Журнал ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ. Сборник фантастики 2009 - разные

Журнал ''ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ'' Сборник фантастики 2009

№ 1

КАКОЙ БУДЕТ ФАНТАСТИКА ЛЕТ ЧЕРЕЗ 10?

— По роду работы вам приходится быть в курсе всех литературно-фантастических событий. Что же, на ваш взгляд, происходит с таким родным и знакомым многим поколениям читателей «Техники молодёжи» жанром? Каково, по вашему мнению, будущее «литературы о будущем»?

- Мы почти потеряли научную фантастику. В ней, к сожалению, уже нет заинтересованности потому, что технологии так быстро развиваются, что не успеваешь спрогнозировать техническое будущее, как получаешь его завтра.

На сегодняшний день мы имеем большое количество фэнтези. Есть киберпанк, ну, хоррор в меньшей степени, есть мистическая фантастика. Это преобладает сегодня на книжных прилавках. Что будет в будущем, сложно сказать. Может быть, мы вернёмся к хорошей НФ, космоопере. Фэнтези, откровенно говоря, уже начинает набивать оскомину.

За счёт вала непритязательного чтива живут достаточно крупные издательства. Издатели говорят: если мы будем издавать только хорошую литературу, мы прогорим. Так называемая эксклюзивная, хорошая литература составляет в их портфелях едва ли три процента. Она нужна для того, чтобы получать призы.

Усреднённое качество фантастической литературы постепенно ухудшается. Я наблюдаю это хотя бы по тем рукописям, которые мне приходят. Но я не хочу быть пессимистически настроен.

Есть и такая теория — всё это нужно. Это как творческий бульон, где начинающие писатели оттачивают своё мастерство. Их бьют, критикуют. Они учатся, начинают писать лучше. Кто настойчивее, у кого есть талант, работоспособность — пробьются. Лет пятнадцать назад молодому талантливому автору это было сделать значительно легче. Тогда многие начинали. В том числе, Лукьяненко, Васильев, Олди.

— Представим, что все литературные клубы по интересам полностью разобщились, обособились, замкнулись в себе и разлетелись отдельными капельками «по всей Вселенной». Конец единому «разумному Солярису»[1]?

— Я считаю, что это не произойдёт.

— Почему?

- Основная задача литературы (в том числе фантастической) — влиять на эмоции человека. Когда один писатель будет описывать только левую заднюю лапку членистоногого насекомого, а другой — только правую заднюю лапку, третий — крылышко — эмоциональная составляющая исчезнет.

Нам не обязательно знать, скажем, как работает холодильник будущего. Достаточно прочитать о том, как герой открыл его и что-то из него достал. Человеку нужны эмоции. Как положительные, так и отрицательные.

— Эмоции? Хорошо, возьмём такой популярный «формат», как мыльные оперы. Их эмоциональная составляющая, как принято говорить, «на любителя». И очень даже легко представить, что будут появляться форматы со всё более узкими «эмоциональными спектрами». Слезливые романы для того, чтобы только поплакать. Весёлые для того, чтобы только посмеяться. Романы для тех, кто любит кошек. Романы для ценителей тяжёлого рока.

— Да, такое форматирование происходит. Но это (как и в случае с описанной выше детализацией) будет продолжаться лишь до определённого уровня.

— Когда мы достигнем «дна», сумеют ли даже талантливые писатели создавать настоящую литературу в таких очень узких сюжетных и эмоциональных рамках?

- Я думаю, что самый талантливый человек сделает нечто обобщающее. Бывает, что мы привыкаем к определённому направлению и постепенно всё углубляем траншею, по которой идём. Но бывают такие таланты, звёзды, которые хватают нас за шкирку, вытаскивают из траншеи и показывают весь мир во всём его многообразии. Я думаю, что такие люди будут.

— Они напишут гениальные произведения и… попадут в неформат. Сегодня, мне кажется, с понятием «формат» ещё можно бороться. Но с каждым годом, боюсь, это будет делать всё сложнее.

- Слава богу, что ещё существуют 3–5% хорошей литературы. Вспомним, в Советском Союзе была цензура. В ней, помимо множества отрицательных, был и положительный момент: был установлен барьер против плохой, некачественной, непрофессионально написанной литературы.

Не могу прогнозировать на тысячу лет вперёд, но очень надеюсь, что процент неформатной, талантливой литературы в скором времени увеличится. Мы Не только должны идти на поводу у читателей. Мы должны их воспитывать. Потому что человек, выросший на форматной и чаще всего некачественной литературе, перестаёт воспринимать действительно ценные вещи. Он почти не учится.

