- Юля!
- Да. Что надо сделать? - она вдpуг стала спокойно-сосpедоточенной, и я даже отоpвался на секунду от освещенной пpожектоpом белесой мути, чтобы взглянуть на ее лицо.
- Тpап позади меня. Спустись вниз, найдешь кают-компанию и кубpик (заблудиться внутpи паpохода было негде). Надо задpаить иллюминатоpы. Пpижимаешь кpышку со стеклом к боpту, задвигаешь болт в пpоpезь и закpучиваешь до упоpа. Там pазбеpешься. Сможешь?
- Конечно, - она поднялась и шагнула к тpапу, ухватившись за штормовой поpучень. Судно качнуло в коpму, и Юля в нелепой позе замеpла над люком с поднятой для шага ногой. Затем паpоход выпpавился, ныpнул в новую волну носом, и Юля покатилась вниз по тpапу, едва успевая пеpеставлять ноги.
А я продолжал всматриваться в освещаемую прожектором туманную муть. Быть может, меня просто подвели глаза, но вдруг показалось, что туман приобретает странный зеленоватый оттенок, словно начиная светиться изнутри. С каждой минутой он становился плотнее, на глазах теряя реальность и из простых конденсированных паров воды превращаясь в какую-то тугую завесу для зрения...
И вдруг - я не успел даже поймать этот момент - наш пароход вышел из тумана. Я не решился оторваться от штурвала, чтобы выглянуть из рубки и посмотреть назад; я буквально впился взглядом в открывшуюся картину.
Передо мной было бушующее открытое море.
Луч прожектора то высвечивал увенчанные шапками белой пены гряды высоких черных волн, то упирался в густое темно-синее небо.
Невероятно ярко сияли звезды; тонкая полоска закатной зари алела прямо курсу...
- Андрюша, корабль... - сказала Юля, неслышно вернувшаяся в рубку.
- Вижу, - ответил я.
Я действительно уже видел его и - более того - узнал. Судно, идущее в полукилометре от нас, попало в прожекторный луч света, и я хорошо разглядел его даже без бинокля.
Двухмачтовая гафельная шхуна шла полным курсом; возвышающаяся над надстройкой труба чадила черным дымом, - это был пароход, пароход в прямом смысле слова. Самый силуэт судна был знаком мне донельзя, но я видел... я видел еще и брейдвымпел на стеньге грот-мачты: семь звезд созвездия Персей на синем поле...
...Это был "Персей", судно, расстрелянное немцами и затонувшее в сорок первом году.
6
Последние годы, проходя по набережным Севастопольской бухты и глядя на стоящие у причалов суда бывшего гидрографического флота, на "Московский Университет" (ныне "Горизонт"), на "Фаддея Беллинсгаузена" (ныне "Омега"), на "Академика Петровского" и "Михаила Ломоносова", на свежие синие украинские трезубцы на их трубах, на контейнеры с кожаными куртками и дешевыми джинсами из Турции, сгружаемые с их палуб, я часто вспоминал о "Персее", первенце российской океанологии, удивительном судне с яpкой и неповтоpимой судьбой. Когда-то давным-давно в старой книге по морской геологии мне попались на глаза несколько строк об этой шхуне, и с тех пор я заочно полюбил ее - так, как можно любить деда или прадеда, с которым никогда не встречался, но о котором слышал много доброго.
"Персей" был одним из пеpвых в миpе коpаблей, постpоенных специально для океаногpафических исследований.
Таких коpаблей, к слову, не так много и сейчас: большинство современных гидрографов - это всего лишь пеpеделанные pыболовы. Даже сама постройка "Персея" была событием из ряда вон ходящим, а судно, ставшее первым советским и российским сугубо научным судном - единственным в своем роде.
Еще в двадцать первом году Ленин подписал декрет Совнаркома о создании Плавморнина - Плавучего Морского Научного Института, который расположился в Архангельске, но не получил в постоянное пользование ни одного судна. Океанографии, однако, без экспедиций не бывает; начался поиск необходимого корабля.
Корабль не нашли, зато Месяцев, один из руководителей Плавморнина, узнал, что где-то в дельте Северной Двины гниет брошенный набор деревянной шхуны. Недостроенный корпус разыскали, выяснили, что до революции он принадлежал онежскому купцу с замечательным именем Епимах Могучий. Других хозяев не нашлось, и в январе 1922 года корпус был официально передан институту.
Денег почти не было, Архангельский судоремонтный завод отказался достраивать шхуну. Но общая схема необходимых действий была уже ясна. Вторым "родителем" шхуны стал затонувший в устье Двины морской буксир его подняли со дна и сняли с него машину и котел. Интересно, что буксир носил то же имя, что и купец - строитель корпуса шхуны: "Могучий". Быть может, было в этом и некое предзнаменование о будущей судьбе шхуны?
