Приведу несколько примеров кавалерийских атак на пехоту войны 1812 года.
Первые два примера касаются Бородинской битвы.
Вот цитата из рапорта Барклая де Толли Кутузову о подробностях сражения под Бородино: «Во время сего происшествия (одной из атак французской кавалерии на батарею Раевского. — Ю.М.) неприятельская конница, кирасиры и уланы повели атаку на пехоту 4-го корпуса, но сия храбрая пехота встретила оную с удивительной твердостию, подпустила её на 60 шагов, а потом открыла такой деятельный огонь, что неприятель совершенно был опрокинут и в большом расстройстве искал спасение свое в бегстве.
При сем особенно отличились Перновский пехотный и 34-й егерский полки, коим в каждую роту назначил по 3 знака отличия».
А вот из воспоминаний командира батальона о том, как лейб-гвардии Измайловский и Литовский пехотные полки приняли на себя атаку французской тяжелой кавалерии. Командир одного из батальонов В. Тимофеев приказал своим солдатам, перестроившимся в каре (прямоугольник из 4 рот), не стрелять, а лишь «махать штыками» (лошади боялись сверкающего металла) и «колоть в морду тех лошадей, которых кирасиры принудили бы приблизиться к фронту». Французы сначала замешкались перед каре, но пехота не стала ждать: «Я, — вспоминал Тимофеев, — скомандовав «ура», бросился с батальоном в штыки. Передние кирасиры были жертвою наших штыков, опрокинулись на свою колонну; смешали еще более оную и обратились все в бегство. Тогда я приказал открыть по ним батальный огонь, и тем было довершено поражение». (Батальный огонь — это огонь пехотинцев без команды, когда каждый солдат стреляет, когда хорошо прицелится.)
А вот эпизод воспоминаний прославленного партизана, профессионального кавалериста Дениса Давыдова, и в этом эпизоде кавалерист Давыдов восхищается гвардией Наполеона, хотя на самом деле это восхищение кавалериста хорошо обученной пехотой.
Начало ноября 1812-го, войска Наполеона бегут из России, а партизаны потрошат их колонны.
«Сего числа, на рассвете, разъезды наши дали знать, что пехотные неприятельские колонны тянутся между Никулиным и Стеснами. Мы помчались к большой дороге и покрыли нашею ордою всё пространство от Аносова до Мерлина. Неприятель остановился, дабы дождаться хвоста колонны, бежавшего во всю прыть для сомкнутия. Заметив сие, граф Орлов-Денисов приказал нам атаковать их. Расстройство сей части колонны неприятельской способствовало нам почти беспрепятственно затоптать её и захватить в плен генералов Альмераса и Бюрта, до двухсот нижних чинов, четыре орудия и множество обоза». То есть прекрасный результат атаки на не подготовившуюся к атаке пехоту. Однако далее: «Наконец подошла старая гвардия, посреди коей находился сам Наполеон. Это было уже гораздо за полдень. Мы вскочили на конь и снова явились у большой дороги. Неприятель, увидя шумные толпы наши, взял ружьё под курок и гордо продолжал путь, не прибавляя шагу. Сколько ни покушались мы оторвать хотя одного рядового от сомкнутых колонн, но они, как гранитные, пренебрегали все усилия наши и остались невредимыми… Я никогда не забуду свободную поступь и грозную осанку сих всеми родами смерти угрожаемых воинов! Осененные высокими медвежьими шапками, в синих мундирах, в белых ремнях с красными султанами и эполетами, они казались как маков цвет среди снежного поля! Будь с нами несколько рот конной артиллерии и вся регулярная кавалерия, бог знает для чего при армии влачившаяся, то, как передовая, так и следующие за нею в сей день колонны вряд ли отошли бы с столь малым уроном, каковой они в сей день потерпели.
Командуя одними казаками, мы жужжали вокруг сменявшихся колонн неприятельских, у коих отбивали отставшие обозы и орудия, иногда отрывали рассыпанные или растянутые по дороге взводы, но колонны оставались невредимыми.
Видя, что все наши азиатские атаки рушатся у сомкнутого строя европейского, я решился под вечер послать Чеченского полка вперёд, чтобы ломать мостики, находящиеся на пути к Красному, заваливать дорогу и стараться всяким образом преграждать шествие неприятеля; всеми же силами, окружая справа и слева и пересекая дорогу спереди, мы перестреливались со стрелками и составляли, так сказать, авангард французской армии.
Я, как теперь, вижу Орлова-Денисова, гарцующего у самой колонны на рыжем коне своем, окруженного моими ахтырскими гусарами и ординарцами лейб-гвардии казацкого полка. Полковники, офицеры, урядники, многие простые казаки бросались к самому фронту, — но всё было тщетно! Колонны валили одна за другою, отгоняя нас ружейными выстрелами, и смеялись над нашим вокруг них безуспешным рыцарством.