— Если я правильно вас понял, лекарством от кризиса в литературе может быть добрая воля и донкихотский характер некоторых издателей?

- Ну, частично. Я не говорю, что все издатели должны печатать только неформат. Они в этом случае разорятся. Основную смысловую нагрузку должна брать на себя периодическая литература. Должно быть больше журналов, больше публикаций в малой форме.

Малая форма — очень сложная для писателей. Талантливый рассказ труднее написать, чем роман. Но за малую форму мачо платят. Естественно, профессиональные писатели избегают этого, потому что им нужно на что-то жить. Они не хотят перебиваться «с хлеба на воду», как в своё время приходилось О'Генри. Но именно периодическая литература должна публиковать талантливые вещи в малой форме.

Ну и книжные издательства, конечно, могли бы тоже выделять Из получаемых доходов немного больше денег для того, чтобы издавать хорошие книги. Не только для призов и грамот, которые потом развешивать в рамках по стенам кабинетов.

Разумеется, форматирование литературы будет сохраняться ещё очень долго. Но я надеюсь на то, что человек будущего будет всё-таки разносторонним, умным и эмоционально насыщенным. А такие качества помогает развивать настоящая, хорошая литература.

— Наверное, было бы неплохо, если бы издатели и читатели, заинтересованные в настоящей, интересной, умной и глубокой фантастике, не стиснутой узкими рамками форматов, объединились в неформальный клуб.

- Мы готовы стать членами такого клуба.

— А вы практикуете такую форму обратной связи с читателями, как публикация отзывов об опубликованных вами произведениях?

- Мы пробовали несколько раз это читателям предложить. Но они (когда я с ними встречаюсь на публичных мероприятиях) говорят: У вас всё хорошо. Нам всё нравится. Что же об этом ещё писать?

С одной стороны я рад, что меня не ругают. Но, с другой стороны, мне бы хотелось знать точку зрения читателей. Человек получил удовольствие, прочитал хорошую вещь, но не хочет ничего об этом сказать!

— Как вы считаете, если всё-таки удастся создать неформальный клуб любителей фантастики, в котором читатели не будут стесняться высказывать своё мнение о прочитанном, а издатели начнут публиковать самые умные и интересные высказывания читателей, не станет ли этот союз единомышленников инструментом объединения и сплочения болеющих душой за судьбу фантастики людей в организованную силу?

- Стругацкие сказали, что это профессиональные читатели. Я думаю, лучше пользоваться этим термином. Я бы хотел, чтобы слой профессиональных читателей увеличивался. К сожалению, он пока сокращается.

Сергей Абаимов CBAДЬБA

На улице шёл снег. Крупные редкие снежинки кружились в свете фонарей и падали на мокрый асфальт. Яркие огни машин слепили на мгновение и исчезали во мгле зимнего вечера. Он поцеловал Эйрин и заботливо поправил на ней вязаную шапочку.

— Ты не замёрзла, любимая? — спросил он.

— Нет, дорогой. Здесь так хорошо после ресторана, после шумных, но надоедливых гостей. Давай не будем брать такси? Давай немного погуляем?

Он взял ее под руку, и они ионии по чёрному, сверкающему отражёнными огнями тротуару. Это был самый счастливый день в его жизни. Эйрин шла рядом, её тонкая изящная руки лежала на его руке, высокие каблучки цокали по асфальту. Ещё вчера они были чужими, а сегодня она стала его женой.

Налетевший порыв мокрого ветра закружил и бросил им в лицо снежинки.

— Ты не замёрзла, дорогая? Сегодня холодно, снова спросил он. Остановился, поправил воротник её пальто и, не удержавшись, вновь поцеловал.

— Нет, мне так хорошо с тобой! — её глаза ласково смеялись и просили нежности.

Они дошли до его дома и поднялись по лестнице на второй этаж.

— Теперь это и твой дом, любимая, — произнёс он, распахивая дверь своей квартиры. Она вошла и несмело огляделась.

— Здесь так уютно! — произнесла она.

Он снял с неё мокрое пальто, отряхнул его и повесил в прихожей. Потом обнял её плечи в подвенечном платье и повёл в гостиную.

— Ты хочешь что-нибудь съесть, дорогая? — спросил он, с некоторой тревогой открывая холодильник.

— Нет-нет, я так наелась в ресторане, на неделю вперёд.

— Выпьешь что-нибудь?

— Разве что чуть-чуть.

Он достал две маленькие хрустальные рюмки и налил в них немного лучшего коньяку из своего бара.

Они чокнулись и выпили.