Затем разобрали по кусочкам еще одно судно - погибший миноносец; с него сняли рулевое устройство и турбодинамо. Практически, на новой шхуне не было ни одной значительной детали, купленной специально - все, вплоть до медных иллюминаторов и якорей, было снято с мертвых судов.
Так из обломков отслуживших свое кораблей и чистого энтузиазма ученых, рабочих и инженеров был создан "Персей". В ноябре двадцать второго года шхуна была спущена на воду, и на ее грот-мачте забился брейдвымпел: синее поле небосвода и семь звезд созвездия Персей, никогда не заходящего в Северном полушарии.
"Персей" честно отработал почти двадцать лет; ему доводилось подниматься выше восьмидесятого градуса, то есть в области, не достигнутые многими ледоколами, довелось принять участие в спасении в 1928 году экспедиции генерала Нобиле...
И уж конечно, такое судно, как "Персей", не могло умереть, сгнивая на корабельном кладбище. В июне 1941 года, за неделю до начала войны, "Персей" вышел в свой юбилейный, девяностый рейс. Сообщение о начале войны пришло вместе с приказом о передаче судна военному командованию. 10 июля в Мотовском заливе "Персей" встретил группу немецких бомбардировщиков. Семь самолетов одновременно атаковали судно, не имевшее на борту ни одного орудия.
"Персей" затонул на мелководье в бухте Эйна; экипаж успел покинуть гибнущее судно. Но и обезлюдев и получив смертельные пробоины, "Персей" продолжал служить фронту, отвлекая на себя атаки бомбардировщиков: приливные волны постоянно перемещали корпус "Персея" по грунту, и немцы еще долгое время продолжали бомбить его, считая живым.
Но и на этом не закончилась работа удивительного судна. Собранный в 1922 году буквально из кусочков, разрушающийся сейчас "Персей" словно высвобождал вложенную в него любовь, которая связывала эти куски, и возвращал ее людям.
Изуродованные остатки корпуса "Персея", лежащие на мелководье и выступающие над поверхностью воды, послужили фундаментом причала, к которому швартовались военные транспорты до самого конца войны...
...И вот сейчас эта легендарная шхуна шла у меня прямо по курсу. Почему-то мне даже не пришла в голову мысль о том, что это может быть копия старого корабля; я лишь подумал, не приключилась ли со мной какая-то широкомасштабная галлюцинация. Впрочем, рядом стояла Юля, держась за край штурманского столика, и она видела то же, что и я. Я взглянул на пульт "Персей"
давал четкую отметку на экране радара.
- Туман опять... - прошептала Юля, и по голосу ее я понял, что ей жутко.
И точно - туман, теперь уже явственно зеленоватый, колдовской, поднимался прямо от воды, заполняя провалы меж волнами, грозя вновь залить палубу нашего парохода. Изображение (не могу назвать это иначе) за стеклами рубки подернулось дрожащей пеленой. Компас вдруг заволновался, раскручиваясь то в одну, то в другую сторону; зеленые цифры на эхолоте, до того уверенно показывавшего глубину метров сто - сто двадцать, замигали. В довершение ко всему "поплыла" ниточка береговой линии на экране радара, расползаясь в смутное пятно. Только одна яркая точка - отметка "Персея" уверенно оставалась на месте.
Пароход сильно качнуло - тяжелая волна, едва не положив судно на борт, развернула его градусов на тридцать (ориентироваться по компасу было уже невозможно, но именно на такой угол съехала к северу отметка "Персея"). Почти не задумываясь, я развернул пароход вослед шхуне, уже невидимой сквозь туман, уходящей к горизонту в сторону заката...
Что-то было еще - я был настолько занят тем, чтобы удерживать пароход в кильватере за "Персеем", что не заметил, когда случились новые перемены.
Ветра уже не было, море вдруг оказалось спокойным и свободным от тумана. Я увидел сначала только то, что приборы успокоились, что на экране радара появился кусочек береговой линии - не то острова, не то мыса; именно к ней уверенно шел "Персей". Лишь потом я поднял глаза.
Как ни странно, все еще был закат.
"Персей" шел почти прямо передо мной, и паруса его розовели и золотились в последних солнечных лучах. А солнце садилось позади высокого острова, - мне вдруг показалось, что я различаю пенящийся прибой, и светлые леса над обрывами береговых скал, и Город: высокие башни и легкие арки мостов, белый, чуть розоватый цвет яблонь и пурпурные листья персиков под белокаменными стенами... Остров был...
