения гномами и другими существами различных механизмов и деталей для своих нужд. Однако при этом нельзя не учесть, что в процессе проказ и даже хулиганских поступков Егора были стихийно решены некоторые из важнейших проблем кибернетики и биологии. Так, созданные при этом гномы и другие существа являются не просто высокосовершенными кибернетическими устройствами на атомно-молекулярном уровне, а _подлинно живыми существами_, организованными на белковой основе, как это имеет место в живой природе. Отсюда следует, что они, как минимум, _имеют право на жизнь_ и нелепо, как предлагают некоторые, заняться массовым их истреблением. Надо взглянуть на указанный вопрос с морально-этической стороны. С хозяйственно-экономической стороны не лучше ли пустырь, где поселились гномы, вокруг запущенного Пруда оставить в пользование этим гномам и нашим детям? Практика показала, что дети отлично ладят с ожившими героями своих сказок. Прежние опасения не оправдались, и я думаю, что мы можем иметь теперь самый лучший в мире детский парк. Претензии Пенсионера по поводу восстановления коллекции, а также магазина «Детский мир» по поводу пропавших кукол я рассматривать не могу, поскольку это теперь дело суда, а как решит суд, я не знаю, потому что все эти куклы теперь являются разумными живыми существами и вряд ли могут служить чьей-либо собственностью.
Предложение о демонтаже киберустройства «Егор» считаю полностью нецелесообразным. На мой взгляд, следует попросту принять меры для того, чтобы ввести инициативу Егора в нормальное русло.
Младший научный сотрудник (подпись).
2
– Опять беллетристика, – сердито сказал Квант, прочитав вышеизложенное. – Мог бы написать как следует: пятый раз берешься.
– И пятый раз возвращают, – уныло ответил я. – Не получается официальный стиль, хоть сдохни.
– Местами ничего, – утешил Квант.
Мы сидели в лаборатории, барабанили пальцами по столу и думали свою горькую думу.
Когда меня направили работать в лабораторию Кванта, я не думал, что попаду в слесарную мастерскую.
Она занимала почти весь полуподвал под Мамашей. Покрытые копотью окна и лампочки давали, по-моему, только инфракрасный свет, и можно было заблудиться в горах латуни и железа. Уши ныли от визга пил, дым паяльников выедал глаза, нагонял тоску запах кислот. Квант был в те дни молчалив до хамства: протянет через плечо чертежик, буркнет, не глядя: «К одиннадцати», – и ровно в одиннадцать пришлет на мой конец подвала лаборанта за готовой деталью.
Сам он работал без перерывов. Лаборант тоже почти жил в мастерской. Если выдавалась свободная минута, он ухитрялся даже читать тут, подняв книгу к самой лампочке, света которой не хватало и на то, чтобы озарить его конопатины. Книги всегда раздирали карманы его халата. Такая преданность науке внушала мне уважение, пока однажды, стоя рядом и прикуривая от зажигалки, не разглядел я заглавие: «Приключения Тома Сойера».
Подчиненные мне два слесаря в перерыв поднимались наружу, и сквозь синеву дыма я видел, как они, сидя на траве, едят хлеб и пьют молоко. Я тоже разворачивал свой бутерброд и шел к Мамаше.
Она меня уже узнавала. И здоровалась по-органному гулко: «Добрый день, мальчик! – говорила она. – Бутерброд с сыром? Сытно, питательно, вкусно. Поздравляю». – «Спасибо, Мамаша, – отвечал я. – Скрипим понемногу?» – «Вот именно, – говорила она, гулко вздыхая, – именно так. Ничего, перемелется будет различная продукция. Не сокрушайтесь, пожалуйста, так». – И мы продолжали болтать, как два старых приятеля. Это было одно удовольствие. Другого такого компаньона, как Мамаша, не скоро найдешь. Чего только она не знает, чего не умеет! Может даже стихи сочинить, если попросят, и уж будьте уверены, это не просто набор слов, не то, что обыкновенно. Я читал их. Честное слово, хорошие стихи, грустноватые, конечно, немножко нелепые, но это, по-моему, стихам не вредит.
И песни она поет. Для себя, когда думает. Иной раз и в нашем подвале сквозь бетонные перекрытия слышится «Во поле березонька стояла». Это у Мамаши любимая. Поет она всегда по-разному. То мурлычет задумчиво и гулко, то не без игривости; а как-то случилось, мои слесари уронили напильник и задрали носы к потолку: такая человеческая, такая смертная тоска просочилась сквозь бетон.
Слесари боятся Мамашу и никогда не говорят о ней. И мне после того случая стало не по себе. Но это прошло. И к тому же начались перемены.
Однажды, придя в понедельник, я увидел, что весь наш металлолом исчез, окна, стены и полы промыты до бесстыдной наготы и чистые лампочки сверкают зря: без них стало видно, что от прежнего уцелел только большой стол, на котором лежали готовые детали модели N_2. Над головой мощный многоголосый хор гремел под ликующую электронную музыку: «Люли-люли, стояла!» Бедная песенка звучала симфонической поэмой – что Золушка на балу.
Это пела Мамаша.
Мы с Квантом впервые поздоровались за руку, и он, указав кивком на стол, объяснил по-всегдашнему подробно и вразумительно:
– Сборка.
Мы стояли у стола, разглядывая то, что получилось. Не слишком-то это было красиво. Грубо обработанный металл корпуса отливал синевой в местах пайки и сварки; заусенцы, кое-как сточенные напильником, шершавились; нога N_1, как мне показалось, была миллиметров на пятнадцать короче ноги N_2. Зато хороши были руки фабричной работы. Они напоминали гибкий душевой шланг. Это были скорее щупальца, чем руки, но кончались пятипалыми каучуковыми кистями. Верхнюю коробку мы еще не закрыли.
– Жорка, схему! – сказал Квант.
– Одну минуту, милостивый государь, – изысканно произнес лаборант. Я проследил за его взглядом. Оказалось, этот тип, Жорка, потихоньку таращился в книжку, которую пристроил возле себя на стуле. Это определенно были «Три мушкетера». Его рука опустилась в карман халата, извлекла замусоленные листки, протянула их Кванту и снова вернулась в тот же карман, в то время как глаза продолжали рыскать по строчкам. Квант развернул схему.
– Кажется, все? – сказал он.
Мне почудилось в его голосе сомнение, по-моему, напрасное. Все операции мы выполнили в строгой последовательности, и на столе не осталось ни одного неиспользованного винтика.