— Ой, как крепко! — сказала она, чуть пригубив рюмку. — Но так вкусно! Что это?

— Коньяк из южной Франции. Семилетней выдержки, — он пододвинулся к ней и поцеловал в доверчиво раскрывшиеся губы.

— Дорогая, я так тебя люблю… — произнёс он, обнимая её, целуя её глаза, губы, шею.

— Подожди немного, милый, — попросила она, часто дыша. — Мне нужно поправить макияж. Только одну минуту!

— Хорошо, дорогая, — он выпустил её из своих объятий, и она ускользнула в ванную комнату.

Он налил себе ещё коньяку, медленно, чувствуя вкус, выпил и поднялся с дивана.

Дверь ванной комнаты была распахнута, Эйрин неподвижно стояла у умывальника, и к её спине шёл от розетки витой чёрный провод.

— Ты робот?!! — выдохнул он.

— Да, дорогой, ты что-нибудь имеешь против?

— Нет-нет, — поторопился он заверить её, вспомнив недавно принятый закон о запрещении дискриминации роботов. — Вот только… Я всегда хотел иметь детей.

— Не волнуйся, дорогой, — она ласково улыбнулась ему. — В меня вживлена генная информация, и я сама могу выносить ребёнка. У нас с тобой будут очень красивые дети. Ведь ты такой сильный и симпатичный!

— А, ну тогда всё в порядке, — он тяжело вздохнул и натянуто улыбнулся.

№ 2

Юрий Петранков KPОHИC

Планета поражала своим величием. Синеватое свечение казалось нереальным. По сравнению с Кронисом Солнце было песчинкой. Кронис — ещё одна из далёких систем. Два миллиона световых лет от Земли. Планета из малоизученной части галактики, на одну звезду — две планеты.

И вот так вот всегда — прыгаешь через полгалактики, чтобы в очередной раз наткнуться па новую планету. Зачем? Ответ прост — жизнь. Любая, пускай самая примитивная: микробы или бактерии — хотя бы они. Нам бы хватило зацепки. Совсем маленькой, но хватило бы, Веры, что мы не одни в этом мире.

Но все надежды разбивались в пух и прах. Да, человечество смогло преодолеть пространство. В лице всего человечества выступал всего один человечек — Марков Иван. Ещё в студенческие годы перед ним поставили условие: или сможешь придумать способ разрыва пространства, или полетишь с института. Никто не знает, как он там крутился, но в декабре 2010 года Марков представил чертежи и расчёты машины, которая так резко изменила всё. Прибор Маркова выводил сам себя в подпространство. Сжимал два края вселенной, словно тряпицу, и выходил обратно. В результате всего получалось удивительное явление: двигатель мог преодолевать по двести тысяч световых лет за несколько мгновений. Ограничений на машину было немного. Объём, который она могла утянуть с собой, в два с хвостиком раза был меньше объёма топлива, залитого в бак. После каждого прыжка человека страшно рвало — тело не хотело принимать изнанку мира. И всё. Больше ничего. Летай — не хочу. И началось: прыжки к Марсу, к Венере, к Меркурию. За несколько недель учёные собрали больше материалов о солнечной системе, чем за все минувшие века. Большинство прыжков приходилось на Марс — искали жизнь. Но не было в нашей системе ничего, кроме пыли и камней. Начались полёты к другим звёздам.

Прыгали к Сириусу — но даже там не было никого и ничего. Прошло уже восемь лет. Люди приутихли. У детей уже нет такого страстного желания стать «исследователями космоса». Даже детсадовцы и те, на вопрос: «Хочешь стать космонавтом?», — обиженно надувают губки и в большинстве своём отвечают:

— Зачем? Пыли и у нас полно, а холодно зимой будет. Космос! Эка невидаль!

А мы всё прыгаем. Мы верим. Ведь не может так быть, чтобы нигде не было ничего, кроме пыли. Должна же быть где-то планета обезьян или планета — океан. Ведь не зря фантасты столько выдумывали. Существует другая жизнь, мы верим — вот девиз нашей команды. Зачем мы это делаем? Человеку свойственно искать пути от одиночества. Человек — он стадный. Ведь тогда, восемь лет назад, нам было гораздо легче жить. Многие верили, что когда-нибудь прилетит к нам «волшебник в голубом вертолёте и бесплатно покажет кино», а также даст панацею от всех болезней, победу над старостью и низкими зарплатами. Кое-кто даже верил, что и дороги в стране починят. А нет, не случилось. Люди-человеки сами сделали машину и сами прыгнули вперёд к «светлому» будущему, без болезней и прочих неприятностей. И где оно, будущее? Нет ничего в космосе. Только пыль. Ведь мы не одиноки во вселенной: во вселенной полным-полно… одиноких. Как писал Бэкон: всякий, кто любит одиночество, либо — дикий зверь, либо — Господь Бог. Мы не боги и не звери — нам страшно.