музыкой; я не слышал и не мог разобрать ее; она звучала где-то внутри самого моего существа, как особое настроение и ощущение глубокой красоты. Кажется, я никогда не испытывал желания более сильного, чем желание идти туда, охватившее меня в этот миг. Впрочем, это было не желание даже, но устремление...
Потом снова что-то изменилось, и вместо открытого моря я увидел скалистый берег, заросший темным еловым лесом. Вода была совершенно спокойна, и я без удивления уже понял, что мы - в озере.
7
И по-прежнему пламенел на горизонте закат.
Я так устал, что не хотелось даже вести пароход к близкому берегу. Почему-то мне было ясно, что это уже все, что больше сегодня не будет ни тумана, ни приключений. Терпкая печаль оттого, что исчезли Остров и Город, мешалась со странным ощущением, что они ушли не совсем, что тень, запах, отпечаток их остались со мной - навсегда.
Я заглушил машину и опустился в кресло.
Рядом коротко вздохнула Юля, тоже садясь. Я повернулся, посмотрел на нее.
- Ну вот, выбрались...
- А мы где?
- Понятия не имею. Озеро.
- Андрюш... Что было?
- Ох, не знаю. Кажется, я слышал о таких вещах, только сейчас сил нет вспоминать и рассказывать.
Юля помолчала, задумавшись.
- Я тоже... читала... - она заговорила совсем тихо, почти торжественно: - Андрюш, ты видел?
- Остров, Город, сады...
- Значит, и ты...
- Да. А что ты читала?
- Саги. Древние рассказы о моряках, которые плыли на закат солнца и находили там прекрасную сокровенную землю, на которой нет старости и горя. Она называлась Аваллон. Туда потом отвезли короля Артура, когда его смертельно ранили в последней битве...
Я кивнул.
- Кажется, я тоже знаю кое-что, имеющее отношение к нашему приключению. Только давай сначала спустимся вниз, посмотрим, что там, поставим чаю, если камбуз не совсем разворотило...
На следующее утро я проснулся совсем рано. Быть может, - оттого, что простучали над головой шаги по палубе, быть может - оттого, что на глаза мне упало сквозь иллюминатор пятно солнечного света.
Было хорошо и немного странно. Едва открыв глаза, я понял, что прекрасно выспался и отдохнул, а потом сразу вспомнил все, что было вчера. Натянув на ноги сапоги и надев телогрейку, я поднялся наверх.
Яркое, солнечное, удивительно свежее утро. Сверкающие блики на воде, крики чаек, шум сосен на недалеком скалистом берегу...
Юля пила чай на баке1. Сегодня и здесь она - в своей яркой клетчатой рубашке, в легких кроссовках, с распущенными волосами до плеч - совсем не казалась смешной и неуместной, как вчера в мрачноватой северной тайге. Напротив, я вдруг почувствовал себя самого этаким медведем, выбравшимся из лесу и попавшим на прекрасный светлый праздник.
- Доброе утро, - Юля услышала мои шаги и обернулась.
- Доброе, - согласился я.
- Хочешь чаю? Только что вскипел.
- Ага, - я сходил налить себе кружку крепкого горячего чая и вернулся на бак.
- Совсем тепло, - сказала Юля. - Чего ты в телогрейке?
- Привычка, знаешь ли... - я действительно снял ватник и бросил его на палубу. - Садись.
- Спасибо, - она улыбнулась и уселась на мою теплую рабочую шкуру; я тоже опустился на палубу рядом с ней.
- Ну вот, приплыли, - сказала она, - а куда? Знаешь, надо бы, вроде, ужасаться, волноваться хотя бы - такое случилось! - а я... А мне просто хорошо. Странно. И даже совсем не хочется узнавать, куда нас занесло.
Да, именно "занесло", - это, пожалуй, было самое подходящее слово. Было очевидно, что мы где-то очень далеко от Кичуги - слишком тепло, да и солнце на широте кичужских низовий в это время года даже в полдень не поднимается так высоко.
- Что будем делать? - спросила Юля.
- Пить чай, - я пожал плечами; мне действительно было все равно и как-то очень покойно.
Юля кивнула.
- Что-нибудь случится само, правда?
- Конечно.
...Звук работающего мотора мы услышали минут через пять. А еще через пять появилась и сама лодка - вывернула из-за скалистого мыса в полукилометре от нас, там, где озеро резко изгибалось вправо, следуя долине между лесистыми холмами. Лодка явно была западного производства широкий и длинный корпус, высокие белые борта, хищно вытянутый форштевень. На носовой ее палубе можно было бы танцевать, если бы лодка не глиссировала сейчас, скользя по волнам с задранным к небу носом. Я невольно залюбовался этим чудом техники.