В течение дня сего мы ещё взяли одного генерала (Мартушевича), множество обозов и пленных до семисот человек; но гвардия с Наполеоном прошла посреди толпы казаков наших, как стопушечный корабль между рыбачьими лодками».
Я завёл разговор о кавалерии и привёл эти эпизоды, собственно, с одной целью — заставить задуматься над тем, почему Наполеон, прекрасный знаток военного дела, в Бородинском сражении посылал свою кавалерию атаковать русскую пехоту, готовую к бою? Ведь после этих атак батарея Раевского в наполеоновской армии получила название «кладбище французской кавалерии». Зачем он губил свой подвижный род войск в заведомо гибельных атаках? Полагаю, что это был жест отчаяния.
Но вернемся к Кутузову и рассмотрим его как тактика.
Выбор поля боя и расстановка сил
Итак, Кутузов принял армию и сразу же начал искать место будущего генерального сражения. Вообще-то, место поля боя подобрали еще до приезда Кутузова, в том числе и с точки зрения эффективности действия артиллерией, и даже начали строить укрепления, но Кутузову это поле боя не понравилось: «Князь Кутузов вознамерился дать сражение близ Колоцкого монастыря. Также производилось построение укреплений и также позиция оставлена. Она имела свои выгоды и не менее недостатков. Правый фланг, составляя важнейшие возвышения, господствовал местами на протяжении всей линии, но если бы невозможно было удержать его, отступление делалось затруднительным, тем более что в тылу лежала тесная и заселенная долина».
Как видите, Кутузов не руководствовался мыслью «сжечь за собою мосты», для него выгоды занятия «важнейших возвышений» меркли перед затруднениями отступления. И вот если эту мысль не проследить, то мы не поймем, какими критериями руководствовался Кутузов, выбрав для сражения местность за селом Бородино на Смоленской дороге.
В Интернете у одного из апологетов Кутузова прочел: «Выбирая позицию, Кутузов — один из самых блестящих тактиков военной истории — главным образом выбирал её с точки зрения маневрирования и ведения прицельного огня артиллерией». Вывод поразителен уже тем, что даже этот источник сообщаёт, что половина артиллерии русской армии не была установлена на этих «прекрасных артиллерийских позициях» ни для «ведения прицельного огня», ни для какого иного и находилась к началу боя в резерве, чёрт знает где от места событий.
Бородинское поле удивило даже артиллерийского офицера Л. Толстого, и удивило именно несуразностью этого выбора: «Факт тот — что прежние позиции были сильнее и что Бородинская позиция (та, на которой дано сражение) не только не сильна, но вовсе не есть почему-нибудь позиция более, чем всякое другое место в Российской империи, на которое, гадая, указать бы булавкой на карте».
Возникает вопрос: почему Кутузов не дал сражение на более сильной позиции? Ответа у историков нет. И напрашивается первая беспокоящая мысль о том, что у Кутузова были какие-то свои резоны, о которых история умалчивает.
Позиция русской армии по условной прямой с северо-востока на юго-запад пересекала новую Смоленскую дорогу на Москву, идущую с запада на восток. Длина фронта была примерно 10 км (по прямой) от деревни Маслово до деревни Шевардино. По полю предстоящего боя протекала река Колоча — правый рукав Москвы-реки — и впадала в Москву-реку за правым флангом русских позиций. Правая половина фронта шла вдоль Колочи, имевшей очень крутой правый (русский) берег и низкий левый (французский) берег. Правда, и на левом берегу были возвышенности, однако они отстояли далеко от реки, образуя до воды низкий берег и болотистую пойму. Но далее, к левому флангу, позиции русских войск. Колоча текла с запада, поэтому линия фронта на левом фланге от реки отклонялась, оставляя между берегом и позициями достаточно пространства для действий французских войск — до 2 км в районе левого фланга.
Поперек русских позиций, из их тыла к реке Колоче, с расстояния примерно 5 (южный) и 8 (северный) километров шли два глубоких оврага, практически соединяющихся у реки, по дну оврагов к реке текли ручьи. Овраги были проходимы, но с точки зрения манёвра русских войск это было очень неудобно. Ермолов вспоминает: «Рано утром князь Кутузов осматривал армию. Не всюду могли проходить большие дрожки, в которых его возили». А пушки везде могли проходить?