— В любом случае — я буду прыгать, пока не встречу что-либо живое, пускай на это уйдёт вся моя жизнь.

Громко сказано, но тем не менее…

К горлу подкатил комок — меня начало тошнить. Неприятно, конечно. В носу всё ещё чувствуется желчь. Противно…

— Ну, что, моя дорогая. Вот я и прилетел. Сейчас будем приземляться.

Приземляться — слово, в принципе, не имеющее ничего общего с процессом выхода на орбиту, нормализации траектории и всего прочего. Приземление — просто ещё один прыжок, но уже точно на поверхность. Погрешность редко превышала десятки сантиметров.

Компьютер пикнул. Жёсткий диск тихонько крякнул. Машина просчитала расстояние до поверхности. Ещё один писк. Расчёт был произведён — корабль выходил из подпространства. Мгновения — и снова приступ рвоты. Больно — значит живой. Значит, можно выходить на планету. Надевать скафандр и на выход. Осматриваться. Вдруг, чего увижу.

Пустота. Только горы на горизонте и всё. Снова пыль… всё та же пыль. Итак, несмотря ни на что, первым делом — проверить внешние условия. На их пригодность к человеческому дыханию. Атмосфера на планете была. Более того, по всем показателям шлем скафандра можно было снять.

— А чёрт с ним. Была не была… — я сиял шлем. Вдохнул полной грудью. Ничего страшного не произошло. Воздух как воздух. Жить можно. Теперь — передать координаты планеты на корабль, оттуда — в центр. Мы здесь первые, так что планета теперь наша. Застолбили, так сказать.

Небо расчеркнула полоса рассвета. Нежно-розовая, она удивительно гармонировала с серым цветом всего вокруг.

— А дома сейчас зима. Снег идёт, наверное.

По небу пробежало облачко, за ним второе, третье… И началось. Пошёл снег. Он падал хлопьями, завиваясь в кружевном танце. Снежинки летали вокруг, забиваясь в зазор между скафандром и костюмом. Сразу же стало неуютно и противно. По телу пробежали мурашки отвращения. Я надел шлем. А между тем снегопад и не думал стихать. Хотя, если быть честным до конца, он и не усиливался. Шёл простой снег, который до боли напоминал наш, минский. Пережидать такую непогоду в корабле будет глупо, так что придётся идти вперёд. Бледно-синяя звезда озарила небосвод своим поистине сказочным сиянием. Каждый лучик здешнего солнца отражался от снежинок, отчего те сияли мириадами красок. У меня невольно вырвался вздох восхищения всей этой красотой. Снег над головой, снег под ногами, снег — везде. Как будто и не наяву всё это.

Горы приближались. Звезда поднималась все выше. Снег прекращался. Дела налаживались. На душе было умиротворение и покой. Ну не может, не может здесь быть одна пыль да снег. Не верю! Слишком далеко мы зашли, слишком много планет посетили. Должно, должно здесь быть хоть что-то живое. Я снял шлем. Ещё раз глубоко вдохнул.

— Ветер-ветер, принеси мне хорошие вести,

— Здесь есть жизнь, — кто-то тихонько шепнул мне на ухо.

Я резко, как учили в институте, крутанулся на все триста шестьдесят градусов, пытаясь заметить говорящего.

Ни-ко-го.

— Оп, правда? — тупо спросил я, сам не зная кого. Просто спросил.

Нет ответа.

Плохо дело, сам с собой разговариваю. Голоса мерещатся. Ещё несколько слов с самим собой и всё. Прилечу на Землю — психиатры загоняют со всеми их тестами на адекватность. В лучшем случае, что мне тогда светит — это сидеть в бессрочном отпуске от полётов. Так что дальше центра — никуда. Буду молодёжь наставлять. Возможно, в институте буду лекции читать, да и то вряд ли. В космос больным нельзя — закон. Так что — молчок, Нужно идти дальше. До гор — всего ничего. А дома сейчас Грот сидит. Спит, наверное. Или жуёт любимую игрушечную кость, Может, под дверью меня с работы ждёт, а может, с ним Славка играется. Грот сына любит. Он вообще добрый пёс. Любит всех людей сразу. И плохих, и хороших. А вот собак — ненавидит. Но тут уже ничего не поделаешь. Порода у него такая. Бойцовская собака.