Лодка шла явно к нам. Не доходя метров пятидесяти до парохода, ее водитель заглушил движок. Оседая корпусом в воду и быстро теряя скорость, лодка лихо развернулась и замерла точнехонько под нашим бортом. Я взглянул - конечно, на лодке был не "Вихрь", а мощный "Mercury".
В лодке их было трое. Два молодца в камуфляже (один из них - у руля) и тощий молодой человек чуть старше меня, в темно-сером костюме, но без галстука. Он стоял, держась за окантовку лобового стекла, и улыбался.
- Здравствуйте! - он махнул нам с Юлей рукой. - С прибытием.
Кажется, я не очень удивился его словам.
- Ну, здравствуйте.
- Рад видеть вас в целости и сохранности. Поверьте, искренне рад, - он коротко и счастливо рассмеялся, как смеются большой удаче. - Вы позволите мне подняться на борт вашего судна?
- Поднимайтесь, - я пожал плечами и скинул ему шторм-трап1. Он поблагодарил и довольно ловко вскарабкался на борт парохода. Спрыгнул на палубу, оправил пиджак.- Я представлюсь, если вы позволите. Сергей Александрович Алексеев-Черных. НИИ проблем естественных наук. Здесь в научной командировке. Гм... продолжительной.- Андрей, - сказал я. - Можно без отчества.- Прекрасно. А... ваша дама?..- Юля, - она тоже решила представиться сама.- Прекрасно, - повторил тощий Алексеев-Черных, раскланиваясь с Юлей.Я заколебался. Таежная привычка, прижившаяся за полевой сезон, требовала не задавать вопросов, а сначала напоить гостя чаем, а нужно - так и накормить его. Однако, встреча была совсем непохожа на встречу в тайге.
Алексеев-Черных достал из брючного кармана приборчик, похожий на часы-луковицу, взглянул на экранчик.
- Семь сотых секунды за минуту! - удивленно сказал он, ничего не объясняя. - Ничего себе остаточный эффект... - он замолчал, закуривая; потом продолжил, обращаясь к нам:
- Итак, с вами произошло нечто необычное. Вчера вечером ваш теплоход попал в зеленоватый туман, вы потеряли ориентацию, потом вдруг оказались на этом озере. Так?
- Да... - удивленно сказала Юля. Черных кивнул.
- Вас только двое?
- Да. А что...
- Это хорошо, - перебил Черных.
- Почему?
- Чем меньше людей мне придется посвятить в деятельность НИИПЕНа, тем лучше. Проект не засекречен, просто закрыт, и все же...
Я сообразил, что НИИПЕН - это аббревиатура названия его института.
- Что-то не доводилось мне слыхать о вашем заведении, - сказал я.
Черных кивнул.
- Да, НИИПЕН не стремится афишировать свою деятельность. Не сомневайтесь, однако, это вполне легальная государственная организация.
Я выразительно взглянул вниз, где покачивался у нашего борта белоснежный разъездной катер, наверняка стоящий больше, чем весь наш пароход. Для института на государственном финансировании такой катер роскошь непозволительная. Черных правильно понял меня, снова кивнул:
- Мы разрабатываем наиболее перспективные направления естественных наук, - сказал он, - и потому нас действительно финансируют неплохо...
8
Какое именно ведомство финансирует Черных и его институт, мы поняли, когда добрались до их базы, расположенной на другом конце озера, на заросшем соснами берегу небольшой бухты.
Укрепленный на сваях причал, к которому подошел катер Черных, а следом - и наш пароход, охранялся затянутым в камуфляж автоматчиком. Асфальтированная дорожка вела от причала к большому ангару из гофрированного дюраля и окружающим его аккуратным белым двухэтажным домикам. Слева на "лысой" горушке стоял темно-зеленый армейский вертолет.
В целом картина была довольно мирная. У одного из домиков сушилось на веревках белье, где-то плакал грудной ребенок, - если бы не автоматчик на причале, не вертолет и не появляющиеся то тут, то там среди штатских фигуры в камуфляже, можно было бы принять этот маленький поселок за базу отдыха...
- Официально наш институт занимается проблемами размагничивания судов, - на предмет защиты от магнитных торпед, - говорил Черных, разливая чай в своей квартирке в одном из коттеджей.
- Размагничивания? - я удивился. - Мне кажется, эта проблема была решена еще во времена последней войны.
Он кивнул.
- Разумеется. Это просто традиционная официальная версия. НИИПЕН, собственно говоря, и вырос из той лаборатории, которая занималась размагничиванием во время Отечественной войны. Сейчас у нас довольно широкий спектр исследований, и я веду на этой базе только одно из направлений, - он отставил в сторону чайник и тоже присел у стола.
- Как я понимаю, это направление связано с нашими... приключениями, сказал я.