Итак, правый фланг русской армии с севера был защищен Москвой-рекой, с фронта крутым (метров 10–15) обрывом правого берега Колочи, слева (от левого фланга русской армии) правый фланг был отгорожен глубоким и длинным оврагом. Правый фланг фактически был крепостью, через которую и проходила новая Смоленская дорога. Скажем так, была прекрасная возможность пострелять по французам с высокого берега правого фланга и удобно отступать по этой дороге дальше на Москву и за Москву.
Схема Бородинского сражения
А левый фланг шел через чистое поле, упираясь в очень условное препятствие — леса, скорее даже рощи. Поскольку эти рощи защищали фланг уж очень условно, то у деревни Шевардино 6 тыс. рабочих построили полевую земляную крепость — редут. Смысл Шевардинского редута многим историкам непонятен, поскольку он никак не защищал выхода французов в тыл левого фланга с юга, а сам редут, открытый со всех сторон, защитить было очень тяжело. Это было попыткой хоть как-то улучшить заведомо негодное для битвы поле боя.
Что еще важно понимать: на юге, параллельно новой Смоленской дороге, из Ельни шла старая (почтовая) Смоленская дорога, а километрах в 10 в тылу нашей армии старая дорога почти вплотную подходила к новой Смоленской дороге. То есть если бы Наполеону не нужно было разгромить русскую армию, а просто быстро дойти до Москвы, и если бы он пошёл по старой дороге, то обошёл бы русскую армию, оказавшись у неё в тылу. И возможность каким-то соединениям французской армии (той же коннице) выйти в тыл Кутузову по этой дороге у французов сохранялась всё сражение, и они пытались это сделать.
Что вообще становится понятным после обозрения карты Бородинской битвы? Что не только Наполеон, но и никакой дурак не стал бы атаковать правый фланг русской армии. Ведь атаковать пришлось бы под русским огнем с высокого берега. Правый фланг был заведомо бездействующим, и было совершенно понятно, что все события обязаны были происходить на левом фланге.
Так оно и было. 24 августа подошел французский авангард и ударил по Шевардинскому редуту, который мешал переправе и развертыванию французской армии. Разгорелся ожесточенный бой, в ходе которого редут переходил из рук в руки и в конце концов остался в наших руках, но, ввиду его изначальной бесполезности, редут ночью оставили.
Правда, уже к этому времени стало понятно, что выходу французов через левый фланг в тыл противопоставить нечего, и фронт русских войск загнули на юг. У деревни Семеновское спешно строились полевые укрепления — флеши, названные впоследствии «Багратионовы», — это был центр левого фланга. Левой оконечностью фланга была стоящая на старой Смоленской дороге деревня Утица, а правой — высота с батареей, впоследствии названной «батареей Раевского». В этом месте фронт всей армии ломался, выдаваясь углом вперед, — заведомо убийственное для армии построение. А в тылу фланга оказался южный (Семеновский) овраг, мешавший быстро подать в передовую линию большую массу войск, — опять убийственное построение.
Правый (русский) берег р. Колочи у д. Горки. На берегу русскими было выстроено 4 батареи (на 34 орудия)
Таким образом, позиция была исключительно мерзкой — такой, на которой местность никак не используется для повышения эффективности своего оружия, а конфигурация фронта даёт преимущество противнику, особенно в артиллерии. Опытный артиллерист Ермолов написал о получившейся на начало битвы позиции: «Но в то же время преломление линии, образуя исходящий угол, давало неприятелю выгоду продольных рикошетных выстрелов». И какую выгоду!
Барклай де Толли пишет в рапорте об этом сражении: «В сей позиции сии войска стояли под перекрёстным огнём неприятельской артиллерии; с правой стороны от той части, которая действовала против центра армии и вышеупомянутого кургана, и сия неприятельская артиллерия даже анфилировала (простреливала вдоль. — Ю.М.) нашу линию, с левой стороны от той части, которая овладела всею позицией 2-й армии; но дабы сделать преграду неприятельским успехам и удерживать остальные, нами ещё занимаемые места, не можно было избегнуть сего неудобства, ибо в противном случае мы должны были бы оставить вышеупомянутый курган, который был ключ всей нашей позиции, и сии храбрые войска под начальством генерала от инфантерии Милорадовича и генерал-лейтенанта Остермана выдержали сей страшный огонь с удивительным мужеством».
Раз уж так получилось, раз уж Кутузов с точки зрения тактики выбрал позицию исключительно бездарно, то что было делать? Нужно было усилить её огневую защиту — заполнить левый фланг войсками и артиллерией, чтобы артиллерийских стволов хватало не только для поражения пехоты, но и для сбитая французских батарей.
Напомню, что французы атаковали колоннами, и эти колонны были исключительно уязвимы от огня артиллерии при подходе к нашим боевым линиям. Когда колонны прорвутся, тогда войска перемешаются и артиллерии тяжело стрелять, но пока они идут — это идеальная цель! Вот цитата из рапорта командира 4-го кавалерийского корпуса генерал-майора Сиверса:
«Когда две передние флеши нашими войсками оставлены быт, усмотрел я намерение неприятеля, в нескольких колоннах пехоты и кавалерии следующего, под прикрытием тиральеров (легкие войска, стрелки. — Ю.М.) обойти наш левый фланг, через что зайти в тыл всей нашей позиции и отрезать корпус генерал-лейтенанта Багговута. В ту минуту взяты мною от ближайшей батареи два батарейных орудия и три лёгких и поставлена батарея гораздо впереди 2-й армии на пригорке возле самого лесу; действие картечных выстрелов по оным колоннам было столь разительно, что колонны были опрокинуты и неприятель уже не осмелился повторить атаку, но, усмотрев вскоре батарею, старался сбить мною поставленную…» Всего пять орудий смели атаку нескольких колонн французов!
И вот теперь ответьте на вопрос: как Кутузов распределил силы между правым, заведомо бездействующим флангом, и левым, по которому назавтра ожидался удар основных сил Наполеона? Правильно: он на правый фланг поставил две трети сил и артиллерии, а на левый — одну треть! Почему?!
Правый фланг занимала 1-я армия Барклая де Толли, левый — 2-я армия Багратиона. У 1-й армии было и за ней закреплялось 420 орудий, за 2-й — 204. Кутузов заведомо обрекал пехотные корпуса 1-й армии (Багговута, Остермана-Толстого и Дохтурова) на бездействие в битве, а два корпуса Багратиона (Раевского и Бороздина) — на уничтожение.
Протестовали против такой диспозиции остальные генералы? Можно не сомневаться, что Багратион не молчал, но Ермолов этого не слышал, зато слышал, как протестовал начальник штаба Беннигсен.
«25-го августа армии в полном бездействии обозревали одна другую. В ночи взят у нас редут при селении Шевардине; из него видно левое наше крыло со всеми недостатками местности, недостроенными укреплениями, и не могло быть сомнения, что оно будет предметом атак, и уже в том направлении замечены генералом Бениигсеном главные силы неприятеля, хотя по превосходству повсюду было их достаточно. Исправляя должность начальника главного штаба всех действующих войск при князе Кутузове, он предложил, как меру предосторожности, сократить линию заблаговременно, оставя на правом крыле, в лесу и засеках, несколько егерских полков, два пехотные корпуса, бесполезно стоящие поблизости, передвинув к центру, дабы могли вспомоществовать 2-й армии; предложение не уважено!
…Генерал Беннигсен остановил его у возвышения, господствующего над окрестностию, на котором конечность крыла 2-й армии (правого) занимала только что начатое укрепление, вооруженное 12-ю батарейными и 6-ю лёгкими орудиями. Прикрытием служила пехотная дивизия корпуса генерала Раевского. Возвышение это называл генерал Беннигсен ключом позиции, объясняя необходимость употребить возможные средства удерживать его, ибо потеря его может быть причиною гибельных последствий. Князь Кутузов ограничился тем, что, не изменяя положение 1-й армии, приказал левое её крыло довольно далеко отклонить назад, отчего конечность избегала внезапных атак скрывающегося в лесу неприятеля и возможности быть обойденною.
…Если бы по настоянию генерала Беннигсена II-й и VI-й корпуса прежде сражения поставлены были ближе и в непосредственное сношение со 2-ю армиею, при содействии их войска, их составляющие, не одни противостали бы непрестанно возобновляемым с чрезвычайными усилиями атакам неприятеля. Армия не подверглась бы ужасному раздроблению. Не так далеки были соображения Кутузова, и то доказали последствия».
Протест генералов Кутузов, по-видимому, не мог так просто игнорировать, и он 25-го, в день перед сражением, передаёт Багратиону из своего огромного резерва корпус Тучкова, но как передаёт! Формально корпус передавался 2-й армии, но Кутузов приказал этому корпусу стоять на старой Смоленской дороге за батареей и войсками, оборонявшими перед этим корпусом деревню Утицу. Кутузов поставил его в это место якобы для засады, но на кого он устраивал засаду в тылу своих войск? Рано утром в день битвы Беннигсен, втайне от Кутузова, своей властью снял этот корпус «из засады» и перевёл на высоты у крайней оконечности левого фланга. Его за это ныне попрекают — нарушил хитроумные планы Кутузова! Какие? Какой противник мог беспечно проходить мимо выбранного Кутузовым места, чтобы целый пехотный корпус мог на него внезапно напасть?